6. Семья пророков

Когда есть пророк в своем отечестве, то всем становится как-то не по себе. Когда появляется пророк в семье, то возникает возможность катастрофы. Если пророк муж, жене остается удел философа. Если пророк жена, то мужа философия, наверно, уже не спасет. Ну, а если пророки тот и другой? Тогда, по-видимому, жизнь становится невыносимой и превращается в извечное состязание, кто кого перепророчествует. Наверно, в другом месте, у другого народа, жизнь такой семьи могла бы кончиться полным крушением. Но только не у панья.
Все знают, что в семье Чундана два пророка — сам Чундан и его жена Кулати. И этому никто не удивляется. Панья видали еще и не такое. Зато удивилась я, представив себе в подробностях жизнь такой семьи. Но действительность опровергла мои измышления. Выяснилось, что каждый из них пророчествует на стороне. И у них, как и у других панья, не было пророка в своей семье.
Когда я пришла в деревню, Чундан сидел около своей хижины и сосредоточенно строгал палку. У ног его в пыли ползал кудрявый большеглазый малыш. Чундан совсем не был похож на пророка. Молодой, с простым серьезным лицом, он, пожалуй, не отличался от любого панья или от кули с чужих полей. Поэтому я и спросила сразу:
— Ты пророк?
— Да, — серьезно и просто подтвердил Чундан. И вновь принялся за свою палку.
— Ну и как ты работаешь? — задала я не очень умный вопрос.
— Как все, ― спокойно ответил Чундан. ― Как все пророки. Но об этом меня никто не спрашивает. Все знают, как это происходит.
— А я не знаю, — искренне призналась я.
Чундан удивленно вскинул на меня глаза и отложил палку в сторону. Я поняла, что теперь начнется серьезный разговор.
— Совсем ничего не знаешь? — переспросил Чундан.
— Совсем, — подтвердила я.
— В твоем племени нет пророков? — продолжал удивляться Чундан.
— Нет, — уныло покачала я головой.
— Ну, это другое дело — сочувственно посмотрел на меня Чундан.
В месяц кумбам (февраль — март) на пророков бывает большой спрос. Они просто нарасхват. Почему именно в кумбам, Чундан не знал. В подходящий день этого месяца в деревнях панья начинают бить барабаны. Тогда Чундан надевает браслеты с колокольчиками на ноги, набрасывает на плечи красное покрывало и берет большой нож-секач. Таким ножом кули на плантациях рубят ветви деревьев. Бьют барабаны, Чундан танцует до тех пор, пока в него не вселится кто-нибудь.
— А кто может вселиться? — спрашиваю я.
— Дух предка. — Чундан загибает первый палец. ― Боги. В меня вселяются только три бога: Мариамма, Каринкутти и Чатан.
— Всего-навсего три? — сочувственно спрашиваю я Чундана.
— Всего три, — подтверждает серьезно Чундан. В некоторых вселяется и больше. А когда в меня долго никто не вселяется, я рублю себя ножом.
И тут я замечаю, что плечи и грудь Чундана покрыты шрамами. Мне становится не по себе.
— Не смотри так, — по лицу Чундана впервые скользит легкая улыбка.— Мне не больно. Больно бывает только потом.
Кровавого ритуала требуют только боги. Духи предков менее привередливы. Для них достаточно только танца пророка и плача нескольких женщин. После этого дух предка вселяется в пророка и вещает народу его устами.
― А этот тоже будет пророком? — киваю я на большеглазого малыша.
— Конечно, — подтверждает Чундан. — Способности пророка передаются от отца к сыну. Мой отец тоже был пророком. А когда подрастет мой сын, я начну его обучать.
Будущий пророк увлеченно возился в пыли, не подозревая об уготованной ему судьбе. Сегодня Чундан смотрел за сыном, потому что второй пророк семьи — жена была в данный момент занята совсем не пророческим долом. Жена собирала зерна кофе на соседней плантации.
— Если хочешь ее повидать, сходи на плантацию, — сказал мне Чундан. — И приходи в нашу деревню через три дня, я буду пророчествовать.
— От чьего имени? — поинтересовалась я.
― Да кто вселится, — вздохнул Чундан. — Я ведь никогда об этом не знаю. Старые пророки знают, а я еще не знаю.
Плантация, где собирала кофе жена Чундана, была расположена в полутора милях от деревни. Я попала на нее прямо со склона, по которому шла натоптанная тропинка. Кусты кофе были густо разбросаны по плантации, и между ними сновали люди. Среди этих кули я стала искать панья. Небольшая их группка стояла под деревом и о чем-то тревожно переговаривалась. Видимо, возник какой-то очередной конфликт между панья и кули-«не панья». Так бывает. Когда я подошла к ним, они замолчали и удивленно посмотрели на меня.
— Мадама? — спросил один из них.— Ты что здесь делаешь?
— Ищу Кулати.
― Зачем тебе колдунья?
Видно, рабочий диапазон Кулати был шире, чем у Чундана. Она оказалась еще и колдуньей.
— У меня к ней дело, — ответила я. — И вообще мне всегда нужны пророки, волшебники и колдуны.
— Это хорошо, — сказал панья. — Значит, и ты без них не можешь обойтись?
— Не могу, — подтвердила я.
— Тогда иди туда, вверх по склону. Она там с женщинами собирает кофе.
Солнце уже стояло высоко в небе, от зелени поднимались жаркие испарения. Кусты кофе бесконечно тянулись куда-то вверх. Деревья, разбросанные по плантации, почти не давали тени. Я вышла в какую-то совершенно безлюдную часть плантации и остановилась передохнуть у дерева. Здесь царила тишина, и только откуда-то снизу изредка долетали до меня приглушенные расстоянием голоса работавших. Ветви дерева, низко опущенные, почти касались разросшихся кустов кофе, на которых гроздьями зеленели созревшие зерна. Хамелеон проскользнул между кустами, на мгновение замер и исчез где-то в корнях дерева. Зелень кустов и ветвей, переплетенных между собой, почти не пропускала солнечных лучей, и поэтому здесь царил полумрак. Вдруг послышался какой-то шорох, я обернулась, и передо мной в зелени ветвей, органически сливаясь с ней, возникло лицо.
Темное, зловещее. Небольшие глаза смотрели пронзительно и умно из-под вьющейся шапки волос, спадавших на узкий лоб. Я невольно отступила. Из ветвей появилась узкая темная рука и поманила меня скрюченным сухим пальцем.
— Ты кто? — шепотом спросила я.
Видение приложило палец к толстым губам и приглашающе кивнуло зловещей головой. Ничего не оставалось, как последовать за ним. У видения кроме рук и головы оказались быстрые босые ноги и туловище, завернутое в кусок белой ткани, как у панья. Теперь впереди меня по тропинке стремительно шагала обычная женщина, мелко перебирая босыми ногами. Она шагала молча, изредка оглядываясь назад, как бы проверяя, иду ли я за ней. И когда она оглядывалась, ее лицо оставалось таким же, каким я увидела его первый раз. Зловещим.
Откуда-то из-за кустов раздался стон. Женщина остановилась, сделала шаг в сторону и снова поманила меня пальцем. Я обошла куст и увидела Черанги, сидящую на земле. Черанги раскачивалась и стонала, держась за колено. Колено распухло и посинело.
— Господи! — сказала я. — Черанги, что с тобой?
— Ой, мадама... — сквозь слезы улыбнулась Черанги. Но улыбка получилась какая-то жалкая и беспомощная.
— Молчи! — властно приказала женщина-видение. ― И ты молчи! — повернулась она ко мне.
Мы с Черанги замолчали. Женщина опустилась перед Черанги и завладела ее коленом. Черанги только всхлипывала временами от боли. Женщина терла колено, постукивала по нему, шептала, плевала через правое плечо, плевала через левое плечо. И даже в какой-то момент своего действа поплясала над пострадавшей Черанги. Потом снова начала тереть колено. Ладонь ее двигалась все медленнее и медленнее и вдруг внезапно сжалась, как будто она что-то поймала.
― Теперь смотри,— сказала женщина-видение и раскрыла ладонь.
На светлой коже ладони лежал обыкновенный волос.
— Ты думаешь колено твое болело оттого, что ты упала? — строго спросила она Черанги. — Нет!
И она вдруг рассмеялась тихо и зловеще.
— Потому что внутри ноги был этот волос. Теперь я вынула его оттуда, и ты сможешь ходить.
Черанги поднялась на ноги и, прихрамывая, сделала несколько шагов.
― И правда! — обрадованно сказала она.
― Ты Кулати? — осенило меня.
Женщина повернулась ко мне, посмотрела пронзительно и изучающе. Тихо, растягивая как-то слова, заговорила:
— Да, я Кулати. Великая колдунья племени панья. Я все могу. Я могу говорить с богами и пророчествовать. Я все знаю. Я знала, что ты ищешь меня, и вышла тебе навстречу. Я могу лечить болезни. Любую болезнь я высосу из человека и сплюну. И больше он не будет болеть. Только я могу это делать.
Я слушала Кулати и верила в то, что только она может «сплюнуть» болезнь. Ни один из наших врачей «сплюнуть» болезнь не может. Им, видно, не хватает кулатиного образования. Образования великой колдуньи и великой актрисы. Ибо спектакль, который она устроила, чтобы продемонстрировать мне свое искусство, отличался незаурядным актерским и даже, я бы сказала, режиссерским мастерством.
Как всякая актриса, Кулати любила фотографироваться. Что такое фотография, она уже знала до меня. Я сняла ее один раз, но этого Кулати показалось недостаточно. Все полдня, пока я была на плантации, она появлялась передо мной и каждый раз с новыми серьгами. Нет, она не просила ее фотографировать. Она просто все время была в поле зрения, гордо и независимо поводя очередной парой новых серег, заимствованных у подружек. И я оценила скромную ненавязчивость великой колдуньи панья.
Чундан в отличие от Кулати был лишен этого вдохновенного актерского таланта. Он работал тяжело и старательно. В нем не было ни озарений художника, ни воображения, присущего таланту.
Через три дня в деревне Чундана забили барабаны и резко и призывно запела флейта. Чундан в сопровождении жителей деревни с серьезным и простодушным лицом прошествовал к музыкантам и остановился перед ними. Он был обнажен, и только бедра охватывал кусок красной ткани. На его темном теле отчетливо проступали шрамы. Заслуженные шрамы пророка. В правой руке Чундан держал нож-секач, в левой — тростниковую палку.
В какой-то момент с ним что-то произошло. Глаза Чундана померкли и стали смотреть куда-то внутрь. Быстрее забили барабаны, громче запела флейта. По телу пророка прошла судорога и остановилась где-то на животе, отчего живот стал двигаться и сокращаться сам по себе вне зависимости от остального тела. На лице выступили крупные капли пота, а в глазах появилось бессмысленное выражение, которое нередко бывает у пьяных. Потом под неумолкающий грохот барабанов Чундан сорвался с места и закружился в неистовом танце, наклоняясь чуть вперед и странно отбрасывая назад ноги. Нож-секач и палка вращались в воздухе, и казалось, что они вот-вот вырвутся. Внезапно Чундан остановился, как будто его задержала какая-то сила. Вместо глаз на потном лице голубели белки. Пророк что-то выкрикнул и резко взмахнул ножом-секачом.
— Ёх! — как единый вздох вырвалось у толпы.
Я ушла, так как поняла, что это зрелище не для моих нервов.
Когда я вновь вернулась, Чундана уже не было, а вокруг музыкантов танцевали женщины. Они двигались слаженно и однообразно. Так же, как Чундан, наклонялись всем телом вперед, поочередно выбрасывая ноги назад. Трава там, где стоял Чундан, была забрызгана кровью — плата пророка за разговор с упрямыми богами...