СОБИРАНИЕ

Издревле собирание являлось признаком устойчивости и самоуглубленности. Очень поучительно обозревать от наших дней до глубины веков различные способы собирания и изу­чения искусства. Опять, как и во всех спиралях нарастания, мы видим какие-то почти завершающие круги, но иногда почти неуловимое повышение сознания создает новую ступень, которая отражается на многих страницах истории искус­ства. Мы видим, как чередуются специализация и синтез. Обобщительные собирания, сложенные внутренним сознанием собирателя, сменяются почти аптечной классификацией, в пе­дан­тичности иногда уничтожая всякий огонь новых открытий. Еще не так давно считалось бы дилетантством комбинировать готические прими­тивы с ультрасовременными исканиями. Даже считалось бы непозво­лительным иметь просто коллек­цию красивых медалей и монет. Педантизм заставил бы сокра­тить кругозор лишь на известной эпохе, ограничив известным типом и характером предметов. Таким порядком сияющие красками иконы и примитивы превращались уже в иконогра­фию, где описательная часть решительно затемнила весь истинный художественный смысл.
Таким порядком еще недавно история искусств преподава­лась как собрание житейских анекдотов, а рассуждения о скульптуре и технике живописи сводились к перечню пропор­ций и механике построения, отталкивая и отвлекая внимание от существа творения. Даже начали появляться странные руко­водства, в которых можно было натолкнуться на такие необыкновенные главы: «Как написать осла», и при этом рекомендо­валась какая-то несуществующая серая краска. Помню, как-то внимание привлек на пароходе характерный спор между мате­рью и маленькой дочерью, причем мать серьезно уверяла, что перед ними вдалеке гора черная, а малютка непосредственно утверждала, что она синяя. Думается, не были ли засорены глаза матери изучением какого-то руководства о том, как пи­сать ослов.
Какая это радость для детей, если в родном их доме они с малых лет встречаются с предметами истинного искусства и с серьезными книгами. Конечно, необходимо, чтобы эти художе­ственные предметы не переставали жить и не показывались бы в этом жалком положении, иногда по целому десятку лет оста­ваясь вверх ногами, — значит, душа собирателя давно отлетела на кладбище, а преемники его почему-то нравственно ослепли.
В самые последние годы нам неоднократно приходилось радоваться вновь появившейся синтетической системе собира­ния. Не боясь прослыть эксцентриками или дилетантами, чуткие собиратели начали составлять свои сокровища из раз­нообразных предметов, связанных внутренним смыслом. Так — самые новейшие картины могли комбинироваться с теми мас­терами, которые в свое время проявляли яркое горение к об­новлению смысла творчества.
В новейших собраниях можно видеть таких гигантов обнов­ленных исканий, как Эль Греко, Джорджоне, Питер Брейгель и вся благородная фаланга не боявшихся в свое время оказывать­ся искателями и новаторами.
И как убедительно среди новейшей живописи оказывались формы романского характера, и сотрудники Джотто и Чимабуэ, и новгородские иконы, и древние китайцы.
Все условности разделения и разграничения спадали, и перед вами, как маяки, светились сопоставления творческих и духовных нахождений вне условных границ народов. Если же обстоятельства не позволяли вносить в дом самые оригиналы, то или эскизы или даже толково исполненные воспроизведения могли вводить в мир возвышающий, позволяющий светло меч­тать о завтрашнем дне.
Мне уже приходилось писать о трогательных собирателях, начавших свою творческую деятельность еще со школьной ска­мьи. Вероятно, многие художники вспомнят также, что прихо­дилось испытывать и мне, когда иногда совершенные малыши приходили ко мне на выставки и, скромно протягивая один доллар, просили дать им взамен какой-либо набросок.
Другой случай был еще более трогательным, когда учащиеся одной школы между собою сделали подписку на приобретение картины. Значит, где-то уже зашевелилась и обозначилась Действительность, и вместо словесной легкомысленности они хоте­ли перейти к факту, к осязательному действию. Без этого пове­лительного импульса к осязательному действию сколько лег­кокрылых мыслей-бабочек опаляется в порхании.
В разных странах мы можем помочь опытом и советом в вопросах начинающегося собирательства. Это одно из наших ближайших обязательств — открыть дверь робко стучащимся. И еще раз не только открыть, но и разъяснить им, чтобы они стучались бодро — без предубеждения, что пользование искус­ством лишь удел богачей. Нет, это прежде всего удел светлых и бодрых духом, которые стремятся украсить существование свое и вместо мертвенного азарта игры решили усилить себя прояв­лениями человеческого духа, который, как бесконечное динамо, животворяще напитывает все сделанное им. Сколько радостей на этом пиру творчества! Сколько потемок в жизни может быть так легко заменено сияющими лучами восхищения. Наша свя­тая ответственность — помочь этому.
Мы говорим о собирательстве. Кто-то усмехается: время ли? Когда даже наиболее богатые страны подавлены ужасом от об­щего кризиса, время ли говорить о художественных ценностях? Но ответим ему твердо и сознательно — именно время.
По нашим последним сведениям, несмотря на жестокий кризис в Америке, цены на художественные произведения не упали, и мы не удивляемся этому и даже считаем это характер­ным признаком действительности кризиса.
Мы видели, как во время самых суровых потрясений в Рос­сии, в Австрии, в Германии именно художественные цены срав­нительно стояли твердо. В некоторых случаях именно худо­жественные ценности вывели целое государство из финансовых затруднений. Мы бережем этот неоспоримый факт как доказа­тельство истинной валюты человеческого духа. Когда все наши условные ценности потрясены, сознание людей инстинктивно обращается к тому, что среди эфемерного является относитель­но более ценным.
И духовные творческие ценности, пренебреженные во время торжества желудка, опять являются прибежищем. Поэтому го­ворить о росте духовного творчества, утверждать о собирании и о хранении всегда уместно, но особенно нужны они, когда эволюция переживает трудные моменты, не зная, как решить наросшие проблемы. А решить их можно только в Духе и в Красоте.
В 1921 году в адресе о значении искусства я указывал фор­мулы, потом вошедшие в мотто Международного Художествен­ного Центра Музея. Говорилось: «Предстали перед человечес­твом события космического величия. Человечество уже поняло, что происходящее не случайно. Время создания Культуры приблизилось. Перед нашими глазами произошла переоценка цен­ностей. Среди груд обесцененных денег человечество нашло сокровище мирового значения. Ценности великого искусства победоносно проходят через все бури земных потрясений. Даже земные люди поняли действенное значение Красоты».
А кончалось это обращение: «Не на снежных вершинах, но в суете города теперь мы произносим эти слова. И чуя путь истины, мы с улыбкою встречаем грядущее».
Говорилось это на основании тридцатилетнего опыта. Сей­час прошло еще десять лет. Изменились ли данные формулы? Нет. Опыт многих стран подтвердил и даже усилил сказанное. А ведь мы должны основывать все заключения именно на опыте. Теория для нас — лишь следствие практики. И та же практика подсказывает нам ту счастливую улыбку, которою мы должны встречать будущее. Если бы именно улыбка знания и мужества сделалась бы знаменем наших собраний! Для прило­жения знания мы объединяемся, и каждая крупица знания пусть одухотворяет нашу улыбку.

1931