Через Вайнад от Султанской батареи к границе Курга идет шоссе. Обычное современное шоссе. По нагретому асфальту катятся грузовики, автобусы, машины. К обочине шоссе подступают кусты, которые постепенно переходят в лесные заросли. Наш «джип» тоже катится по шоссе. Господин Кришнан сидит рядом, молчит и время от времени пристально всматривается в придорожные кусты. А я отдыхаю. Дорога всегда хороша для отдыха. В джунглях приходится работать, а на дороге можно отдохнуть. На ней нет ничего такого, что бы привлекло мое внимание. Я пользуюсь этим и даже чуть подремываю. Дают себя знать беспокойные неудобные ночлеги, ночные племенные церемонии и вставания на рассвете.
— Тс! — вдруг говорит господин Кришнан и делает знак шоферу остановиться.
Я сбрасываю с себя дремоту, но ничего не могу понять. «Джип» стоит на обочине обычного современного шоссе, к которому подходят кусты. А в кустах притаились темнокожие люди с луками, стрелами и копьями. Их обнаженные, повернутые к шоссе спины выражали полное пренебрежение к тому, что происходило на дороге. В этот момент для них не существовали ни грузовики, ни машины, ни автобусы. Эти темнокожие аборигены были заняты своим исконным делом. Они выслеживали дичь. Да, именно так. Это была охотничья засада.
Осторожно раздвигая кусты, я приблизилась к охотникам и присела рядом с кудлатым парнем.
— Ты что выслеживаешь? — шепотом спросила я. Парень был так увлечен, что даже не посмотрел в мою сторону.
— Зайца, — тихо ответил он. — Вон видишь рощу? Он скрылся там, но сейчас оттуда выскочит.
— А что этот заяц... — начала я.
— Тише ты! — шикнул на меня парень. — Отстань, — и искоса глянул на меня.
Но видимо, в мозгу его запечатлелось что-то необычное, и он снова повернул ко мне голову. Неожиданно глаза его округлились, рот раскрылся, и он, забыв о зайце, обалдело уставился на меня.
— Ты откуда? — наконец обрел он дар речи.
— С шоссе, — ответила я.
— А! — понимающе кивнул парень.— Оттуда кто угодно может прийти. Я еще не таких видел.
— А ты кто? — спросила я.
— Муллу-курумба.
Не успела я задать следующий вопрос, как парень резко вскочил и, перепрыгивая через кусты, устремился вперед, туда, где его соплеменники, вытянувшись цепочкой, бежали к роще. Я поняла, что выскочил заяц. Они нырнули в рощу и исчезли, растворившись в ней. Как будто никого и не было. Не было ни копий, ни луков, не было охотничьей засады...
— Видела? — спросил господин Кришнан.
— Угу, — пробормотала я, еще не веря в то, что я видела.
Мы тронулись в путь снова по шоссе, через ясный и тонкий апрель, который стоял над Вайнадом. Навстречу нам вышла еще одна охотничья экспедиция. Копья, грозно уставленные в синее небо, темные руки, сжимающие стрелы, луки чуть ли не в рост человека и... добродушные ушастые дворняги, отчаянно натягивающие веревки. Охотники свободно двигались по шоссе, как будто по охотничьей тропе, не обращая внимания на машины, которые осторожно объезжали их. Они шли — темнокожие, кудрявые, сосредоточенные. Они шли заниматься серьезным мужским делом. Они приблизились к нашему «джипу», окружили его, приветливо закивали и объяснили, что они из деревни Коппала и идут охотиться в джунгли. Дворняги с деловым видом обнюхали колеса «джипа», остались довольны инспекцией и выжидающе посматривали на своих хозяев. Седобородый старейшина сделал знак, и экспедиция снова тронулась в путь.
Апрель — удивительный месяц в Вайнаде. Полевые работы кончились, а новые еще не начались. И поэтому каждое племя делает, что может. Панья, например, развлекают всех своими спектаклями, которые они придумывают сами. Урали-курумба веселятся на свадьбах, а муллу-курумба занимаются охотой. По тропам и дорогам Вайнада идут их охотничьи экспедиции. Они охотятся на зайцев и лис, на диких кабанов и оленей. Длинными копьями убивают тигров. И всегда их сопровождает свора дворняг, обученных вынюхивать и выгонять дичь.
В Вайнаде охотятся многие племена. Но никто из них не сравнится в этом искусстве с муллу-курумба. Никто не обладает их опытом и мужеством. Никто так метко не стреляет из лука, как они. Почти все церемонии муллу-курумба завершаются охотой. Гремят свадебные барабаны, и охотники уже собираются в лес. Несут умершего к месту погребения, и собаки уже чуют предстоящее развлечение. Идет праздник в честь духов предков и охотники несут добычу из джунглей. Без охоты и без дичи не может состояться ни один праздник. Есть дни удачные для охоты, есть неудачные. В плохие дни лучше не ходить в джунгли. А вот воскресенье, вторник, пятница всегда принесут добычу охотнику. Так считают жрецы. И охотник непоколебимо в это верит. А раз верит, удача сопутствует ему.
Охота — занятие коллективное. И поэтому добыча принадлежит всем. Ее делят между всеми жителями деревни. В число этих жителей включается почитаемый бог или богиня и наиболее уважаемые духи предков. Вождь и жрец получат больше, чем другие, вдова получит меньше. Но это уже не существенно.
В деревню Коппала я попала через два дня после встречи с охотничьей экспедицией. Из банановой рощи вынырнуло около десятка домиков с глинобитными побеленными стенами. У каждого домика был чисто выметенный двор с низкой глиняной оградой. Стены пестрели росписями. Важно вышагивали оранжевые слоны, переплетались зеленые змеи, цвели сказочные красные и синие цветы. И от всего этого Коппала казалась веселой игрушечной деревней, сошедшей с детского рисунка. Я подумала, что люди в такой деревне должны быть особенными: приветливыми, веселыми и сердечными. Иначе бы они не смогли украсить стены своих домов таким удивительными слонами, цветами и змеями. И я не ошиблась. Навстречу мне вышел седобородый человек и, не спрашивая ни о чем, сказал:
— Меня зовут Веллукан. Я жрец и старейшина этой деревни. Входите, будете гостем.
И повел меня к дому, который был больше остальных, массивнее. Красная черепичная крыша прикрывала узкую веранду с деревянными охряными столбиками-колоннами. Над зеленой дверью красовалась медная табличка. Я могла ожидать всего, но только не этого. На табличке было написано: «Мистер Веллукан. Член законодательного собрания штата». Я встречала жрецов и вождей в самых разных качествах: они были погонщиками слонов, плантационными кули, рубщиками леса, батраками на рисовых полях. А вот члена правительства штата Керала я встретила впервые. Веллукан заметил мое удивление и недоумение, рассмеялся и сказал:
— Да, я член правительства. Муллу-курумба избрали меня. У нас ведь есть теперь избирательное право. И я езжу в Тривандрам на большое собрание. Там много важных людей нашего штата, и я тоже теперь важный. Самый важный в нашем племени. Только, — сказал он как-то доверительно, — я не всегда понимаю, что говорят на этом большом собрании. Но все равно я внимательно слушаю.
В это время из банановой рощи вышли охотники с луками и стрелами. Я смотрела на них, смотрела на медную табличку на двери дома жреца и никак не могла все это совместить. Но, придя к выводу, что жизнь — удивительная штука, полная неожиданностей, я успокоилась. Пока мы разговаривали с Веллуканом, у его дома собрались почти все жители деревни. Мужчины, женщины, дети. У многих мужчин была серьга в левом ухе, а волосы стянуты узлом. Вглядываясь в лица людей, я заметила, что они отличаются от тех жителей джунглей, с которыми я была раньше знакома. У некоторых из них австралоидные черты были смягчены. Встречались прямые носы, нетолстые губы, слегка вьющиеся волосы. Я знала, что муллу-курумба — австралоиды. Но откуда такая примесь? В этом мне еще предстояло разобраться.
Деревня Коппала не только охотилась, но и выращивала рис. За банановой рощей, в низине, были разбросаны поля. Они были разные, эти поля. У Веллукана — семь акров, у самого бедного — два акра. Безземельных в деревне пока не было.
Судьбы керальских австралоидных племен складывались по-разному. Одни были целиком превращены в рабов, а потом в плантационных кули, другие частично, третьи в какой-то мере смогли избежать такой судьбы. Муллу-курумба принадлежали к третьим. И поэтому вы среди них почти не найдете плантационных кули и батраков. Племя не дало себя разрушить и продолжало развиваться по своим законам. Оно сумело сохранить свою сердцевину, превратило подсечное земледелие в постоянное и отстояло часть своих земель.
У мулла-курумба существует четыре рода — кулам. Виллиппа кулам, Кадипа кулам, Вадака кулам и Венгада кулам. Браки внутри кулам запрещены, и закон этот соблюдается строго. Когда-то кулам был матриархальным и вел свое начало от общей прародительницы. Но постепенно он превратился в патриархальный род, где главенствует мужчина. От матриархального прошлого осталось несколько традиций, в том числе традиции считать детей принадлежащими роду матери. Родовой и семейной собственностью распоряжаются мужчины, она переходит от отца к сыну. Такая система в Керале называется «макаттаям». При разводах дети остаются с матерью. Представителей всех четырех родов можно найти в каждой деревне. Муллу-курумба живут в своих разрисованных домах большими объединенными семьями. И главой такой семьи является старший мужчина. В семье Веллукана тридцать человек. И Веллукан — ее правитель. Справляться с такой семьей труднее, чем с племенем. Это даже намного труднее, чем заседать в «большом собрании» правительства в Тривандраме. Таково мнение самого Веллукана.
Муллу-курумба чувствуют себя много устойчивее, чем другие племена. И поэтому считают себя выше урали-курумба и катту-наикенов. Правда, последние не совсем с этим согласны. Но пока обстоятельства складываются в пользу муллу-курумба.
Есть еще одна особенность у племени. О ней мне с гордостью рассказали в Коппале. Оказывается, у муллу-курумба существует кровная связь со светлокожими пришельцами-завоевателями.
Законы касты найяров были строги и беспощадны. И жертвами этой беспощадности нередко оказывались светлокожие с длинными египетскими глазами женщины. За всякие провинности их изгоняли из касты. Мужчины муллу-курумба охотно брали их в жены. Тщеславие и великодушие уживались вместе в этих смелых лесных охотниках. Кровь светлокожих средиземноморок смягчила австралоидные черты муллу-курумба, наделила часть племени типом, который мы можем назвать теперь дравидийским, то есть смешанным. В течение последних сотен лет муллу-курумба и изгнанные найярки повторили в малом масштабе процесс, который происходил в Южной Индии многие века.
У племени история всегда начинается с мифа. Не будем нарушать этот порядок.
Когда-то очень давно, может быть, тысячу лет назад, а может быть, и больше, сюда, в джунгли Кералы, пожаловал бог Шива. В те времена боги свободно разгуливали среди людей, не страшась быть замученными их поклонением. Боги занимались самыми обычными делами и ходили даже на охоту. Шива отправился на охоту не один. При нем была его любимая жена Парвати и два маленьких темнокожих человека, удивительно похожих на теперешних австралоидов. Они были очень меткими лучниками и, хотя Шива был сам не промах, помогали ему охотиться. Случилось так, что в лесу в это время оказался Арджуна. Он был великим героем, полубогом, чьи подвиги были воспеты в бессмертной «Махабхарате». Здесь, в лесу, он подверг себя ряду аскетических испытаний, за которые он надеялся получить от Шивы чудесный лук. И Арджуна очень старался. Так старался, что, когда появился долгожданный Шива, между богом и героем возник конфликт. Доподлинно известно, что они подрались. Подрались, как обычные люди. Но поскольку один из них был бог, а другой герой, то шума от этой драки было больше, чем от обычной. Однако историки племени муллу-курумба по-разному трактуют причину этой драки. Одни говорят, что Шива-охотник стал громко критиковать Шиву-бога, он просто поносил его нехорошими словами. За что? Сказать теперь трудно. Одно известно — в те далекие времена даже богам было присуще чувство самокритики.
Арджуна, изнурявший себя в ожидании Шивы, услышал эти поношения любимого бога и налетел на того, кто их произносил. В боевом запале Арджуна не понял, что перед ним сам бог. И он начал стрелять в Шиву из лука. Но на то богу и дана жена, чтобы отвести от мужа все напасти. Парвати превращала стрелы в цветы, и они не достигали цели. Арджуна, видя такое, рассердился еще больше и запустил в Шиву луком. Парвати не успела прекратить лук в очередной букет. В результате на лбу Шивы вздулась огромная шишка.
Другие говорят, что ничего подобного не было. Шива предложил Арджуне поохотиться вместе. И тот согласился. Но случилось так, что оба они одновременно увидели дикого кабана и одновременно выстрелили. И кабан упал мертвый. Вот тут и возник спор: кто убил кабана — Шива или Арджуна. Спор закончился дракой и вышеупомянутой шишкой. Эта шишка привела Шиву в восхищение. В то время боги еще не обижались за шишки. Шива обнял мужественного Арджуну и подарил ему столь желанный лук. А двух маленьких темнокожих охотников оставил в лесу, чтобы было кому охотиться. От них и пошло охотничье племя муллу-курумба. «Муллу» — значит «стрела». С того времени племя стало расти.
В раннее средневековье в состав Южноиндийской империи Паллавов входил сильный союз племен курумба. Курумба были тесно связаны с правящей династией. Но в IX веке могущественные Чола сокрушили силу Паллава и курумба. И поэтому часть племен курумба, в том числе и муллу-курумба, ушли в леса Вайнада. Тогда муллу-курумба называли себя ведувар — «охотничье племя». Здесь, в лесах Вайнада, они основали столицу Бутанади и правили обширными землями. Легенды доносят до нас отголоски войн, которые вели муллу-курумба против феодальных раджей и царьков, претендовавших на их земли. Смелые лесные охотники, они не хотели превращаться в рабов, не хотели отдавать мирно свои земли. Они построили в джунглях четыре крепости и противостояли радже Пальши и радже Коттаяма. Все это уже происходило два-три века тому назад.
Долго раджа Коттаяма не мог покорить муллу-курумба. Он послал своих воинов в джунгли, но меткие лучники племени разбили их. Лучники засели на высоких деревьях и оттуда стреляли по врагу. И враг, неся большие потери, отступил. И тогда на радостях племя пило хмельной пальмовый сок и танцевало. Они так старались, что под утро уснули мертвым сном. Разбитые враги вернулись и вероломно напали на спящее племя. Они многих вырезали, а оставшихся, связав веревками, увели к радже. Перед раджой муллу-курумба признали свое поражение. Раджа повелел им быть его рабами и в знак этого мужчинам приказал носить серьгу в левом ухе.
Но муллу-курумба никогда не были покорными рабами. Когда племя оправилось от несчастья, снова его лучники стали пускать из зарослей стрелы в ненавистных хозяев. И снова то там, то здесь вспыхивали стычки между муллу-курумба и феодалами, а потом и плантаторами. Годы этой борьбы дорого обошлись племени, но воспитали в нем независимость и самостоятельность. И эти качества определяют положение муллу-курумба среди остальных племен Вайнада.
...Я иду по Коппале, и передо мной вновь проплывают оранжевые слоны, зеленые змеи, сказочные цветы.
— Кто же все это нарисовал? — спрашиваю я Веллукана.
― Наш Венката.
Мы подходим к окраинному домику. У его глиняной изгороди стоит хромой старик. Он улыбаясь смотрит куда-то вдаль. В его глубоко посаженных глазах таится какое-то мечтательное выражение. Старик явно нас не видит и занят своими мыслями.
— Эй, Венката! — окликает его Веллукан. Старик вздрагивает и удивленно смотрит на нас.
— Где ты был? — спрашивает его жрец.
— Там,— старик машет рукой. — В лесу.
― И что ты там делал?
— Смотрел, — смущенно оправдывается Венката.
— Что там смотреть? — возмущается Веллукан. — Я понимаю, если бы охотился, а то смотрел...
Венката молчит, переминаясь с ноги на ногу. Одна нога явно короче другой.
― Это ты разрисовал стены? — прихожу я ему на выручку.
― Я, — смущенно опускает он глаза.
― Это все он, — вмешивается Веллукан. — Только я не знаю, где он видел такие цветы, что нарисованы вот здесь. — И Веллукан стучит согнутым пальцем по стене дома.
― Значит, видел, — говорю я.
Венката бросает на меня благодарный взгляд и сбиваясь, говорит:
― Давай, я тебе нарисую такие же и еще слона, если хочешь.
Я очень хочу, но не знаю, на чем можно это сделать. У меня нет даже подходящего листа бумаги. В записной книжке эти удивительные цветы не изобразишь. Венката разочарованно вздыхает, я тоже. Веллукан тянет меня дальше. И когда я оборачиваюсь, то вижу Венкату, который улыбаясь, опять смотрит куда-то вдаль. Я знаю, что он видит там сказочные цветы, может быть, еще более удивительные, чем те, которые он нарисовал на своем доме.
В чистом дворике на утоптанной земле возятся трое малышей. Девочка и два мальчика. Один из них усиленно трет чем-то эту утоптанную землю. Я подхожу ближе и замечаю в руках малыша деревянную фигурку.
— Это что? — спрашиваю я его.
Малыш молчит и испуганно таращит на меня глаза.
— Дух предка, — спокойно говорит Веллукан и отбирает у малыша фигурку. Фигурка сделана очень выразительно и когда-то, видимо, изображала какую-то прародительницу. Теперь лицо и прочие детали прародительницы стерты и отшлифованы об утоптанную землю дворика.
— Что же он так с духом предка? — спрашиваю я.
— Но это же только изображение, — оправдывается Веллукан. — Такие стоят в наших домах, и дети иногда с ними играют.
― А кто их делает?
— Тоже муллу-курумба.
Здесь, в Коппале, я узнала много интересного о муллу-курумба. Я поняла, что они не только смелые воины и искусные охотники, но и талантливые художники. А последнее качество присуще не каждому племени.