ГОЛОВИН

Головин привлекал к себе не только дарованием, но своею утонченностью, постоянным исканием и совершенствованием. Была в нем и какая-то таинственность. Никто не знал его домашней жизни. Иногда Головин куда-то спешил. Должен был с кем-то встретиться, и никто не был посвящаем в его внутренний быт. Но это не мешало дружбе с Александром Яковлевичем. Почти каждый вечер в его мастерской над зрительным залом Мариинского театра собиралась группа друзей. Снизу неслись приглушенные звуки оркестра, шла особая театральная жизнь, а Головин толковал о своих будущих постановках. Углублялся или в «Кармен» или в «Руслана». Многие любили «почаевать» на верхотурке у Головина, и он умел быть радушным хозяином и хорошим другом.
Иногда он был расстроен. Друзья спрашивали: «Неужели Коровин приехал?» Головин подозрительно смотрел на двери и шептал: «Да, да, черный здесь. Слышу его запах». Вероятно, вражда Головина с Коровиным имела какое-то глубокое основание. Мы не расспрашивали о причинах, втайне мы вспоминали пресловутую вражду Энгра и Делакруа. Почти в тех же выражениях говорил Энгр, когда Делакруа появлялся на выставке: «Слышите, серой пахнет!» За исключением Коровина, Головин ко всем был очень приветлив, и даже неизбежные театральные тернии, видимо не выводили его из себя.
Была истинная радость говорить с Головиным об искусстве. Он любил обсуждать и технические приемы. Искал сочетания темперы и пастели. Думал о лучшей подготовке холста. Болел вопросом о рамах. После всяких проб ввел медные законтовки.
Всегда настаивал, чтобы стекло было толстое с фасетом. «Ведь такое стекло все равно, что лучший лак». Даже свои крупные вещи Головин обрамлял медною законтовкою. Интересовался цветными холстами. Его маляр много раз подготовлял и для меня. По заказу «Золотого Руна» на той же театральной верхотурке Головин писал мой портрет.
Непременно хотел, чтобы был надет черный сюртук с желтым жилетом и лиловым галстуком. «А в глазах пусть будет что-то монгольское, азиатское» – так ему казалось. Он любил азийскую Русь. Прекрасный художник!
Он умел всегда оставаться молодым, готовым на новые поиски. И в красках его, всегда свежих и нежных, сказывалась природа истинного мастера.

1937