18. Племя, потерявшее свое время

― Вжих, вжих... Вжих, вжих — раздается на всю опушку леса странный пилящий звук. Временами в этот звук вплетается другой. Натруженный гул грузовика, ползущего в гору. Грузовики вывозят из джунглей ценную тиковую древесину по грунтовой дороге, которая вьется внизу по лесистому склону.
― Вжих, вжих — снова раздается пилящий звук. И словно вторя этому звуку, гудит внизу ползущий грузовик. Первый звук принадлежит прошлому. Очень далекому прошлому. Он возник, может быть, тысячи лет назад. Гул грузовика, несомненно, принадлежит сегодняшнему дню. И в том, что оба этих звука встретились во времени и пространстве, повинны аранаданы. Маленькие темнокожие и кудрявые аранаданы — древнее кочевое племя лесных собирателей.
Пространство для одной трети этого племени ограничено сорока квадратными метрами чужой земли. То, что это чужая земля, аранаданы не подозревали. Их вождь Кондан очень удивился, когда ему об этом сказали. Он никак не мог взять в толк, что земля может принадлежать кому-то одному. Кондану дали недельный срок разобраться в этом непостижимом для него социально-экономическом вопросе. И пока Кондан думает и удивляется, на этих сорока метрах еще стоят три хижины-шалаша, сделанные из бамбуковых жердей и покрытые широкими листьями, одно хлебное дерево, один камень в честь богини — покровительницы Бхагавати и четыре могилы, в которых за пять лет пребывания аранаданов на этом символическом пространстве нашли свое успокоение старые и немощные соплеменники. Вот и все. Здесь поместился весь древний мир аранаданов. И звук «вжих, вжих» — один из важнейших элементов этого особого мира племени. Ибо такой звук издает срезанный сухой бамбуковый ствол, когда в специально сделанную в нем прорезь вставляют бамбуковую планку и начинают пилить. И пилят до тех пор, пока на сухие листья под стволом не посыпятся дымящиеся опилки. Опилки подожгут листья, и вспыхнет долгожданный огонь. Этот огонь будет яростно поглощать сухие ветви племенного костра, будет плясать и гудеть. Почти так же, как гудят грузовики на нижней дороге.
— Вжих, вжих...
Это под хлебным деревом трудится Колен.
— Колен! А Колен! — зовет вождь. — Скоро ты?
— Подождешь! — отвечает Колен. Он не любит, когда его беспокоят при столь важном занятии.
Вождя аранаданы называют мупан. Мупан — маленький сухой старик с седыми кудрями и детски простодушными глазами. У мупана есть жена — мупати, которая твердо уверена, что ей сто лет. Разубедить ее в этом еще никому не удалось. Мупан подходит ко мне, оставив в покое Колена.
— Амма, а амма, — говорит он. — Объясни мне, что значит чужая земля. Откуда взялись люди, которые сказали, что земля их? Ведь земля ничья? Правда? — И мупан заглядывает мне в глаза, как будто от моего согласия или несогласия что-то зависит. — Мы бродили по джунглям, вышли на опушку, а на опушке уже чужая земля. Как это могло случиться? — удивляется мупан
— Видишь ли, Кондан, — осторожно начинаю я, ― пока вы бродили по джунглям, в мире многое изменилось.
— Что же такое изменилось? — неверяще смеется Кондан. — Земля — та же, — мупан захватывает в горсть красноватую глинистую землю и пропускает ее сквозь пальцы. — Джунгли — те же, — он обводит вокруг сухой морщинистой ладонью. — Солнце — то же, небо — то же. Ты говоришь что-то не то.
— Люди, Кондан, изменились. Люди, понимаешь?
— Как это изменились? — Все еще не понимает вождь аранаданов. — Смотри, мы все те же. Та же одежда, те же хижины, те же боги. И каждый день, как и наши предки, мы уходим в джунгли добывать себе пищу.
— Да, вы не изменились, — говорю я. — В этом-то и беда. Изменились те, внизу! — показываю я на дорогу, откуда доносится гул грузовиков.
— А в чем же они изменились? — заинтересовывается мупан.
— О Кондан! Это же целая история. История многих веков. Разве обо всем этом можно рассказать?
— Неужели так много веков прошло? — снова удивляется Кондан. — И что такое век?
— Вот твоя мупати прожила век. Так она утверждает. Сто лет.
Мупан с сомнением качает головой.
— Ладно, — говорит он. — Но объясни мне все-таки, что такое чужая земля.
Я начинаю объяснять. И испытываю те же затруднения, которые встретились бы на пути лектора, командированного в каменный век для чтения лекций по политэкономии. Но ни с одним лектором такого не случится. А со мной случилось. Мупан слушает меня, прикрыв глаза и раскачиваясь. Так слушают непонятные заклинания жрецов.
— Все, — замолкаю я на полуслове.
— Хорошо, — говорит вождь. — Ты объяснила хорошо. Но я ничего не понял. Теперь ты скажи... — и взгляд мупана останавливается на чем-то за моей спиной.
Я оборачиваюсь и вижу молодого парня в короткой набедренной повязке. Его маленькие, глубоко посаженные глазки смотрят на мупана неприязненно, и мне кажется, что в них таится ненависть.
Парень властно поставил ногу на поваленное дерево, на котором мы сидели.
— Так, — сказал парень и тряхнул возмущенно буйной шевелюрой, отчего кудри упали ему на лоб и скрыли глаза. Парень нетерпеливо отбросил волосы.
— Так, — снова сказал он.
Кондан с неожиданной прытью вскочил с бревна и тонким срывающимся голосом закричал:
— Ты опять здесь шляешься? Чего тебе надо?!
— Амма, — парень повернулся ко мне, не обращай внимания на Кондана. — Ты думаешь, наш вождь Кондан? Кондан самозванец. Мой отец был мупапом. Теперь я мупан, а не он. Ты со мной должна говорить, а не с ним.
— Не слушай его! — снова закричал Кондан. — Я самый старший в племени. Я вождь.
Не знаю, чем бы кончилась эта стычка между двумя претендентами на престол в племени аранаданов, если бы не появление мупати. В одной набедренной повязке с высохшими обвисшими грудями и всклокоченными седыми прядями она представляла собой впечатляющее зрелище. В тот момент я поняла, что значит настоящий ракшас. Твердо ступая на жилистых ногах, она подошла к парню и уперлась согнутыми ладонями в бока.
— Веллан, — сказала она, нет, зловеще прошипела. — Уходи отсюда. Не мути мою душу и не трогай моего мупана. Не то будет худо.
Парень неожиданно покорно опустил голову и стал пятиться спиной к ближней роще на опушке джунглей. И только в последний момент он поднял голову и полоснул ненавистью старого вождя. Потом повернулся, не оглядываясь, побежал к лесу и исчез в его зарослях.
Так второй раз я увидела мупати в действии, первый раз было вот что. Я добралась до Ниламбура, небольшого городка, а вернее, большого села, затерянного в джунглях. Мне сказали, что аранаданы живут в его окрестностях. Вернее, кочуют с места на место. Ниламбур оказался пыльным и неуютным местом. На его единственной площади стоял приземистый и запущеный «рест-хаус», иначе говоря, гостиница для официальных лиц. Вот в этой гостинице я и нашла Намбиара, высокого сутулого человека с усталыми добрыми глазами и лихими пушистыми усами. Намбиар был другом господина Кришнана и согласился быть моим проводником к аранаданам. Правда, Намбиар очень приблизительно представлял место жительства этого племени. В самом же Ниламбуре об аранаданах вообще не слышали. Нам ничего не оставалось, как обшарить лесные тракты в радиусе десяти миль от Ниламбура. В те дни начались ранние дожди, и мы шлепали по размытым тропинкам и грязным проселочным дорогам, пересекали вброд вздувшиеся речки и поднимались на горы, стараясь высмотреть дымок скрытого в зарослях жилья. К концу второго дня в дождливый вечер мы оказались на проселочной дороге у маленькой закопченной харчевни. Хозяин принес нам два стакана горячего чая, и мы, промокшие и продрогшие, стали обжигаясь его пить. Намбиар был задумчив, в его глазах светилась глубокая меланхолия.
― Послушайте, — сказал он, — а может быть, аранаданов нет и вовсе? Может быть, они все уже умерли много веков назад?
Я поперхнулась горячим чаем и ничего не ответила. В это время на темной дороге раздались голоса. Я поставила недопитый чай и вышла из харчевни. В свете тусклого керосинового фонаря, висевшего под крышей харчевни, я различила две фигуры. Очень странные фигуры, совсем не похожие на окрестных жителей-крестьян. Это были два маленьких сухоньких старика. Он и она. Оба седоволосые, оба только в набедренных повязках. На плече каждого была палка с подвешенным к ней узелком. Старушка энергично жестикулировала и за что-то отчитывала старика. Тот стоял перед ней, понуро опустив голову.
«Да это же типичные австралоиды», — подумала я.
Я подошла к старикам. Старушка в запале не обратила на меня внимания, а у старика от изумления по-детски округлились глаза. Как будто он неожиданно увидел дух предка.
— Вы кто? — спросила я.
Старушка резко обернулась на звук моего голоса, да так и застыла с раскрытым ртом. Потом, видимо решив, что ничего особенного не случилось, сказала:
― Аранаданы.
Старик в это время боязливо спрятался за спину старушки.
― Где же вы пропадали? — неожиданно для себя задала я дурацкий вопрос.
― Пропадали мы из-за него, — снова энергично зажестикулировала старушка. — Мупан называется, а ума никакого. Бесстыдник!
― Эй, Намбиар! — крикнула я.— Аранаданы нашлись, и живые!
Намбиар выскочил из харчевни, и меланхолия в его глазах исчезла.
Так я первый раз увидела мупана аранаданов и его верную подругу мупати.
Потом мы сказали им, что нам надо. Объяснение дороги затруднений у стариков не вызвало. Затруднение возникло по другому вопросу. Я попросила мупана предупредить аранаданов о нашем завтрашнем приходе.
— Мне нужно с ними поговорить. Пусть не расходятся с утра, — сказала я.
— Хорошо, — согласился Кондан. — Я скажу им.
— Ишь ты, чего захотела! — подскочила ко мне мупати. — А есть что мы будем? Нам с утра надо в джунгли. Мупан у меня лентяй. Как все мужчины. Ничего сегодня не добыл.
Дело принимало серьезный оборот.
— Сколько вам надо риса на день, чтобы вы не остались голодными? — пришел на выручку Намбиар.
Мупати пошевелила губами, прикинула что-то на пальцах и выставила вперед две темные ладони.
― Десять литров? — догадалась я.
Мупати закивала седой кудлатой головой.
— На все племя?
— На все, — подтвердила мупати.
Я никогда не подозревала, что я смогу накормить целое племя. А вот с аранаданами мне это удалось. Ибо их осталось всего восемьдесят человек, расселенных в трех деревнях. Намбиар был уж не так не прав, когда считал, что аранаданы все умерли. Почти все, могла сказать я.
И вот теперь второй раз я видела, как мупати решала дела всего племени. Решала твердо и бескомпромиссно. Было ясно, что племенем правит она, предоставив мужчинам бороться за символическое звание мупана. Как говорится, каждому свое.
— Вот ты говоришь: история — это когда много веков проходит, — сказал мне Кондан на следующий день после стычки за престол. — У аранаданов тоже много веков прошло. Значит, у нас тоже есть история.
— История есть у всех, — заметила я. — Но только не все ее помнят. Вот ты помнишь?
Кондан впал в глубокую задумчивость.
― Первым в племени был Колен, — через несколько минут раздумий начал он и снова замолчал. — Лучше я тебе про Колена спою песню, — неожиданно предложил мупан.
— Пой,— согласилась я.
Кондан вздохнул, набрал в легкие воздуха и надтреснутым, старческим голосом запел:

Мать, отец, Валия,
Колен, Комен, Чатен.

Я приготовилась слушать, что будет дальше. Но Кондан почему-то приостановил пение и закричал:
— Нили, а Нили!
Из крайней хижины вышла девочка лет двенадцати с большими лукавыми глазами.
— Нили, — сказал ей Кондан, — принеси мои вещи.
Нили исчезла и через несколько минут появилась с небольшой корзинкой и медным колокольчиком. Кондан положил рядом с собой корзинку, назначения которой я сразу не поняла, и взял в руку колокольчик.

Мать, отец, Валия,
Колен, Комен, Чатен.

Снова запел вождь. Я опять приготовилась слушать. Но Кондан вдруг схватил корзинку и сунул туда свою многодумную голову. Он тряс корзинку, звенел колокольчиком и пел низким голосом какие-то слова прямо в корзинку. Неожиданно Кондан закричал, как будто у него заболел живот. Потом хрюкнул раза три, как дикий кабан, и закатился каким-то дьявольским смехом. Мне стало не по себе.
— Кондан! — осторожно позвала я его.
Но на мой зов Кондан реагировал как-то странно. Он всхлипнул и жалобно заплакал. Корзинка выпала у него из рук, колокольчик скатился в траву, а сам Кондан вытянулся на бревне, сложив руки на груди, как покойник. «Неужели умер?» — в отчаянии подумала я. Я стояла в задумчивости над бездыханным телом вождя аранаданов и не знала, что делать.
— Нили! — позвала я.
Девочка выглянула из хижины.
— Как ты думаешь, что случилось с Конданом?
Нили, как мне казалось, неуместно хихикнула и с любопытством стала разглядывать это бездыханное тело. Потом она подняла на меня свои лукавые глаза и сказала:
— Достукался.
Конечно, на языке аранаданов такого слова нет. Есть какое-то другое. Но смысл его был именно таким.
— Как достукался? — холодея, переспросила я.
— До бога достукался, — хихикнула Нили и, сверкнув босыми пятками, скрылась в хижине.
Наверно, я в этот момент напоминала соляной столб, в который в давние времена превратилась любопытная и непослушная жена Лота. Постепенно я догадалась, что Кондан впал в транс. Он продолжал недвижимо лежать на бревне, а я стояла так же недвижимо над ним. Наконец Кондан вздохнул, приоткрыл один глаз и торжествующе глянул на меня. Подтянул острые темные коленки и уселся на бревне.
— Ну, а что было дальше? — спросила я, имея в виду песню.
— Сейчас пропою, — сказал Кондан.
Наученная горьким опытом, я попросила сказать мне слова песни. Кондан очень удивился и объяснил, что песня для того и существует, чтобы ее петь. А если говорить, то какая же это будет песня? Логика Кондана была неопровержимой. Она строилась на конкретном и прямом восприятии мира и человеческих поступков. Если это песня, ее надо петь. Если это ритуальная песня, то обязательно надо впасть в транс. Даже если тебя об этом никто не просит. Кондан жил по своим древним законам, а мне следовало к ним приспособиться. Но я знала, как это сделать.
— Ну ладно, — сказала я. — Пой.

Мать, отец, Валия,
Колен, Комен, Чатен.

И не успела я сообразить, как Кондан снова нырнул в свою священную корзинку. Все завершилось, как и в первый раз. Сидя над телом Кондана, я размышляла о том, что все зло в этой корзинке.
И снова в третий раз запел Кондан. Но я была бдительна. Как только Кондан взялся за свою корзину, я потянула ее к себе.
— Отдай! — свистящим шепотом потребовал Кондан.
— Не отдам.
— Отдай.
— И не подумаю.
— Тогда не буду петь, — обиженно заявил он.
— Послушай, — взмолилась я. — Если ты опять сунешь голову в корзину, я так и не узнаю, что случилось с Коленом.
— Как это не узнаешь? — возмутился Кондан. — Мною овладевает дух Колена, он теперь стал богом. И рассказывает о себе. А ты слушай.
— Но он говорит неясно. Я не понимаю.
— Он говорит, как умеет, — философски заметил Кондан.
Кондан был упрям и непреклонен. Я так и не узнала, что случилось с Коленом...
А что случилось с аранаданами? Да пожалуй, ничего особенного. Они живут так же, как жили и тысячу лет тому назад. А может быть, и больше. Каждый день на рассвете, как и их далекие предки, они отправляются в джунгли. У них нет луков и стрел. До сих пор нет. Кондан утверждает, что никогда и не было. Единственное их орудие и оружие — палка для копки кореньев. С ее помощью они добывают съедобные коренья. Она помогает им карабкаться на скалы, где дикие пчелы делают свои гнезда. Этой же палкой они убивают удава, чтобы потом выскоблить из него внутренний жир, а мясо съесть. Жир удава, по мнению аранаданов, обладает многими целебными и магическими свойствами. Мясо же они варят и съедают без соли, потому что соли в племени нет. Ее надо покупать. Денег у аранаданов тоже нет, потому что в джунглях не появилось еще дерево, на котором бы они росли. Другим же средством добыть деньги аранаданы не располагают. Никто из них никогда не работал на плантациях или там, внизу, где валят огромные стволы тиковых деревьев.
То, что происходит там, «внизу», аранаданов не касается. Они продолжают упрямо жить так, как жили их предки. Трудно объяснить побудительные мотивы этого «упрямства». Они, видимо, заложены в условиях их существования и в их психологии. Но предки жили много веков назад, а аранаданы живут и сейчас. Живут в мире, где законы предков уже давно потеряли силу. Потеряло силу и племя аранаданов. Племя пренебрегло законами развития нашего мира. И было отомщено за это пренебрежение. Мир гудящих грузовиков превратил их в изгоев, в лесных бродяг. В этой своей бродячей жизни они растеряли свое прошлое и не приобрели настоящего. И тогда их постигло то, что мы называем деградацией. Число их соплеменников с каждым годом уменьшается. Их косят болезни, которых не знали предки. Каждое поколение становится слабее предыдущего. Кровосмесительные отношения между отцами и дочерьми, отношения, которые знало человечество на заре своего развития, приводят к вырождению целых семей. Слишком долго тянутся эти отношения. Слишком долго шло племя через джунгли, слишком поздно оно вышло на опушку. На опушку, где лежит чужая непонятная земля и куда доносится гул грузовиков из другого мира.
Пройдет какое-то время, и в деревню придет полицейский и хозяин земли. Тогда аранаданы разберут свои хижины, постоят последний раз у камня-богини, священного дерева и четырех погребений. Потом завяжут в маленькие узелочки то, что нельзя даже назвать скарбом, и вскинут на плечи палки для копки кореньев. Кондан понесет священную корзину и медный колокольчик. И вереница маленьких темнокожих бродяг растает в ближних зарослях. Они вновь сделают отчаянную попытку найти свое время. Но разве можно найти то, что безвозвратно утеряно? Как тени прошлого, они будут возникать то здесь, то там, чужие в чужом для них времени...