ВИДЖАЯ, ТАГОР!

К семидесятилетию Рабиндраната Тагора.

Иногда кому-то может показаться, что вопросы Культуры, занимая человеческое мышление с древнейших времен, уже представляют из себя твердыни. Будто бы уже целые города и страны восприняли Культуру. Будто бы нашему времени можно самодовольно озираться назад на тех далеких-далеких, на тех бедных, не пользовавшихся телефоном и радио и даже не имев­ших кинематографа. Какое горделивое заблуждение! И как не­многие понимают, что Культура как таковая по-прежнему гнездится только на некоторых вершинах и что пути к этим замкам восхождения человеческого духа по-прежнему необык­новенно трудны, и кто знает, может быть, даже еще труднее, нежели в некоторые бывшие эпохи.
Очень быстроходны наши корабли. Кто-то хотел построить корабль в 100 000 тонн. Очень поучительно было бы знать, какие мечтания у него были о качестве перевозимого груза. Не пушки ли и не опиум ли могли быть доходными статьями? Очень высоки дома наши. Кто-то строит дом в сто этажей — много превыше Вавилонской башни. Но часто во всем помеще­нии нет места ни для письменного стола, ни для книжных шкафов. Очень обширны наши скотобойни. Благодаря необык­новенной технике можно сразу убить сотни тысяч животных. А в то же время в скромности и почти в неизвестности пребы­вают изыскания ученых о растительных витаминах. При всей нашей якобы образованности немногие внутри согласятся, что апельсины или лимон могут заменить кровавый бифштекс. Еще так недавно якобы ученые доктора посылали больных на бой­ню, чтобы они могли пить парную теплую кровь. Те же доктора советовали как наиболее целебное пожирать, уподобляясь животным, сырое кровавое мясо. Но даже в тех странах, где по условиям природы аборигенам приходится довольствоваться сырым мясом, они издревле поступают разумно, употребляя его или в сухом или в вяленом виде, или в крайнем случае допус­кая копченое мясо.
Наша механическая техника прилагала все усилия, чтобы сделать воз­можно большее количество роботов. Правда, даже роботы часто впада­ли в механическое безумие и потрясали дви­жение мира. Кто-то изобрел механического приказчика в мага­зинах, а следующий изобретатель вло­жил в уста машины механическое «благодарю». А в ответ на механиза­цию родились армии безработных — это ли есть достижение Культуры? Еще недавно мы ввозили в храм пушки для благословения. Между тем всякий разговор о мире и о религии стано­вился в обществе чем-то неприличным и вообще стыдным. Если кто-нибудь рискнул бы вместо уродливого однобокого спорта, вместо кле­веты и злословия заговорить о возвышающих принципах Куль­туры, благовоспитанные люди, пожав плечами, шепнули бы про него: «Как он туп». А если бы кто-нибудь, входя в гостиную, рискнул сделать священ­ный знак своей религии, то его просто сочли бы не только невоспитан­ным, но и ханжою. Вопросы духа, вопросы религии, вопросы Культуры для успокоения невежест­венности отодвинуты в отвлеченность. Раз все возвы­шающее сделано отвлеченностью, значит, мы и не ответствен­ны за это. В лучшем случае люди отговорятся рутинною каж­додневною работою, которая будто бы мешает им обратиться к возвышающим основам духа. Так часто думают, забывая, что каждодневная работа является благодетельной Пранаямой. Она рождает энергию, она приближает нас к космическому ритму, она же способствует возжжению внутренних огней — этих бла­гостных соединителей с пространственным великим Агни. Так часто мы изобретаем самооправдание. Мы очень изыскан­ны в избежании ответственности, опять-таки забывая, что ве­ликая ответственность за состояние всей планеты там, где достигнуто человеческое достоинство. Но это ли достоинство, достоинство бытия, обязывает приложить все свои силы, чтобы найти соответственный ритм эволюции? Обязывает подумать о том, как бы не оказаться в космическом отбросе. Ведь это не отвлеченность, увы, это яркая действительность, как само бытие. И не сами ли мы свободно избираем или разложение или созидание, или отрицание или утверждение? Или творчест­во или мертвенность. Не указывает ли вся история человечества на высшую благодать творчества мысли — в чем бы оно ни выражалось, где бы оно ни протекало. Великие примеры исто­рии являют нам необычайных творцов мысли или выражавших ее в каком-либо материале или широко возвещавших ее пространственным мегафоном. Если все едино, то не связано ли между собою и все сущее, как давно сказано в мудрых словах? Мы твердим священные гимны «Бхагавад-Гиты» о неразру­шимости и всепобедности духа, но часто в песнопении мы утрачиваем сознание, что сказанная мудрость дана для немед­ленного приложения. Не требует ли повелительно Культура немедленного приложения к жизни всего того прекрасного, что нами же изгнано в отвлеченность? Состояние планеты та­ково, что или будет найден верный подход к эволюции, или предстоит духовное одичание. Великий Агни или пребудет самой благодетельной силой и нагнетет самые чудесные энер­гии, или не воспринятый духом нашим испепелит в разруше­нии всю мишурную иллюзорность, в самомнении принятую нами за твердыни. Или мы поймем опять все величие и всю непреложную нужность Иерархии Блага, или в одичании мы изгоним всякое понятие Учителя, всякое благородное водитель­ство Гуру.
Если замки Культуры по-прежнему гнездятся только еще на высо­тах, претерпевая все трудности тернистого и каменистого пути, то как же мы должны быть признательны всем тем, кто принял на себя тяготу водительства к Культуре. И как бережно должны мы не повреж­дать сте­ны этих твердынь, созданных неустанным каждоднев­ным тру­дом; как должны мы благослов­лять тех, кто зажигает и утвер­ждает наш энту­зиазм.
Когда думается о несломимой энергии, о благословенном энтузи­азме, о чистой Культуре, передо мною всегда встает столь близкий мне облик Рабиндраната Тагора. Велик должен быть потенциал этого духа, чтобы неустанно проводить в жизнь основы истинной Культуры. Ведь песни Тагора — это вдохновенные зовы к Культуре, его моление о великой Куль­туре, его благословение ищущим пути восхождения. Синтези­руя эту огромную деятельность — все идущую на ту же гору, проникающую в самые тесные переулки жизни, разве может кто-нибудь удержаться от чувства вдохновляющей радости? Так благословенна, так прекрасна сущность песнопения, зова и трудов Тагора.
Вот и Шантиникетан растет, как древо Культуры. Мы не можем судить, как растет мощное древо. Почему у него ветви расположены в том, а не в ином порядке? В условии ветров мы нашли бы объяснения. Но важно для духа нашего сознание, что это древо растет. Или, перехо­дя на язык замка, что его стены укрепляются. И мы знаем, что стены эти сложены во имя Куль­туры, и существовали они все это время един­ственно Культу­рою. Разве не священно радостное ощущение глядеть на вечные снега Гималаев, насыщенные чудодейственною пылью метеоров дальних миров, и сознавать, что теперь среди нас живет Рабиндранат Тагор, что, семидесятилетний, неустанно возносит он прекрасное и без устали слагает вечные камни Культуры, созда­вая из них твердыни радости духа человеческого? Это так нужно! Это так безотлагательно нужно! Без устали повторим о нужности твердынь Культуры. Без устали воскликнем об этой истинной гордости нации и всего мира!
Твердыни Культуры, как магниты, собирают все культурное. И, как якоря, удерживают корабли духа, мятущиеся в океане стихий.
Живет Тагор во славу Культуры. Пусть стоит и Шантиникетан в назидание росту человеческого духа как строение самого нужного, самого благородного, самого прекрасного.
Виджая, Тагор! Виджая, Шантиникетан!

1931