ВЕЛИКОЕ НАСЛЕДИЕ

Почти сорок лет тому назад довелось обратить внимание на за­мечательные, по стилизации своей, скифские древности и родствен­ные им в духе, так называвшиеся тогда, чудские бляшки. Тогда еще скифские древности понимались лишь как перетолкование греческого классического мира, а чудские древности относились к че­му-то просто примитивному. Сам животнообразный романеск ка­зался просто романтическим средневековьем.
Помню, как когда-то в одном из художественных журналов мы указали на необыкновенный стиль этих животных композиций, то один писатель Ф., считавший себя очень изысканно современным, посмеялся над этим, не находя нужным серьезно полюбоваться и обсудить такие замечательные находки.
С тех пор много воды утекло. Появилась целая наука о "звери­ном стиле". Самые замечательные ученые обратили внимание на эти наследия великих путников и отдали должное внимание этим необыкновенным стилизациям. Действительно, как это ни странно, но великие кочевые народы оставили по себе целое сокровище, так близкое художественной концепции нашей современности.
Думаю, что сейчас никакой писатель, мыслящий себя образо­ванным, уже не станет смеяться над столь выразительными и бога­тыми в композиции бронзовыми фигурками. Наоборот, и современ­ный художник, и археолог придут в одинаковое восхищение, на­блюдая эти изысканнейшие формы животнообразного царства. От средневековых химер и бездонно вглубь, может быть, к самым пе­щерным рисункам, протянулось ожерелье богатого народного твор­чества. И в бронзе, и на скалах, и на остатках тканей народы, но­сившие столь разнообразные наименования, запечатлевают свою фантазию. С каждым годом все новые области присоединяются к этим открытиям. После Кавказа и Минусинска находки средней Азии, Гималаев, Тибета, а теперь Ордоса, Алашани и других мон­гольских местностей дают новые и блестящие нахождения. Только что мы видели и интересную книгу Андерсона, а также блестящее собрание ордосских бронз, находящееся в Пекине у миссис Картер. Некоторые формы из этого разнообразного собрания перенесут нас и на Урал, и в Пермь, и в Минусинск, и в Луристан, оживляя пути великих насельников. Можно было вновь порадоваться, любуясь за­мечательными стилизациями горных козлов, оленей, леопардов, птиц, змей и других реальных и фантастических существ.
Видно, что это народное творчество было не только связано риту­альными надобностями. Легко можно усматривать широкую композиционность, входившую во все украшение жизни. Особенно это делает­ся очевидным, когда Козловым были найдены в курганах Монголии ос­татки ткани с теми же богатыми животнообразными орнаментациями. Эта потребность разнообразного украшения жизни показывает, на­сколько эти народы носили в себе настоящий потенциал неистощимой фантазии. Ведь это не были греческие подделки под определенный стиль, это были народные, непосредственные выражения, изливавшие­ся из эмбрионов творчества. Потому можно понять, почему и дальней­шее творчество как тех же народов, так и их наследников дало много незабываемых памятников искусства и большие страницы истории. Само передвижение подобных народов показывает ненасытную устремленность. От океана до океана, через все препоны и трудности, шли путники воображенного града. Тоска по светлому Китежу, неуго­монное хождение в Беловодье, поиски Грааля, не от тех ли исканий, когда наблюдательный проникновенный взор восхищался богатствами царств природы, звал неутомимо вперед.
Было бы малым решение предположить, что эти путники механи­чески выталкивались народностями, восстававшими позади. Правда, незабвенный Тверитянин восклицал — "И от всех наших бед уйдем в Индию" — куда он все-таки и ушел и, подкрепившись светом путеше­ствия, вернулся назад, овеянный чудесною опытностью. Конечно, эти "беды" Тверитянина не были только бедами физическими. Конечно, его духовное начало, начало бедствовать от каких-то несоответствий. Сердце его вне узкопрактических соображений подсказало ему путь необычный и оздоровляющее движение. Этими поисками оздоровляю­щих движений, конечно, объясняются даже и движения целых наро­дов. От движений народы не уставали, не ослабевали, но в расширении кругозора накопляли богатство воображения.
Действительно, воображение есть не что иное, как заработан­ный накопленный опыт. Чем больше изощрялся глаз и ум, тем многоцветнее загоралось творчество. Богатство так называемого звериного стиля, именно, является одним из неутомимо накоплен­ных сокровищ. Как мы говорили, оно не только потребовано каки­ми-то ритуалами. Оно широко разлилось по всей жизни, укрепляя и дальнейшее воображение к подвигам бранным и созидательным.
Химера Парижского собора, разве не вспоминает она о про­странствах Ордоса или о Тибетских нагорьях, или о безбрежных водных путях Сибири? Когда богатотворческая рука аланов укра­шала храмы Владимира и Юрьева-Польского, разве эти геральди­ческие грифоны, львы и все узорчатые чудища не являлись как бы тамгою далеких Азиатских просторов? В этих взаимных напомина­ниях звучат какие-то духовные ручательства, и никакие эпохи не изглаживают исконных путей.
Люди думают о каких-то новых определениях. В условном на­именовании Евразии они хотят выразить еще одно богатство соче­таний. В геральдическом единороге вспоминается однорогая тибет­ская антилопа, и франкская Мелюзина перенесет вас к Гандарвам Индии. При этом будет звучать богатство воображения, заработан­ное в героических поединках на далеких путях.
Многие названия несоответственны или незаслуженны. Так и само наименование звериного стиля внешне односторонне. Он звучит для вас не одними звериными формами, но, именно, своим творческим богатством и своеобразием стилизации. Какое-то другое, более сущест­венное по глубине, определение заслуживает этот стиль, выросший из жизни, как чудесная сказка импровизации хожалого баяна. Звериность не будет внутренним признаком этого стиля. Его художественное бла­городство и богатство просят какое-то более выразительное определе­ние. Наверное, такое определение, а может быть и не одно, будет най­дено по мере накопления новых открытий.
В истории человечества поучительно наблюдать знаменатель­ные волны открытий. Нельзя сказать, чтобы они зависели лишь от случайно возбужденного интереса. Вне человеческих случайностей, точно бы самые недра земли, в какие-то сужденные сроки открыва­ют тайники свои. Как бы случайно, а в сущности, может быть, ло­гически, предуказано, точно бы океанские волны, выбрасываются целые гряды знаменательно одноподобных находок. Так и теперь, после Венгрии, после Кавказа и Сибири, появились прекрасные на­ходки Луристана, среди Азиатских пространств, а теперь и Алаша­ни и Ордоса и, вероятно, среди многих других, как бы предназна­ченных местностей.
Знаки великих путников выступают не случайно, и потому особое внимание к ним тоже далеко от случайности. Словно бы не­дра земли раскрываются и поучают, когда нужно, богатствами, на­копленными ушедшими племенами.
Великие путники оставляют знаменательные знаки.

Пекин, 1934