ОГНИ ОЧАГА

Когда Армагеддон гремит,
Когда столько стрел ненависти, разделения, разрушения, разложения пронзают пространство, разве тогда мы не должны беречь каждую искру дружелюбия?
Когда в невежестве поносятся самые высокие понятия, разве не должны мы собрать к очагу духа все священные лам­пады?
Когда ложь и суеверие пытаются загрязнить все самое чис­тое, лишь бы увеличить поле хаоса, разве не должны мы в лучших летописях искать свидетельства истинного сотрудниче­ства?
В древнейшей хронике говорится как высшая похвала Ки­евскому князю Ярославу: «И книгам прилежа и почитая е часто в нощи и в дне, и списаша книгы многы; с же насея книжными словесы сердца верных людей, а мы пожинаем, ученье приемлюще книжное. Книги бо суть реки, напояющи вселенную, се суть исходища мудрости, книгам бо есть неисчетная глубина».
Так мыслила хроника древних. Действительно, одно дело допустить книгу и совершенно другое полюбить книгу в полной преданности к просвещению.
Вспоминается. В приемном кабинете некоего президента двое ожидающих. Стены старинной комнаты обделаны массив­ными дубо­выми книжными шкафами. Из-за зеркальных стекол заманчиво поблескивают корешки богатых переплетов. Хоть и не старинный переплет, но густо золоченый. Видимо, любитель книг. И как хорошо, что во главе предприятия стоит такой собиратель, не пощадивший денег на заманчивые переплеты.
Один из ждущих не удерживается от соблазна хотя бы перелистать книгу, хотя бы подержать в руках это сокровище духа. Шкаф оказывается незапертым, и, подняв руку, люби­тель пытается вынуть один из томов, но, о ужас, вся полка валится ему на голову и оказывается фальшивыми корешками без всякого признака книги. Оскорбленный в своем лучшем желании любитель книг дрожащими руками ставит на место эту недостойную подделку и шепчет: «Уйдем поскорее, от та­кого шута разве можно ожидать что-нибудь путное!». Дру­гой посетитель усмехается: «Вот мы и наказаны за пристрас­тие к книгам. Ведь вам не только прочесть ее, но подержать в руке — и то уже счастье».
Сколько же таких фальшивых библиотек рассеяно по миру! Строители их, кого они обманывают — друзей своих или самих себя? В этой подделке скрыто какое-то необыкновенно утон­ченное презрение к знанию и какая-то изысканная оскорби­тельность к книге как к свидетелю человеческого преуспеяния. И не только само содержание книги отрицается, но в таких подделках, как вещественных, так и словесных, отрицается само значение произведения духа, как такового.
«Назови мне твоих врагов, и я скажу, кто ты есть».
Одно из самых утомительных занятий есть отыскание новой квартиры. Но среди этого невольного вторжения в десятки раз­нообразных жилищ вы выносите несомненные наблюдения о фактах жизни. Вы проходите целый ряд сравнительно зажиточ­ных помещений, еще наполненных обстановкою. Где же он, книжный шкаф? Где же он, письменный рабочий стол? Почему же комнаты заставлены иногда такими странными уродливыми предметами, но этих двух друзей существования — письменного стола и шкафа для книг — не видно? Есть ли место поставить их? Оказывается на поверку, что небольшой стол еще можно вдвинуть, но все стены вычислены так, что места для книжного шкафа не оказывается.
Хозяйка квартиры, заметив ваше огорчение, указывает на маленький внутренний стенной шкафчик, с сожалительной улыбкой снисходя к вашей требовательности, и говорит: «Если у вас много книг, то вы сможете отнять этот шкаф от других домашних вещей». При этом вы видите, что крошечные размеры шкафа кажутся царственными для такой роскоши, как книги.
В этом сожалительном снисходительном отношении к книге, как таковой, вам вспоминаются те ценнейшие библио­теки, которые оказывались выброшенными на толкучий рынок. И вы еще раз с горечью вспоминаете все рассказы о том, как селедки и огурцы оказывались завернутыми в цен­нейшие листы, вырванные из редчайших изданий. Когда же вы смотрите на крошечный шкаф, вам предлагаемый, и соображаете, что в нем даже сотня томов с трудом поместится, то опять житейские мудрецы вам скажут — зачем же держать дома такое множество книг? И при этом они почти повторят слова знаменитого мусульманского завоевателя, который при­казал уничтожить ценнейшие библиотеки по причине их бес­полезности, ибо в одном Коране все сказано, что нужно для человека.
Отсутствие письменного стола объясняется совершенно ос­новательно, указывая, что письменный стол стоит в конторе. При этом мелькает ясный намек, что кроме конторы, никаких умственных занятий и не бывает. А вечерний досуг существует для веселого времени, которое не должно обременять мозги. И тем самым так называемый досуг, который должен бы яв­ляться ценнейшими часами накопления и утончения сознания, рассыпается, как жемчуг, в пыли улицы.
И так книга в современном обиходе становится предметом какой-то роскоши. Библиофилов, таких роскошествующих маниаков, «здравый рассудок» сожалеет. Среднее сознание вообще разучивается читать, в чем иногда совершенно добродушно даже признается. «Не могу читать длинных книг», «Не могу сосредоточиться», «Не хватает времени», — говорит человек, от­правляющийся созерцать кулачный бой или чтобы бросать ша­рики в пространство, или просто занятый перемыванием костей ближнего.
И время есть, и деньги есть, чтобы иметь дома сокровища знания, но мысль об этих сокровищах просто уходит из обихо­да. Чем люди живы? Многими предметами, но познание как таковое и сама прелесть книги как творения уходит из жизни.
Так же точно вы можете наблюдать характер и сущность приятелей по состоянию данных им книг на прочтение. Правда, иногда вы встречаетесь с самым заботливым, с самым честным отношением к книге, и иногда вы понимаете, почему некото­рые тома благополучно дожили от XVII и XV столетий, но, к сожалению, чаще всего книга возвращается в таком неизглади­мо поврежденном виде, что болеет душа за оскверненного ав­тора. Закапать книгу чем-то, завернуть страницу, может быть, оборвать угол, а иногда даже вырезать понравившуюся иллю­страцию грехом не считается. Каждый библиотекарь расскажет вам свои горести не только о пропавших книгах, но об искале­ченных навсегда изданиях.
Уничтожающий книгу доказывает низкое состояние своего сознания. Пусть это будет трюизм, но кто-то прочтет его еще раз и поопасается испачкать или изорвать книгу. И то уже хорошо. Среди мировых кризисов, и материальных и духовных, отношение к книге будет одним из убедительных показаний. Вот когда мы вновь научимся самоотверженно полюбить книгу, так же, как и произведение искусства, и сердечно оберечь ее, тогда и некоторые из труднейших жизненных проблем будут решаться сами собою. Без дискуссий, без злоречий и столкно­вений. И в жилье нашем найдется место и для книжного шкафа, и для рабочего стола, так же как и для Священных Изображений, напоминающих присутствием своим о Высшем, о Прекрасном, о Бесконечном.
Кто-то скажет: это я давно знаю, это для меня не ново. Как хорошо, если он так скажет; быть может, он в силу этого про­чтет еще одну книгу и еще бережнее отнесется к этим истин­ным друзьям каждого дома и, в свою очередь, скажет это, так знакомое ему и еще кому-нибудь. Ведь люди так часто говорят именно о том, что они не исполняют: «Я давно об этом знаю», и им опять приходится сказать — тем хуже для вас.
Книги последних изданий сделались очень маленькими, стали крошечными как размером, так и удельным содержанием. Автор как бы боится: не утомить бы, не наскучить бы, ибо из­датель твердит ему во все уши о странных требованиях читателя.
И вдруг вы узнаете, что большинство книг читается бедня­ками и желание истинного познавания живет в людях, с трудом зараба­тывающих себе хлеб завтрашнего дня. Когда вы перелис­тываете Ежегодник мировых сведений, вы с крайним интересом следите за статистикой грамотности и за количеством томов в публичных библиотеках мира. Как несоответственно со многи­ми официальными представлениями распределяется количество книг в этих Народных Хранилищах! Не буду приводить этих поучительных цифр, ибо Уорлд Альманах (Ежегодник) вполне доступен для желающих ознакомиться с последовательностью этих накоплений. Для многих в них будут заключаться большие неожиданности.
Кроме того, не забудем, что грамотность, которая является несомненно ступенью к Культуре, сама по себе еще не обеспе­чивает чтения и разумно-культурного потребления книг. Если бы взяли другую статистику, а именно статистику — много ли из грамотных людей книг не читают, то результаты были бы очень поучительны. Если же из числа читающих выделить и чтецов бульварных романов, то мы увидим, что вся сумма се­рьезных книг и изданий ложится на сравнительно очень не­большое число людей изо всего населения мира.
Это обстоятельство тем более вопиет о бережливом отноше­нии не только к серьезным изданиям, но и к тем людям, кото­рые делают из них разумное и надлежащее употребление.
Не забываются трогательные эпизоды любовного обращения с книгами. Незабываем рассказ одного небогатого литератора о том, как он желал подарить невесте своей как свадебный пода­рок, как нечто наиболее ценное в его представлении, книгу-монографию о творчестве наиболее вдохновляющего его художни­ка. Незабываемо также, когда трогательная любовь к книге самостоятельно вспыхивает в самом детском возрасте. Малень­кая девочка в барских хоромах с трудом несет непомерную для детских сил книгу Библии с иллюстрациями Дорэ; не позволена ей эта книга, но она пользуется отсутствием старших не для проказ и шалостей, но чтобы еще раз воспользоваться минутой свободы и приобщиться к Великим Образам.
Дороги нам эти дети, носители лучших Образов, которые по сердцу своему самостоятельно приходят к книжному шкафу и знают этого неизменного друга истинного счастья. Ведь само­стоятельно пришел к книжному шкафу Эдисон и сызмальства понял, чем он может благодетельствовать человечество. В ин­стинкте к приобщению к газетному делу выразилось сердечное устремление к распространению полезного.
Вспомним также великого мыслителя Рескина, с такою же трогательностью отдавшего свои первые устремления и вдохно­вения великой библейской Эпопее. Вспомним многих славных. Уже давно говорилось о мощи мысли, говорилось об искусстве мышления. Но ведь каждое искусство нужно развивать и пи­тать, и не будет ли очаг этого священного искусства именно около книжного шкафа?
Обернемся к книжному шкафу не только как к утешителю и охранителю, но как и к водителю и жизнедателю. Не от него ли происходит устойчивый творческий ум великих мыслителей? Не от него ли долголетие, не от него ли противостояние всем злым и всем неслы­ханным, казалось бы, препятствиям сущест­вования? И не от него ли творящая радость?

1932