ЛЕОНИД АНДРЕЕВ

После смерти Леонида было в Лондоне устроено поминальное собрание. И я говорил на нем и читал некоторые письма. После собрания подходит Милюков и в большом изумлении спрашивает меня: «Оказывается, вы были большими друзьями, как же никто об этом не знал?» Отвечаю: «Может быть о многом не знали, да ведь никто и не спрашивал». Леонид Андреев тоже был моим особым другом. Как-то сложилось так, что наши беседы обычно бывали наедине. Профессор Каун в своей книге об Андрееве приводит со слов вдовы покойного забавный эпизод. Она говорила ему о своем удивлении, когда во время наших бесед с Леонидом он говорил о своей живописи, а я о своих писаниях. Действительно, такие эпизоды бывали, и мы сами иногда от души смеялись, наконец, заметив такую необычную обратность суждений.
Андреев хотел, чтобы я принял более близкое участие в «Шиповнике». Затем через несколько лет он и Сергей Глаголь неожиданно, как-то очень поздно вечером, нагрянули с просьбою и даже с требованием, чтобы я вошел вместе с ними в одну газету. Я старался уверить их, что существование этой газеты будет кратким, и вообще не мог себе представить именно их в этом деле. Видимо, они оба очень обиделись, говоря «но ведь вы пойдете с нами и ни с кем другим, вы будете знать нас, мы вам верим, и вы нам поверите». Затем они встали оба и, низко кланяясь, очень смешно твердили: «К варягам пришли, не откажите».
Но все мои соображения оказались правильными, и Леонид потом вполне признал это. Уже незадолго до смерти в Финляндии Леонид скорбно говорил мне: «Говорят, что у меня есть читатели, но ведь я-то их не вижу и не знаю». Тягость одиночества звучала в этом признании. Многое уже сложившееся внутри Леонид не успел досказать. В самые последние месяцы жизни он делился новыми затеями и литературными образами, и они были бы так необходимы в серии всего им созданного. Он всегда широко мыслил, но в последние дни появилась еще большая ширина и углубленность. Он писал, что завидует нам в Швеции и Лондоне, собирался приехать, и в то же время уже понимал, что сил не хватает. (...)

1937