Человек новой эпохи. Жизнь и творчество Василия Ерошенко (1890–1952)

Ю.В.ПАТЛАНЬ,
Киев


Вспоминаются и те деятели, имена которых почему-то временно были под спудом.
Очередь истории не всегда понятна людям, но не ржавеет все совершенное.


Н.К. Рерих. Пути. 1942 г.

Я зажег в своем сердце костер,
С ним и в бурю не будет темно.
Я в груди своей пламя простер,
И умру – не угаснет оно.

В.Я.Ерошенко. Homarano. 1921 г.

13 января 2000 года исполнилось 110 лет со дня рождения Василия Яковлевича Ерошенко, человека удивительной силы духа и легендарной судьбы, путешественника-этнографа, писателя, лингвиста, талантливого музыканта, тифлопедагога.

«Взгляд невольно притягивает высокий лоб мыслителя. На лице отсвет вечной грусти от незрячих глаз, навсегда закрытых почти от самого рождения. Несколько размытая слабовырисованная нижняя часть лица – абрис сомкнутого рта и волевого подбородка проглядывает словно бы сквозь расходящийся туман. Но сквозь туман, озаренный светом внутреннего пламени. А волны своевольных русых кудрей, завершая внешний облик поэта, подчеркивают замысел-символ японского художника, напоминающий факел», – таким изобразил Василия Ерошенко «японский Ренуар» Накамура Цунэ [1, с. 77].

Ослепнув в возрасте четырех лет, Василий Ерошенко сумел самостоятельно объехать едва ли не полмира. Он родился в украинском селе Обуховка (ныне Белгородская область России), учился в Москве и Лондоне, почти десять лет (1914–1923) прожил в странах Востока, из них около пяти – в Японии. Здесь вышли сборники его сказок, легенд и рассказов, написанных на японском языке и эсперанто. Он изучал быт, обычаи, фольклор малых народов Востока, организовывал школы слепых в Сиаме (Таиланде), Бирме, Индии (1916–1919). Позднее (1921–1923) Ерошенко жил в Китае, преподавал эсперанто, русский язык и литературу в Пекинском университете и в Женском педагогическом институте, был дружен с Лу Синем, выдающимся китайским писателем, переводившим его произведения. Именно его новелла «Утиная комедия» [2, с. 167–170], посвященная Ерошенко, положила начало исследованиям жизненного и творческого пути этой неординарной личности в Советском Союзе.

Василий Ерошенко знал около 20 языков, среди которых английский, французский, японский, тайский, бирманский, хинди, чукотский, туркменский, пушту, эсперанто и другие. Он посещал Европу – Хельсинки, Нюрнберг, Париж, Лейпциг, Вену – как делегат нескольких конгрессов эсперантистов. Слушал лекции в Сорбонне и Геттингене. По возвращении на родину работал переводчиком с японского языка в Коммунистическом университете трудящихся Востока в Москве (1924–1927), жил на Чукотке (1928–1929), организовал и возглавил первый интернат для слепых детей в Туркмении (1934–1945), преподавал в Москве, Загорске, Ташкенте. Мечтал пройти пешком с собакой-поводырем от родного села на Белгородщине до Владивостока.

Ерошенко ушел из жизни 23 декабря 1952 года в Обуховке, и лишь через шесть лет в Советском Союзе начались исследования специалистов-лусиневедов (В. Рогов) [3, с. 212–216], которых заинтересовал образ «слепого русского поэта» Айлосяньке, как назвал его Лу Синь. В Японии же имя Эросиенко, или Эро-сан, внесено в энциклопедии, в 1959 году издано полное собрание сочинений в трех томах, до сих пор выходят посвященные ему исследования. В некоторых отечественных источниках он назван классиком японской детской литературы, но, несмотря на это, на родине его имя известно лишь немногим. Издания произведений В.Я.Ерошенко на русском и украинском языках давно стали библиографической редкостью [4].

«Долгое время неизвестный миру, но более всего неизвестный в своем Отечестве, он шел как бы "путем зерна" – дабы, умерев, возродиться», – писал о нем Владимир Лазарев [1, с. 7].

Одной из многих причин, обусловивших многолетнее забвение писателя на родине, явилось игнорирование глубокой внутренней духовности его произведений. По какой-то непостижимой закономерности именно то, что дало силы Василию Ерошенко состояться и оставить яркий след в сердцах его друзей и почитателей на Востоке, долгие годы последовательно оборачивалось против него. Международный язык эсперанто стал для него ключом в мир, но он же затруднил путь его произведений к широкому читателю и резко осложнил жизнь во время преследований эсперантистов в СССР. Путешествия помогли ему «увидеть» мир, знание многих языков помогло этот мир понять, осознать и отобразить в символических сказках, но все это стало причиной подозрений и преследований в Индии, Японии и на родине. Ерошенко не был анархистом, но его уволили из Коммунистического университета народов Востока за «анархистские взгляды»; он отказался прослушивать телефонные переговоры иностранцев в отеле «Москва», но его обвиняли в шпионаже из-за переписки на многих языках непонятным брайлевским шрифтом. Он изучал историю и философию религии, записывал и обрабатывал легенды и сказки многих народов, но именно его мировоззрение, сформировавшееся на основе духовной традиции Востока, христианства, буддизма, учения Льва Толстого и бахаизма, сделало почти невозможной публикацию большинства его произведений: до сих пор на русский и украинский языки переведена лишь пятая часть написанного им в 20-е годы [5, с. 166].

Творчество Ерошенко, на наш взгляд, заслуживает объективной оценки, вдумчивого переосмысления и глубокого изучения. В его наследии многое перекликается с духовными исканиями и прозрениями представителей русского космизма, созвучно энергетическому мировоззрению семьи Рерихов, идеям Живой Этики. Поэтому необходимо рассматривать этого самобытного мыслителя, философа, писателя-символиста в русле философского и литературного процесса начала ХХ века как в России, так и на Востоке.

Многогранная личность Ерошенко не умещается в рамки однозначного, линейного восприятия, знания о нем ограничены отрывистостью и противоречивостью многих фактов его биографии, собранных уже после его ухода, отсутствием переводов большей части литературного наследия. Василий Ерошенко своей жизнью и странствиями продолжил в нашем столетии традицию слепых сказителей-вестников, украинских кобзарей, странствующих просветителей, одним из самых ярких представителей которых является Григорий Сковорода.

«Он никогда ни у кого не будет вызывать жалости, он будет вызывать чувство удивления и святости благодаря своей непостижимой причастности к духовной жизни», – отмечал Эдуард Пашнев [6, с. 28].

В 1912 году, изучив эсперанто, Ерошенко отправляется в свою первую заграничную поездку – из Москвы в Норвуд, предместье Лондона, для учебы в Королевском колледже и Академии музыки для незрячих. Эсперантисты нескольких стран Европы организовали «зеленую эстафету» [7], чтобы сделать возможной эту поездку.

Свидетельством того, насколько широко был распространен этот международный язык в начале ХХ века, может стать запись Н.К. Рериха в дневнике Центрально-Азиатской экспедиции: «И опять начались всякие трудности. И опять неожиданные друзья. Из них эсперантист в Урге» [8, с. 293].

Так же как и у семьи Рерихов, путь Ерошенко на Восток пролег через Лондон. В Лондоне, столице Британской империи, одном из мировых центров востоковедения, Василий Яковлевич заинтересовался буддизмом и для того, чтобы читать священные книги в оригинале, начал изучать язык пали [9, с. 47].

«Возможно, тогда-то и родилась у него мысль обойти нашу планету в поисках земли обетованной, того самого Беловодья – страны-мечты, достичь которую пытались многие русские <...>. Считалось, что легендарный остров Беловодье находится где-то на Востоке за "Опоньским царством" и "Китайским государством".

Впрочем, возможно, в Лондоне ему довелось услышать рассказы и о Шамбале – будто существующей на Востоке сказочной стране, название которой переводится как "Белый Остров"», – отмечает один из первых исследователей творчества В.Я.Ерошенко Роман Белоусов [10, с. 234–235].

Вернувшись через полгода в Россию, Ерошенко готовится к поездке в Японию, изучает японский язык. Чаще всего основной причиной этой поездки называют особое положение японских слепых, исключительной привилегией которых издавна были занятия музыкой и массажем, что приносило им почет и уважение.

Однако интерес к странам Востока возник у него еще в Московской школе-приюте для слепых детей. В рассказе «Страничка из моей школьной жизни» писатель описывает посещение школы известным китайским дипломатом Ли Хун Чжаном [11, с. 175–179]. Василий Ерошенко был знаком с сыном путешественника и писателя Владимира Обручева, автора знаменитой «Земли Санникова», Сергеем, бывал в доме Обручевых. Однажды, слушая рассказы ученого о путешествиях в Китай, Ерошенко спросил: «А вы бы взяли туда с собой слепого?» [19, с. 38]. Приведенный эпизод свидетельствует о том, что стремление Ерошенко на Восток не ограничивалось лишь Японией. Его манил духовный магнит Востока.

В Токио Ерошенко приезжает весной 1914 года. Вскоре он был принят в Токийскую школу слепых массажистов студентом на особом положении. Для изучения он выбирает японский язык и медицину, философию, историю, психологию, народную музыку. Об особенностях японского точечного массажа он пишет позднее в очерке «Слепые Запада и Востока»: «Японский массаж <...> (харий), своеобразный метод лечения золотой или серебряной иглой (кю), лечение методом прижигания сделались исключительной монополией слепых. Старинная медицина Востока утверждала, что на человеческом теле есть 628 невидимых простым взгля­дом точек. Вводя золотую иглу в тело сквозь эти точки или сжигая на них шарики, изготовленные из специальной травы, можно излечить <...> различные болезни мышц, желез и внутренних органов. Для определения положения этих таинственных точек на теле человека необходимы были сложные измерения и тонкое прикосновение, поэтому даже зрячий медик <...>, как правило, обращался к слепому специалисту, чтобы он отметил мелом нужные места» [11, с. 212–213].

Ерошенко приобретает известность в прогрессивных кругах Токио, выступая с лекциями и концертами в Токийском университете и в университете Васеда. Эта известность усиливается после его диспута с Рабиндранатом Тагором, выступавшим в Токио с лекциями. Темой дискуссии было сходство и различие буддизма и христианства. Василий Яковлевич выступил против тезиса Тагора о том, что христианство использует рассудочное знание, завещанное греками, тогда как буддизм через подсознание приобщает верующего к духовному миру [9, с. 75].

«Молодой Ерошенко поразил маститого лектора глубоким знанием христианского вероучения, древних текстов буддизма и дзен-буддизма, изречений пророков ислама. Из воспоминаний японского писателя и друга Ерошенко Акито Удзяку известно, что Василий Яковлевич весьма аргументированно возражал утверждениям Тагора о бездуховности христианства в сравнении с восточными религиями. Тагор настолько заинтересовался доводами Ерошенко, что подошел к нему после окончания дискуссии, чтобы продолжить спор» [1, с. 70]. Когда на вопрос Тагора о вероисповедании Ерошенко назвался неверующим, индийский философ попросил уточнить, что же волнует его в этом споре. «Мне показалось, что вы, опираясь на буддизм и христианство, противопоставляете культуры Европы и Азии. Совсем как Киплинг, который писал: "Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись". Так вот: с этим я согласиться не могу. У наших культур много общего, и если мы друг друга не всегда понимаем, то это из-за незнания… ».На просьбу рассказать о себе Ерошенко ответил: «Приехал я из России два года назад, сказки свои пишу по-японски, и товарищи называют меня японским поэтом» [9, с. 76].

Мысли, высказанные Ерошенко, предвосхитили строки, написанные позднее Николаем Рерихом: «Агни Йога говорит: "Именно делите мир не по северу и по югу, не по западу и востоку, но всюду различайте старый мир от нового… Старый и новый мир отличаются в сознании, но не во внешних признаках"». Николай Константинович приводит слова президента азиатского Общества Бенгала: «Теория, что "Восток есть Восток и Запад есть Запад и никогда близнецы не встретятся", по моему мнению, есть отжившая и окаменелая идея, которую нельзя поддерживать», и продолжает: «Надо всеми физическими условностями и разделениями намечаются возможности нового истинного общего единения. <...> Как драгоценно установить, что во имя свободного познания сходятся Восток и Запад.

Было время, когда японец был вынужден писать в альбом западной леди: "Мы будем вспоминать вас при восходе солнца; вспоминайте нас при закате".

Теперь же мы можем писать в альбом восточных друзей: "Несгораемый светоч сияет. Во имя красоты знания, во имя культуры стерлась стена между Западом и Востоком"» [12, с. 197].

В июле 1916 г. Ерошенко отправляется в Сиам, как тогда называли Таиланд. Его цель – изучить жизнь малых народов Востока. В одном из своих писем он писал незадолго до отъезда: «Не счастья я ищу, не успехов желаю. Сейчас, когда все устраивается так счастливо для меня, я чаще, чем когда-либо, думаю о побеге, отрекаюсь от счастья, презираю благополучие, не дорожу успехами в Японии...» [13, с. 17].

Попытка организовать школу слепых в Таиланде оканчивается неудачей. Ерошенко планирует побывать в Бирме и Индии, съездить на Яву, для чего собирается изучить малайский язык, посетить город Акку, а затем вернуться на родину.

В январе 1917 г. Ерошенко приезжает в Бирму. Его прибытие в город Моулмейн стало сенсацией. Он путешествовал без поводыря и казался ясновидящим святым, в чем убеждало также знание им традиционной медицины, иглоукалывания, нескольких языков и священных текстов буддизма. С представителями власти он свободно говорил по-английски, с бирманцами – по-бирмански, с монахами – на языке пали. Ерошенко предлагают место директора школы слепых в Моулмейне. Отказавшись, он остается обычным учителем этой школы, собирая своих учеников по бирманским селениям. Он обучал музыке и искусству массажа, учил «видеть» и познавать мир. Ерошенко добился разрешения совершить вместе со своими незрячими учениками путешествие по стране, побывал в городах Паган, Аве, Мандалай, Пегу. Ученики называли его не как других учителей – такин («господин»), а кокоджи («старший брат») [9, с. 89].

Ерошенко писал из Бирмы в Японию: «Сейчас я изучаю воистину прекрасные буддийские легенды. Это неисчерпаемый материал. Передо мной раскрылся совершенно новый, доселе неведомый мне мир. В удивительных символах скрыт загадочный, мистический смысл. Есть множество прежних существований, есть будущие жизни, которые наступят после существующей сейчас. Есть четыре мира внизу и тридцать один наверху. Божество, появляющееся в этих сменяющих друг друга мирах, имеет воплощения, а последнее, пятое, воплощение божества, появляется в этом мире. По сравнению с этим христианство, ислам и другие религиозные доктрины выглядят наивными детскими сказками. Даже если бы я прожил здесь всю жизнь, то, наверное, все равно чувствовал бы себя полным невеждой» [14, с. 231].

Василий Яковлевич записывает в монастырях бирманские сказания и легенды, которые будут позднее опубликованы в японском журнале для юношества [14, с. 201].

Узнав о том, что в России произошла революция, Ерошенко в ноябре 1917 г. едет в Индию, намереваясь вернуться на родину. В Калькутте за ним следят, помещают под домашний арест как немецкого шпиона, все его письма вскрывают. Разрешения на выезд от английских колониальных властей он не получает и вновь возвращается Бирму в марте 1918 г., чтобы продолжить работу в школе слепых. В сентябре Василий Ерошенко снова уезжает в Калькутту. Если раньше он собирался вернуться в Россию через Индию, Афганистан и Среднюю Азию, то теперь он избирает другой маршрут – через Японию и Владивосток. В ноябре 1918 г. он писал из Индии в Японию Тории Токудзиро: «Может быть, приехать в Японию и дать тебе большую работу (исследование символики различных религий; я приобрел много книг по этому вопросу, но мы с тобой должны перевести их на шрифт Брайля)?» [14, с. 237].

Ему вновь не разрешают выезд, его вновь ждет домашний арест и. путешествие по Индии. Из Бомбея его возвращают в Калькутту и вскоре высылают из страны как революционера на английском военном корабле, следующем в Японию. В Шанхае, переодевшись кули (грузчиком), он бежит с корабля и на грузовом пароходе тайно возвращается в Японию [9, с. 106–108].

Активно включившись в общественную жизнь Токио, Ерошенко принимает участие в работе литературного общества «Танэмаку хито» («Сеятель»), а также в издании одноименного журнала.

После участия в Первомайской демонстрации 1921 г. Ерошенко был арестован. Полицейские разрывали ему веки, чтобы убедиться, что он действительно слеп. По распоряжению министра внутренних дел Японии писатель был выслан во Владивосток как большевик.

В то время город находился в руках белогвардейцев и ему грозил трибунал. Попытка попасть на территорию Советской России не увенчалась успехом, и Ерошенко пешком (поезда не ходили) идет в Харбин, позднее живет в Шанхае, работает в Институте языков мира.

История высылки слепого писателя всколыхнула не только Японию, но и другие страны Востока. Лу Синь заинтересовался его судьбой и опубликовал в китайских газетах несколько переводов его сказок. Вскоре по рекомендации Лу Синя, работавшего в министерстве просвещения, Василия Ерошенко приглашают преподавать эсперанто в Пекинский университет, куда он и приезжает в феврале 1922 года. Затем он принимает участие в Международном конгрессе эсперантистов в Хельсинки и возвращается в Китай. В апреле 1923 г. он уезжает на родину.

Закончились десять лет, проведенные им в странах Востока, о которых мы знаем больше, чем о десятилетиях, прожитых на родине. Именно Восток сохранил для нас достижения творческого духа Василия Ерошенко.

Уже через полтора года его жизни в Японии в журналах «Васеда бунгаку» («Литература университета Васеда») и «Кибо» («Мечта») появляются первые публикации рассказов, написанных по-японски, – «Рассказ бумажного фонарика» и «Дождь идет». Сказка-притча «Дождь идет» до сих пор не переведена и не опубликована, поскольку в ней «Ерошенко рассуждает о некоей туманной "общности всех религий" и о том, что в зависимости от восприятия разных людей абстрактное божество, всемирный дух может конкретно воплощаться в Христе, Магомете или Будде», как скупо замечает Александр Харьковский [9, с. 70].

В Японии выходят сборники его сказок с красноречивыми названиями «Песнь предутренней зари», «Последний стон» (1921), «Ради человечества» (1924), в Китае изданы «Сказки Ерошенко» (1922) и его пьеса «Персиковое облако» в переводе Лу Синя.

Произведения Ерошенко – пример синтеза духовных традиций славянства и Востока, романтизма и символизма, они органически вошли в сокровищницу тысячелетней утонченной культуры Японии и Китая.

Воспитанный в традициях европейской культуры, он смог настолько тонко и глубоко осознать особенности духовности Востока, ощутить энергетику этой земли, что именно здесь состоялся как писатель. «У него была удивительная, своеобразная манера говорить и писать. <...> Иногда кажется, что все им написанное переведено с восточных языков. Он ближе любого другого русского писателя к современной восточной прозе», – отмечали исследователи [15, с. 125]. И далее: «Он обладает чудесным даром, не видя глазами, тем не менее видеть больше, чем иной зрячий, пользуясь другими органами чувств и дополняя картину силой незаурядного воображения» [Там же, с. 128].

Ерошенко писал: «Некоторые из моих читателей говорят, что мои сказки слишком серьезны для детей и несерьезны для взрослых» [1, с. 25–26]. На наш взгляд, это не совсем так. Они действительно сложны для детей, но не всегда просты и для взрослого читателя. Из воспоминаний учительницы Анастасии Алехиной: «Меня восхитили эти коротенькие рассказы <...> Они показались тогда немного странными, местами даже непонятными, но я чувствовала, что каждая из этих новелл – результат напряженной работы души и мысли автора» [5, с. 187].

Сказки Ерошенко «Тесная клетка», «Мудрец-Время», «Кувшин мудрости», «Цветок Справедливости» – об ответственности мысли и действия, о необходимости расширения сознания. Тигр из сказки «Тесная клетка», осознавший неволю, безуспешно пытавшийся освободить из загона овец, выпустить аквариумных рыбок, спасти женщину, приходит к выводу: «Люди заключены в невидимую тесную клетку, которую ничем не разрушить. <...> Но кто же, кто заточил их в тесную клетку, кто сделал их рабами?» [14, с. 70]. А в сказке «Мудрец-Время» Ерошенко утверждает: «Никогда не видать человечеству счастья, если не разобьет оно на куски каменных идолов, потому что можно снова поставить их на пьедесталы и приносить им в жертву сердца юношей. И снова остается без ответа самый главный вопрос: "Скажи мне, что это за каменные идолы, и где находится старая кумирня?"» [14, с. 59–60]. И старая кумирня, и каменные идолы, и тесные клетки – все это порождения нашего сознания, которые находятся в душах людей, такова авторская идея. Каждый из нас несет ответственность за свои поступки, потому что «тот, кто пролил каплю воды, не вернет ее, даже если построит самый большой и самый красивый фонтан из заморского мрамора, богато украшенный золотом и драгоценными камнями» («Кувшин мудрости») [1, с. 63]. Вырастить цветок Справедливости, говорит Ерошенко, можно только с помощью труда, любви и жертвы: «Великий принц вышел в поле, склонился к своему цветку и разорвал себе грудь <…> А вскоре, словно кровь, заалело небо на востоке. Вставало солнце. Брызнули его первые горячие лучи на широкое поле и увидели, что там – впервые на земле – расцвел чудесный цветок Справедливости» [1, с.107].

Мир Ерошенко «не целиком реальный» [16, с. 143], вернее, он не только реальный, ибо сквозь сюжетную канву его сказок просвечивает нечто большее, скрытое от поверхностного взгляда. Текстологический анализ немногих опубликованных у нас сказок писателя позволяет сделать вывод о том, что Ерошенко видел иную реальность, образы иных миров, чем можно объяснить, к примеру, фиолетовое солнце и золотое море («На берегу») [14, с. 118], традиционно комментируемые как заблуждение слепого автора.

Н.К.Рерих приводит строки Алексея Толстого, раскрывающие сущность творчества как духовного процесса энергетического обмена между мирами:

...Будь слеп как Гомер и глух как Бетховен,

Слух же духовный сильней напрягай и духовное зренье.

И как над пламенем грамоты тайной неясные строки вдруг выступают,

Так выступят вдруг пред тобою картины...

Ты ж в этот миг и смотри, и внимай, притаивши дыханье,

И созидая потом, мимолетное помни виденье
[17, с. 232].

Будучи лишен физического зрения, Ерошенко обладал развитым интуитивным восприятием, отражая в своем творчестве пространственные образы, прозревая сердцем приближение к земле энергий Огня: «О, какое зарево в небе! Великий пожар разгорается! Но где горит? На западе, на севере? А здесь все еще тьма? <...> Ты хочешь сказать, что пожар дойдет и до нас! Что станем мы тогда делать?» [14, с. 86].

Многоплановость, многомерность – особенность его произведений, в которых автор затрагивает «вечные» вопросы, не давая на них однозначного ответа. Поставленные проблемы должны быть решены каждым самостоятельно посредством напряженной внутренней работы. Необходимо, по словам ученика В.Ерошенко Виктора Першина, «внутренним зрением проникнуть сквозь вуаль художника, "войти" в его мечту и через нее постичь самого себя, чтобы снова вернуться в нее. И так все дальше и дальше по спирали духовного самовосхождения и самоочищения» [1, с. 75].

Становится понятной широкая и долговременная популярность этих произведений на Востоке и недооценка их у нас.

Лу Синь назвал Ерошенко «кристально честным мечтателем с большой душой» [14, с. 28]. Многие из писавших о нем в Советском Союзе твердили о его наивности, оторванности от жизни из-за несоответствия его мировоззрения, мироощущения общепринятым канонам реализма. Но можно ли всерьез считать наивным мечтателем человека, который писал: «Чтобы пройти по дороге жизни, нужны не большие ноги, а большое сердце; для того, чтобы сражаться в битве жизни, нужны не лапы тигра, не копыта жеребцов, но твердая воля, светлый ум, отважное сердце, дух справедливый и честный, глубокое знание мира» («Девушка с маленькими ножками») [14, с. 117]?

На наш взгляд, вернее будет сказать словами Николая Константиновича Рериха: «Не мечтатели, но воплотители мыслей; мечта улетает в безбрежный воздушный океан, но воплощение мыслей творит сущности и цементирует пространство грядущими созиданиями» [17, с. 222].

Своей жизнью и творчеством Ерошенко продолжил традицию «Странников Светлого Града», искавших на Востоке Страну Духа. В сказке «О стране Мечтаний», написанной им в Шанхае ритмической прозой, Ерошенко, используя традиционный и близкий восточному сознанию образ Заповедной Страны, переносит эту страну на север, в Россию, остро ощущая ее особое значение для наступающей Новой Эпохи.

Южный ветерок зовет листья старого дерева на поиски приснившейся ему Страны Мечтаний: «О зеленые листья, о зеленые братья, я видел сны о мечтаний стране, видел во сне остров счастья, что лежит в море вечной любви, он имеет гавань дружбы, всегда неизменной; в эту гавань впадает неисчерпаемой радости чудная речка; цветут там цветы доверья и верности, произрастают деревья добродетелей; высится там свободы гора, там сияют солнце правды, луна справедливости, звезды прекрасных искусств…».

Но старое дерево не сказало ветру, «что сны о мечтаний стране прочь улетели на север, к той снежной стране, окруженною тайной, к стране великого духа, сил скрытых, которые мир перевернуть угрожают; не хотело сказать, что сны о мечтаний стране холодов не боятся, не боятся морозов; не хотело сказать дерево старое, как сильно любят мечтать жители снежной страны». Снежной страной в Китае называли тогда Россию. «Продолжал пылко южный зефир: "Даже если мечтаний страны не существует нигде, мы сами ее сотворим!" – "Но как? Как мы сами можем создать мечтаний страну с истины солнцем, с луною справедливости и со свободы горою?" – спросили зеленые листья, колеблясь. Южный зефир отвечал: "Великим могучим духом юных отважных душ. Этот великий дух юных отважных сердец всемогущ, он – Бог, сотворивший, творящий и сотворит он миры!"» [14, с. 103–104]. Как и многие в те годы, Василий Яковлевич был захвачен великой волной революционных преобразований в России. Оттуда, из Китая, она виделась ему прежде всего «страной великого духа», той Страной Радуги, в которую ушла девочка Хиноко (Искорка) из одноименной сказки и которую искали герои его пьесы «Персиковое облако». Но процессы социальной революции в России поглотили ростки революции духа, поэтому и его творчество возвращается лишь теперь.

Новая страна для В.Я.Ерошенко поистине была Державой Света (Н.К.Рерих). Образы Солнца, огня, пламени являются центральными во многих его рассказах и сказках («Сердце орла», «Зимняя сказка», «Мировой пожар», «На берегу»). Писатель мастерски использовал в своих произведениях повторы, ритмику слова, как, например, в сказке «Сердце орла», лейтмотивом которой становится песня орлов, мечтающих долететь до «вечно теплого и вечно светлого солнца»:


Мы любим солнце!
Мы мчимся к солнцу!
Не надо спускаться вниз
И вниз не надо смотреть!
В мечте о солнце мы ищем силы,
Достигнуть солнца – мечта орла!
[14, с. 44].

Вспоминаются строки Николая Рериха:

Мальчик, вниз не смотри!
Обрати глаза твои вверх.
Сумей увидеть великое небо.
Своими руками глаза себе
не закрой
[18, с. 36].

Тому, кто знаком с наследием Рерихов, более широко открывается творчество В.Я.Ерошенко. Есть у него «Зимняя сказка», герой которой, Тополиный Мальчик, говорит: «Когда я подрасту, мне предстоит превратиться в дрова либо стать факелом, чтобы, отдавая свой свет и жар, обогревать или освещать этот мир. Таково предназначение тополя. А чтобы ярче гореть и ярче светиться, нужен знак – знак "любовь". <...> Пожалуйста, изобразите у меня здесь, где находится сердце, знак "любовь"» [14, с. 94].

Ерошенко не раскрывает нам, что же это за знак, но пояснением могут служить слова Николая Рериха: «Язык сердца, язык любви один и тот же. Если знак злобы – минус, острый, как пронзающая стрела, то знак любви – плюс, вечный пылающий крест, который с незапамятных времен проливал свет на сознание и способствовал подъему жизни» [19, с. 346–347].

Зная о неизлечимой болезни, Василий Яковлевич упорядочивает свой архив (ранее сгорели его архивы в Москве и Кушке), заканчивает свое последнее произведение и просит отправить рукопись в Москву. Его последними словами были: «Могу спокойно умереть. Тут плоды моих долгих раздумий». Но рукопись бесследно исчезла, а трехтонный архив, переданный Обществу слепых, был вывезен в Старый Оскол и сожжен.

Можно уничтожить рукописи, сжечь все архивы, но невозможно погасить творящий огонь духа. По словам его ученика Виктора Першина, «он обогащал встреченных людей, как бы обогревая их дополнительным светом и теплом. Он был как бы носителем редчайшей внутренней жемчужины, привлекающей другие души» [1, с. 9]. В своем стихотворении «Homarano» (в русском переводе – «Любовь к людям») Василий Ерошенко писал:


Я зажег в своем сердце костер,
С ним и в бурю не будет темно.
Я в груди своей пламя простер,
И умру – не угаснет оно.
Лей, костер, ласку жизни и новь,
Вейся, пламя, бессмертно горя.
Мой костер – к людям мира любовь,
Пламя – вольного Завтра заря
[14, с. 140].

Литература

1. Импульс Ерошенко. М.: ТПО ТАМП, 1991.
2. См.: Лу Синь. Избранное. М.: Художественная литература, 1989.
3. Рогов В. Русский друг Лу Синя // Знамя. 1958. № 7.
4. См.: Ерошенко В.Я. Сердце орла. Белгородское книжное издательство, 1962;Єрошенко В.Я. Квітка справедливості. К.: Молодь, 1969;Ерошенко В.Я. Избранное. М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1977.
5. Киценко С. Возвращение на родину // Подъем. 1991. № 10.
6. Пашнев Э. Солнце – его поводырь // Собеседник. Воронеж, 1973.
7. Зеленая пятиконечная звезда – символ международного языка эсперанто.
8. Рерих Н.К. Алтай – Гималаи. Рига: Виеда, 1992.
9. Харьковский А.С. Человек, увидевший мир. Документальная повесть о В.Я.Ерошенко. М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1978.
10. Белоусов Р. По городам и странам – без поводыря. // На суше и на море. М., 1985.
11. Єрошенко В.Я. Квітка справедливості. К.: Молодь, 1969.
12. Рерих Н.К. Сердце Азии // Избранное, М., Советская Россия, 1979.
13. Из письма В. Ерошенко к Тории Токудзиро, 10.04. 1916 г. См.: Андріанова Гордієнко Н.М. «Мені треба так багато бачити...» Невідомі листи Василя Ерошенка // Україна. 1987. № 28.
14. Ерошенко В.Я.Избранное. М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1977.
15. Всеволодов И., Никифоров А. Настоящая радуга. Рассказы о русских путешественниках в Бирме. М.: Наука, 1973.
16. Лу Синь. Полное собрание сочинений, Т. 12. М., 1938. Цит. по: Лу Синь. Очерк жизни и творчества. М., 1960.
17. Рерих Н.К. Избранное. М.: Советская Россия, 1979.
18. Рерих Н.К. Цветы Мории. Пути Благословения. Сердце Азии. Рига: Виеда, 1992.
19. Рерих Н.К. Шамбала. К.: Изумрудная скрижаль, 1998.