Основными методами получения практического знания в науке являются наблюдение и эксперимент. Конечно, в науке, как и в других сферах человеческой деятельности, выбранный метод не гарантирует успешного результата, ибо его применение зависит от мастерства исследователя.
И здесь начинает работать индивидуальный фактор, с которым в научной деятельности принято считаться гораздо меньше, чем в искусстве, где без композитора, художника или поэта не возникает творение.
Но ведь многие исследования начинаются с мысленных экспериментов, и признанная научная методология их допускает: анализ начинается с мысленного разделения предмета на составляющие его части или стороны, в то время как синтез подразумевает мысленное объединение в единое целое расчлененных анализом элементов. Анализ устанавливает специфические качественные, количественные и иные отличия, а синтез позволяет найти существенные общие свойства, объединяющие части в единое целое. Абстрагирование, идеализация, обобщение, аналогия и моделирование, индукция и дедукция, выдвижение аксиом, построение гипотез и теорий и, конечно же, создание описательных методов изучаемых явлений (словесных, графических, схематических, символических и т.п.) также невозможны без участия мысли исследователя. Однако нужно помнить, что на мыслительные способности человека влияет весь взаимосвязанный комплекс психофизиологических, социокультурных, природнокосмических и многих индивидуальных и личностных факторов и условий.
Таким образом, поскольку выбор методов исследования, их последовательность, сочетаемость и согласованность, умение их применять зависят от вышеуказанного комплекса, а также от широты сознания, творческих способностей, других особенностей, определяющих мастерство учёного, то, забегая вперед, можно утверждать, что чем более целостные и многоплановые явления или системы мы исследуем, тем в большей степени будем вынуждены основываться на приоритете синтеза и индукции; при этом в будущем в науке откроется больше возможностей использовать иные способы познания и скрытые способности самого человека или живых организмов и создавать качественно новые инструменты и приборы.
Новая ступень познания будет направлена прежде всего к сути и причине, которые открываются в метанауках. У каждого подлинного учёного, сознательно совершенствующего творческую мысль и расширяющего культурный кругозор, наступает момент, когда он, подобно И.Ньютону, мог бы сказать: «Я не знаю, что будут думать обо мне грядущие поколения; но я сам представляюсь себе ребенком, который на берегу океана нашёл несколько выброшенных на сушу раковин, тогда как сам океан во всей своей неизмеримости и непознанности по-прежнему стоит перед его взором, как великая неразгаданная тайна» [2, с. 54]. Эти слова незадолго до смерти произнес учёный, пытавшийся через открытие законов движения небесных тел приблизиться к тайнам Мироздания как целого! Его мысли не хватало просторов видимых небес, и он искал ответы в математической гармонии сил, определяющих структуру мира, в метафизике, в алхимии, в расшифровке пророчеств Даниила и откровений Иоанна Богослова, в разумности живой основы Космоса [3].
Мы видим, что начиная с конца XIX века, с одной стороны, научное познание всё больше и больше сосредоточивается на утончающихся объектах исследований (электрон, атомное ядро, изотопы, поля, лучи и частицы микромира и т.д.), а потом пытается понять, воспроизвести и преобразовать атомные и молекулярные структуры материи. С другой же стороны, научная мысль прорывается в Космос, исследует макромиры (планеты, звёзды, галактики, черные дыры, темное вещество и энергию), ищет аналогии, создает теории, конструирует умозрительные модели… Эти миры соединены в самом человеке, и их познание побуждает его познавать свой внутренний мир, что, согласно древней мудрости, является самым главным. Философские обобщения фактов, получаемых при изучении мира квантовых величин и мира звёздных скоплений, всё чаще наводят непредвзятых исследователей на необходимость признания предустановленной гармонии Мироздания, его разумного порядка и даже глубинной связи с ним сознания (например, антропологический принцип в космологии и ЭПР-парадокс
В последние десятилетия стал особенно заметен рост числа открытий, совершаемых на границе разных наук. Информационное многообразие обрушилось лавиной, и сегодняшние школьники и студенты вынуждены усваивать гораздо больший объём знаний, чем обучавшиеся 30―40 лет назад. В силу своей актуальности информационные технологии, разработки новых процессов, материалов и аппаратуры для получения, накопления, обработки и передачи информации требуют огромных денежных вложений в мире.
Многообразие получаемых знаний в стремительно меняющемся мире побуждает к развитию новых качеств сознания и способствует переоценке значимости методов познания. Чтобы выбрать верную стратегию, стоит прислушаться к совету мудрых: «На практике убеждаетесь в том, что всего знать невозможно, настолько разрослись все ветви познания. Но можно выбрать те отрасли знания, которые наиболее звучат, а всё остальное стараться обнять не в деталях, но в синтетическом понимании их как частей единого целого. При синтезе и смысл частностей становится понятным. Огненное сознание в состоянии охватить очень многое, но знать всё невозможно. Специальность без синтеза подобна развитию одной части тела за счет других и в ущерб всем остальным. Знание Основ, на которых зиждется Мироздание, даёт синтетическое понимание целого» [6, 296].
Возвращаясь к важности постановки мысленного эксперимента, целесообразно вспомнить, что этот способ исследования применял ещё Галилей, а один из самых ярких примеров использования мысленного эксперимента в истории науки был явлен гениальным учёным и изобретателем Николой Теслой. В интервью, опубликованном в «Американ мэгазин» (апрель 1921 г.) под заголовком «Заставьте своё воображение работать на вас», Н.Тесла, описывая свои необычные способности, отметил, что некоторые люди берутся за выполнение какой-то работы без должной подготовки и «сразу же тонут в деталях, вместо того, чтобы сосредоточится на главной идее». В итоге, получая результат, они «жертвуют качеством». В отличие от них Н.Тесла, почувствовав необходимость в новой разработке, мог на месяцы и даже годы «оставить эту идею на заднем плане своего ума» и не сосредоточиваться на ней в этот «инкубационный период». Через некоторое время у него начиналась интенсивная стадия осознания конкретной проблемы, её глубокое прочувствование. «Чувство это настолько убедительное, ― пишет Н.Тесла, ― словно я уже нашёл решение проблемы. Я пришёл к выводу, что на данной стадии подлинное решение и в самом деле уже находится в подсознании, хотя может пройти ещё немало времени, прежде чем оно дойдёт до сознания.
До того как сделать набросок на бумаге, я мысленно прорабатываю всю идею. В уме я изменяю конструкцию, вношу исправления и даже включаю устройство. Никогда не делая чертеж, я могу дать мастеру размеры всех частей, и в законченном виде они будут соответствовать друг другу настолько точно, как будто сделаны по настоящим чертежам. И мне не важно, в уме или в мастерской испытываю я свою машину.
Изобретения, которые я делал таким образом, всегда работали, и за тридцать лет не было ни одного исключения. Мой первый электродвигатель, вакуумные лампы для беспроводного освещения, турбина и множество других устройств ― всё это разрабатывалось именно так» [7, с. 233-234].
То, что происходило в творческой лаборатории сознания Теслы, похоже на удивительный, почти алхимический процесс, в котором его духоразумение порождает чувствознание, и оно, воплощаясь, конденсируется в идеальные процессы и праформы, а потом материализуется в конкретных рукотворных конструкциях. Такая степень умственной йоги, владеющей целостностью восприятия всей системы, пока доступна только гениям.
Но если быть последовательным, то нужно признать, что учёный будущего должен сознательно совершенствовать качества мышления, воображения, восприятия, самообладания, самоконтроля и т.д. вплоть до высших духовных качеств сознания. А коль скоро развитие от классической до постнеклассической науки было связано с совершенствованием инструментов, приборов, технологий, да и самих научных методов, почему же не признать, что главенствующая роль в познании должна быть отведена необходимости совершенствования самого естественного и потенциально всемогущего инструмента, данного человеку эволюцией, ― мысли.
О насущной потребности высвобождения мысли из добровольного затворничества и рабства писала Е.И.Рерих: «Навязанные догмы, законы человеческие, стандарт жизни отучили человечество от процесса мышления и сделали из него, за редкими исключениями, автомата, повторяющего заученные, принятые формулы. Когда же явится возможность раскрепостить человеческую мысль? Все твердят о различных свободах, но самые противоположные лагери боятся одного и того же зверя ― свободы мысли!» [8, с. 31].
В своих рассуждениях мы подошли к границе, за пределами которой начинается новый эволюционный скачок не только в науке, но и в других сферах деятельности. Непредвзятые, смелые исследования энергии мысли, признание её онтологичности откроют огненную завесу, скрывающую качественно новые ступени в познании бытия.
Возвышенной и пытливой мыслью открывается постижение изменчивого многообразия, наблюдаемого в проявленной жизни, её глубинных законов, великого Единства и созвучий, утверждающих целостность взаимосвязей на разных уровнях: в Космосе, Природе и Человеке, и, наконец, того, что из-за незрелости нашего сознания временно называется чудом, ибо, как утверждал В.И.Вернадский: «Наука ― не результат только работы учёных. Это стихийное отражение жизни человека в ноосфере. Наука ― проявление действия в человеческом обществе совокупности человеческой мысли <…> Наука не является логическим построением, ищущим истину аппаратом. Познать научную истину нельзя логикой ― можно лишь жизнью. Действие ― характерная черта научной мысли» [9, с. 54].
В научном познании, как и в других областях творчества, существуют периоды и циклы разных «стилей мышления», связанные с освоением и преображением мыслью того или иного пласта материи. Причем религиозная или философская мысль может в определённые эпохи опережать научный поиск, определяя его вектор, а иногда сочетаться с ним, но бывают периоды, когда сама научная мысль помогает очищению и возрождению духовно-философских исканий.
Так, например, во времена античности и Средневековья науку и философию чаще всего не различали, и принятые сегодня в науке принципы теоретического и экспериментального обоснования знаний только создавались. В Новое время философия обобщала остальные науки, но весьма быстро, уже в XIX веке, представителями иррационализма (А.Шопенгауэр и др.) и их продолжателями, приверженцами «философии жизни» (Ф.Ницше и др.), философия и наука стали разделяться, ибо философию они считали больше искусством, которое жизненнее любой науки. Неопозитивизм, относя философию к форме познания, не имеющей своей экспериментальной базы, также не считал её наукой. В наше время наряду с теми, кто занимает крайние позиции по этому вопросу, всё больше появляется исследователей, которые признают за философией научное содержание, обладающее эстетическими и этическими характеристиками. Но о важной роли этих же качеств в науке всё чаще высказываются выдающиеся математики, физики, астрономы, биологи… [10, с. 181].
Сами учёные в своих исследованиях периодически использовали философский подход. Уже в Средние века всё заметнее намечается взаимосвязь теологии с исследованиями знаменитых алхимиков, а в XVII―XVIII веках дискуссия таких великих мыслителей, как И.Ньютон и Г.Лейбниц (оба они также занимались алхимией), переходила из плоскости науки в философские и религиозные сферы, да и позже, уже в первой половине ХХ века, знаменитый спор Н.Бора и А.Эйнштейна о квантовомеханическом понимании вероятностной или детерминистической модели действительности в основном лежал в плоскости философии.
В.И.Вернадский считал, что сама наука ущербна без дополнения её философским и религиозным знанием: «Аппарат научного мышления груб и несовершенен, он улучшается главным образом путем философской работы человеческого сознания. Здесь философия могущественным образом в свою очередь содействует раскрытию, развитию и росту науки. Понятно поэтому, как трудна, упорна и неверна, благодаря возможности ошибок, бывает борьба научного миросозерцания с чуждыми ему концентрациями философии или религии, даже при явном их противоречии с научно-господствующими представлениями. Ибо философия и религия тесно связаны с теми более глубокими, чем логика, силами человеческой души, влияние которых могущественно сказывается на восприятии логических выводов, на их понимании» [1, с. 67].
Таким образом, научное знание включает в свою структуру не только эмпирическую и теоретическую составляющие, но и общие мировоззренческие представления, выражаемые в философских предпосылках и основаниях. Причем, несмотря на то что эмпирический уровень устойчивее, ибо им проверяется более высокий уровень теоретических выкладок, и тот и другой уровни органично взаимосвязаны с философскими представлениями. Методологический подход допускает включать научные представления прошлого в более высокую модель, ибо иерархичность степеней абстрагирования теорий создаёт как бы генетически связанные, но не во всём совместимые пространства их существования, определяемые разными мерностями. Причем применение разных посылок и отбор исследуемых свойств объектов или явлений порождает связанность теории с определённой логикой (или логиками) в рамках созданной теории, не противоречащей ей. Так, В.Гейзенберг считал, что современная физика может быть представлена как минимум четырьмя фундаментальными замкнутыми и непротиворечивыми теориями: классической механикой, термодинамикой, электродинамикой и квантовой механикой.
Характерной особенностью современной науки стало то, что возможно сделать открытия как в результате опыта, так и исходя из теоретических рассуждений. А.Эйнштейн отмечал: «В настоящее время известно, что наука не может вырасти на основе одного только опыта и что при построении науки мы вынуждены прибегать к свободно создаваемым понятиям, пригодность которых можно a posteriori проверить опытным путём. Эти обстоятельства ускользали от предыдущих поколений, которым казалось, что теорию можно построить чисто индуктивно, не прибегая к свободному, творческому созданию понятий. Чем примитивнее состояние науки, тем легче исследователю создавать иллюзию по поводу того, что он будто бы является эмпириком. Еще в XIX в. многие верили, что ньютоновский принцип – “hypotheses non fingo” ― должен служить фундаментом всякой здравой естественной науки. В последнее время перестройка всей системы теоретической физики в целом привела к тому, что признание умозрительного характера науки стало всеобщим достоянием» [цит. по: 11].
В связи с этим надо отметить, что индуктивный метод может быть применим не только в проявленном на физическом плане опыте, но и в умозрительных экспериментах и теоретических построениях, которые у одарённых исследователей являются действенным опытом мысли и интуиции. Интуиция, как будет показано дальше, служит иррациональным трамплином между цепочками индуктивного мышления и открывает возможности непосредственного постижения знаний без использования формальной логики.
Синтез древних и современных знаний, науки, религии и философии становится всё более реальным, и, несмотря на сопротивление господствующего мировоззрения, в науке периодически возникают прорывы и революции, и новый взгляд утверждает свои права. Меняя формы познания и связанные с ними картины мира, всё человечество периодически, как корабль на волнах, либо погружается в определённый слой материального мира, либо делает как бы интуитивный скачок, переходя на другой, более духовный уровень сознания.
Это проявилось особенно в последнее столетие, когда мы стали замечать, как со всё возрастающей интенсивностью умственный труд вытесняет физический, «вновь создавшийся геологический фактор ― научная мысль ― меняет явления жизни, геологические процессы, энергетику планеты» [1, с. 232], утончаются методы исследований, объекты их внимания и сам ум учёного. С одной стороны, этому способствует искусство и философия, а с другой ― то, что раньше было достоянием философии, теперь доказывается наукой. Более частое появление философских обобщений в науке является характерным признаком её надвигающихся изменений.
Метод познания стремится от расчленения к обобщению. Живая Этика, открывая для человечества новые грандиозные перспективы познания, много внимания уделяет значимости для будущего развития такого важного качества сознания, как синтез: «Говорят о каких-то особых синтетических характерах, но такое самооправдание неверно. Не существует природного синтеза без тщательного воспитания психической энергии. Также упорствуют, что физические науки препятствуют развитию общения, но каждый знает великих физиков, астрономов, химиков и механиков, которые были прежде всего отличными синтетическими умами. Не будем перечислять их, но можно сказать: “Великая наука воспитывает и великие умы”.
Много зоркости, неутомимости, преданности было заложено в основание каждого синтеза. Понятно, что человек, развивающий наблюдательность, увидит вокруг себя много обобщений и поймёт, насколько эти широкие пути привлекательнее. Именно синтез основан на убедительности и привлекательности. Синтез настолько широко охватывает сущность, что отрицание чуждо синтетическому уму. Не нужно приписывать каким-то счастливчикам особый дар синтеза. Нужно труженически развить в себе это ценное качество» [12, 501].
Движение мысли, в том числе научной, имеет две основные направленности: дедуктивное мышление ― от общего к частному (оно исходит из принятых ранее предпосылок и развивается в русле привычной логики, направленность его ограничена заданным причинно-следственным рядом и имеет явно выраженную рефлекторную окраску, это мышление свойственно субъективным состояниям сознания, которые направляются дедукцией) и индуктивное мышление ― восхождение мысли от частного к общему (оно чаще всего характерно для объективного мышления, организуется волей и связано с творческими способностями, именно это даёт возможность индуктивному мышлению вмешиваться в поток дедуктивного и менять его направленность, тем самым внося возможности преображения сознания, избавляя его от застоя и помогая изживать вредные укоренившиеся в подсознании качества и привычки). Если сознание воплощённого человека очищается и расширяется реализацией таких возможностей, то оно способно выбрать верный эволюционный и светоносный путь восхождения в тонком субъективном мире. Это относится и к научному мышлению, которое может творчески познавать объективный проявленный мир своей индуктивной составляющей и определять направленность теоретической и подсознательной работы дедуктивным движением мысли.
Немецкий философ и логик Х.Рейхенбах считал, что принцип индукции определяет истинность научных теорий. Без этого наука лишилась бы возможности распознавания истины и лжи, и её теории не отличались бы от произвольных прихотливых умопостроений.
Ф.Бэкон, который выступил против схоластической учёности и господства Аристотелевской логики в познании, ставшей заметным тормозом развития знаний, выдвигал близкие античной натурфилософии идеи обучения у природы, постижения опытным путём её неразгаданных тайн: «Природа побеждается только подчинением ей, и то, что в созерцании представляется причиной, в действии является правилом» [13, с. 194]. Он считал, что любой исследователь, веря в свои возможности, может овладеть методом индуктивного обобщения опыта. В отличие от логики Аристотеля, обосновавшей дедуктивный метод, Ф.Бэкон показал философское и методологическое значение индуктивного метода. Он смело боролся против «призраков» ― стереотипов, догматов всех мастей, предрассудков и заблуждений, настаивая на том, что путь настоящего исследователя нередко идёт вразрез с мнениями толпы. При этом он подчёркивал, что своё знание нужно строго проверять, учась у природы. Сами опыты в науке Ф.Бэкон разделял на плодоносные, которые дают новые полезные знания, и на более высокие ― светоносные, открывающие истину, этот путь познания труден и долог, и среди учёных «один воспаряет от ощущений и частностей к более общим аксиомам <…> другой же ― выводит аксиомы из ощущений» [13, с. 195]. Отдавая из этих двух методов предпочтение индукции, Бэкон понимал, что и она бывает разной ― полной и неполной, и призывал стремиться к «полной индукции», когда собраны все факты изучаемого явления, что достижимо лишь в идеале познания. Неполная индукция обеспечивается выборочным использованием фактов, обрекая знание на гипотетичность. Хотя гипотеза ещё не теория, а только требующее проверки предположение, но она уже даёт направленность мысли, или, по определению И.В.Гёте, гипотеза ― это леса, которые возводят перед строящимся зданием и сносят, когда здание готово.
В методологии индуктивного мышления Ф.Бэкона не только учитываются разные степени свойств изучаемого явления, но и случаи, когда исследователь ожидал наблюдать те или иные свойства, а они не проявились. Для выявления значимых свойств Бэкон предлагал так организовывать эксперимент, чтобы природа вещей обнаруживала себя в состоянии искусственной стеснённости, так как в естественной свободе они менее поддаются исследованию.
После Ф.Бэкона заметный вклад в становление традиционной методологии науки внес Р.Декарт. Он, считая самыми верными путями познания индукцию и дедукцию, сформулировал четыре универсальных правила, которыми следует руководствоваться уму исследователя: «Первое ― никогда не принимать за истинное ничего, что я не признал бы таким с очевидностью, то есть тщательно избегать поспешности и предубеждения включать в свои суждения только то, что представляется моему уму столь ясно и отчётливо, что никоим образом не сможет дать повод к сомнению. Второе ― делить каждую из рассматриваемых мною трудностей на столько частей, сколько потребуется, чтобы лучше их разрешить. Третье ― располагать свои мысли в определённом порядке, начиная с предметов простейших и легко познаваемых, и восходить малопомалу, как по ступеням, до познания наиболее сложных, допуская существование порядка даже среди тех, которые в естественном ходе вещей не предшествуют друг другу. И последнее ― делать всюду перечни настолько полные и обзоры столь всеохватывающие, чтобы быть уверенным, что ничего не пропущено» [цит. по: 11].
Современная методология науки внесла существенные коррективы в декартовский метод. Так, например, выяснилось, что чистого опыта, без теоретических представлений и подходов, не существует: «Представление о том, ― писал К.Поппер, ― что наука развивается от наблюдения к теории, всё ещё широко распространено. Однако вера в то, что мы можем начать научные исследования, не имея чего-то похожего на теорию, является абсурдной» [цит. по: 11].
Современные учебники естествознания утверждают: «Роль теории в развитии научного знания ярко проявляется в том, что фундаментальные теоретические результаты могут быть получены без непосредственного обращения к эмпирии. Классический пример построения фундаментальной теории без непосредственного обращения к эмпирии ― это создание Эйнштейном общей теории относительности. Частная теория относительности тоже была создана в результате рассмотрения теоретической проблемы (опыт Майкельсона не имел для Эйнштейна существенного значения). Новые явления могут быть открыты в науке и путём эмпирических, и путём теоретических исследований. Классический пример открытия нового явления на уровне теории ― это открытие позитрона П.Дираком. Развитие современных научных теорий показывает, что их основные принципы не являются очевидными в декартовском смысле. В каком-то смысле учёный открывает исходные принципы теории интуитивно. Но эти принципы далеки от декартовской очевидности: и принципы геометрии Лобачевского, и основания квантовой механики, теории относительности, космологии Большого взрыва и т.д.
Попытки построения различного рода логик открытия прекратились ещё в прошлом веке как полностью несостоятельные. Стало очевидным, что никакой логики открытия, никакого алгоритма открытий в принципе не существует» [11]. То, что человеческое понимание не сводимо к алгоритмическим процессам и в разуме происходят процессы, не поддающиеся вычислениям, доказывает и Р.Пенроуз, используя теорему К.Гёделя. Он же считает, что мы приближаемся к созданию полной картины мира, и квантовая механика есть лишь промежуточный и во многом ещё неадекватный шаг на пути её построения (см. раздел 3).
Однако практика научных открытий Н.Теслы, методы обретения знаний, открываемые высшими видами йоги, опыт религиозных подвижников говорят о возможности систематически, а не только спонтанно, использовать такие не понятые ещё наукой измененяемые свойства сознания. Значит, есть иные, непознанные пока законы, определяющие эти возможности. Но для постижения иной природы открытий необходим сознательный выход за пределы привязанности к внешнему миру и углубленное непредвзятое изучение беспредельных творческих познавательных возможностей, открывающихся во внутреннем мире исследователя. То, что сегодня в науке весьма туманно определяется как интуиция и более известно своими проявлениями, нежели пониманием природы этого явления, на следующей эволюционной ступени развития, у более совершенного человека станет используемым и управляемым достоянием сознания.
Лучшее будущее должно стать действительностью, преображаемой благой волей и вдохновенной добросовестной мыслью: «Мы продвигаемся в будущее мыслью о нём. Будущее существует в сознании человека. Представление будущего оформляется мыслью. Борьба за будущее ведётся мыслью. Мысль может касаться прошлого, но изменить в нём ничего не может, но может ― в будущем. Пластичность будущего во власти мысли. Будущее осуществляется дедуктивно, если не вмешивается творящая воля. Закон причин и следствий и цепь причинности дедуктивны. Иерархия творит будущее методом индукции. Безволие дедуктивно. “Плыви, мой челн, по воле волн” ― лозунг дедукции и безволия. Рефлекторность сознания и рефлекторность мышления дедуктивны. Метод дедукции хорош, если предпосылки правильны и безошибочны. Указуем утверждаться на Основах, ибо они гарантируют безошибочность предпосылок или отправных точек мышления и действий. Порождённая и пущенная в пространство мысль действует дедуктивно по направлению, вложенному в неё волей. Каждый метод имеет свои положительные и отрицательные стороны в зависимости от свойств пользующегося им сознания. Дедукция следует по проторенному пути следствий. Индукция может породить ряд новых причин, противоположных прошлым, пресекая тем действия прошлых ошибок. Безвольное подчинение течению болезни дедуктивно. Борьба с нею требует вмешательства воли и индуктивного мышления» [14, 520].