Электронная библиотека Международного Центра Рерихов

Мы едем на самую южную точку Индии — мыс Коморин. Ранним утром к университетскому общежитию подают три автобуса. На боковой стенке автобусов надпись «Государственный транспорт Кералы». Над надписью изображение герба штата: вписанный в овал слон с поднятым хоботом и две кокосовые пальмы. Участники Конгресса историков занимают свои места. Экскурсия организована для нас руководством Конгресса и правительством штата. Косые лучи поднимающегося солнца освещают город. Прохладно. Автобусы один за другим пересекают Тривандрам и выезжают на юго-восточную дорогу. По этой дороге до южной точки Индии — 45 миль. Раньше мыс Коморин и прилегающий к нему район, населенный тамилами, входил в состав княжества Траванкур-Кочин. Теперь это часть национального штата Мадрас. Дорога узкой лентой бежит мимо рисовых полей, небольших деревень, извилистых речек, зеркальных озер, зарослей кокосовых пальм. На горизонте виднеются синие горы и холмы. Иногда они подступают к самой дороге, но затем снова убегают к горизонту.
Наша первая остановка — в Падманабхапураме. Сейчас это небольшое поселение, в центре которого расположен бывший дворец правителей и махараджей Кералы. А раньше, до 1333 года, Падманабхапурам был столицей Траванкура. Вплотную к селению с востока притиснулись горы. Дворец и дворцовые пристройки обнесены каменной изгородью. Перед ними — небольшой храм. Здания дворца — вытянутые и приземистые, их двухскатные крыши покрыты черепицей. Небольшая центральная часть здания под двухъярусной крышей имеет три этажа. Дворец выстроен в национальном архитектурном стиле старой Кералы. Сейчас здесь помещается богатый исторический и археологический музей. В просторных сумрачных залах прохладно. Залы соединяются узкими переходами и галереями. Вдоль стен стоят скульптурные изображения богов, фрагменты украшений старинных храмов, каменные плиты с древними письменами. Стены одного из центральных залов покрыты фресковой росписью. Расписан буквально каждый дюйм. Перед глазами посетителей предстает в довольно полной форме история религии индусов.
Из мебели во дворце сохранилось немногое. В спальне с высоким потолком стоит кровать махараджи. Она сделана из ценных пород лекарственных деревьев.
Лабиринт комнат и переходов ведет во внутренний двор. Здесь был когда-то поросший лотосом пруд. Теперь вода спущена, и обнажилась каменная кладка стен. Сквозь покрытые зеленым мхом плиты пробивается трава. И только на самом дне в небольшой луже стоячей воды переплелись толстые стебли лотоса. Терпкий запах сырости и гнили стоит над заброшенным водоемом.
...И снова наши автобусы поднимают дорожную пыль. Она серым облаком садится на изумрудную зелень рисовых полей, покрывает листья бегущих по обочине деревьев. Но вот впереди показался купол храма. Это Сучиндрам. Машины сворачивают на узкий проселок. Мы проезжаем мимо одноэтажных домиков с красными черепичными крышами, мимо крытых пальмовыми листьями хижин. Узкая улица, идущая к храму, заполнена живописной толпой. Храм в Сучиндраме — один из древних и почитаемых. Сюда все время стекаются паломники. Наши автобусы окружают нищие. Здесь старики, дети, женщины, мужчины. Вся эта разношерстная толпа кормится подаяниями паломников. Но вот что-то отвлекло их внимание, они бегут от автобусов к храму. Из храма выходит вереница людей, на головах у них медные подносы с рисом. Это — храмовые слуги. Нищие бросаются к ним. Начинается раздача «святой» пищи. Каждый нищий получает горсточку риса. Рис съедается тут же. У входа в храм стоят несколько жрецов. Они полуобнажены, на жирных, лоснящихся шеях висят сандаловые четки. Лбы украшены кастовыми знаками. То здесь, то там среди толпы паломников и нищих мелькают оранжевые косынки ученых-пандитов. В храм чужеземцев не пускают. Даже индийцы в европейских костюмах не могут туда войти. Часть делегатов Конгресса снимает рубашки и, оставшись в одних дхоти, идет в храм на поклонение.
Перед храмом высится странное сооружение, поставленное на огромные деревянные колеса диаметром в полтора человеческих роста. Это — священная колесница, в которую впрягаются сотни людей в дни индусских праздников. В далекие времена исступленные фанатики бросались под колеса и гибли. Такая смерть считалась «святой» и вызывала зависть в сердцах менее решительных приверженцев индуизма. Теперь настала другая пора, и под колеса уже никто не бросается. Но колесница еще служит главным украшением религиозных торжеств. Ее нижняя часть покрыта резным орнаментом, на фоне которого красуются раскрашенные изображения богов. Тонкие деревянные колонны колесницы венчает трехъярусная, сделанная из жердей крыша. Высота колесницы — не меньше трехэтажного дома. Наш автобус в сравнении с ней казался красивой заводной игрушкой.
Неподалеку от Сучиндрама, в небольшом городке, мы остановились на обед. Этот городишко был похож на десятки таких же в штате. Одноэтажные дома, узкие пыльные улицы, тесные лавчонки, торгующие всякой снедью, фруктами и мелочью. По улицам бродят коровы, медленно тянутся крестьянские повозки, запряженные быками. В тени кокосовых пальм сидят на корточках мирно разговаривающие обыватели. Бронзовые босые ребятишки играют на камнях мостовой. На берегу мелкой мутной речки женщины стирают белье. На главной улице города дома чуть повыше, чем везде. Здесь разместились добротные приземистые особняки местных богачей, кинотеатр с обшарпанными стенами и яркой рекламой, несколько захудалых магазинчиков, торгующих индийскими тканями и европейскими залежалыми товарами, местная почта, конторы ростовщиков и, наконец, двухэтажное здание городского отеля. Правда, слово «отель» мало подходит к этому заведению. Это скорее заурядная деревенская гостиница или харчевня.
В отеле для нас заказан обед. Мы поднимаемся по узкой лестнице наверх. Довольно большая, но неопрятная комната уставлена длинными столами. Сюда же выходят некрашеные, потемневшие от времени двери дешевых номеров. Постояльцев в гостинице много. Сейчас декабрь — сезон для туристов и паломников. «Но в летние месяцы, — жалуется хозяин, — отель почти не приносит дохода».
Около столов, густо засиженных мухами, суетятся слуги. Их трое. Пожилой мужчина с тонкими, как жерди, ногами, в домотканой рубахе и с белой чалмой на голове, и два босоногих мальчугана, лет по тринадцать-четырнадцать. Они раскладывают листья бананов и моют в видавшем виды ведре медные стаканы. Банановые листья и медные стаканы — основная сервировка брахманского вегетарианского стола. Вскоре на листьях появляются белые горки отварного риса. Рядом ставятся в медных мисках проперченное кислое молоко и острые овощные соусы. Мы можем приступать к обеду. Ни ложек, ни вилок не полагается. Правда, есть руками я привыкла и даже нахожу, что это не так уж неудобно. Но здесь, мне кажется, не мешало иметь хотя бы ложку. Однако моих индийских коллег это не смущает. Они льют кислое молоко и соусы в рис, размешивают все руками и таким же способом отправляют пищу в рот. Я очень хочу есть и тоже следую их примеру. От острых подливок в горле разгорается настоящее пламя. Я заливаю его мутной теплой водой из неотмытого медного стакана. Напротив меня за столом сидит советник посольства ГДР в Индии Крюгер. На его лице замешательство. «Я никогда не ел руками», — тихо сообщает он мне. Но выхода нет, и Крюгер несмело двумя пальцами берет горстку риса. Я подозреваю, что он так и не поел как следует и остался голодным.
От городка, где мы обедали, до цели нашего путешествия осталось проехать совсем немного. Дует свежий ветер, чувствуется близость океана. Дорога круто сворачивает в сторону, и мы въезжаем в небольшой поселок. Это и есть мыс Коморин. Внизу перед поселком тянется прибрежная полоса, и под яркими лучами солнца голубеет беспредельная океанская ширь. Белые дома под красными черепичными крышами уступами лепятся друг к другу. Во всем облике поселка есть что-то напоминающее испанскую или португальскую деревню. Сходство усугубляется высоким католическим собором, построенным в готическом стиле. Его ослепительно белая громада господствует над домами и песчаным побережьем, поросшим кокосовыми пальмами. С востока улицы поселка вплотную примыкают к рыбацкой деревне.
Здесь, у небольшого пространства южной оконечности Индии, сходятся три моря. Прямо перед мысом расстилается Индийский океан, на западе он незаметно переходит в Аравийское море, на востоке — в Бенгальский залив. Ранним утром на мысе Коморин солнце поднимается из Бенгальского залива, в полдень оно стоит над Индийским океаном и вечером садится в Аравийское море.
К нашим автобусам подбегает шумная толпа гидов и уличных продавцов. Нам предлагают показать достопримечательности, просят купить открытки и альбомы с видами мыса, приобрести ожерелья и четки из мелких ракушек.
В корзинах у продавцов переливаются всеми цветами радуги крупные океанские раковины и кораллы. На некоторых раковинах искусно выгравированы рисунки с морем и кокосовыми пальмами, изображения храмов. А на одной из таких раковин я увидела эмблему коммунистической партии — серп и молот — и под ней надпись: «Да здравствует Коммунистическая партия Индии!»
Коморин — это европеизированное искаженное слово древнего имени мыса — Кумари. Сведения об этом месте содержатся еще в ПуранахПураны ― памятники древнеиндийской литературы на санскрите.. В них рассказывается, что когда-то, в далекие времена, в Индии правил император Бхарата. Его владения простирались от самой южной оконечности Индостана до подножия Гималаев. У Бхараты было восемь сыновей и дочь, прекрасная Кумари. Отец разделил свою империю на девять частей. Самая южная область досталась Кумари и называлась Кумари Наду. Кумари оказалась способной и великодушной правительницей. В течение многих лет ее царствования народ жил счастливо, а страна процветала. Согласно преданию, Парасурама, один из земных воплощений бога Вишну, воздвиг статую Кумари на мысе и тем самым положил начало культу Деви Кумари. В более поздний период здесь был сооружен индусский храм, считающийся одним из священных мест страны. Храм стоит на самом краю индийской земли, и океанские волны разбиваются о его каменное подножие.
От бело-оранжевых полосатых стен храма прямо к воде спускается вырубленная в скале лестница. Здесь, у самого берега, против поднимающихся из океана скал Свами Вивекананды, устроены купальни. Вода у подножия храма Деви Кумари считается святой и способной «смыть» все грехи человека. Говорят, что океанские волны с особенной охотой и рвением принимают на себя грехи правоверных индусов, которые совершили предварительное омовение в Ганге или в священном водоеме Папавинасим, расположенном позади храма. Когда я спустилась к побережью, в священной воде стояло несколько одетых в дхоти «грешников». Они набирали солоноватую морскую воду в сложенные ладони и лили ее себе на головы. На их лицах было выражение сосредоточенности и умиротворения. Еще бы! Ведь они выйдут на берег совершенно «чистыми». В конце концов «священная» вода — вещь весьма полезная в обиходе индуса.
Неподалеку от этого места, со стороны Аравийского моря высится храм в честь Ганди. Он выстроен недавно. Со стороны Индийского океана берег облицован каменным парапетом, который имеет небольшую протяженность. Дальше, за парапетом, тянется открытый песчаный берег — владения рыбаков. Здесь, под пальмами, среди сохнущих долбленых лодок возятся люди. Это — рыбаки-тамилы. На них узкие набедренные повязки или дхоти. Черные, по большей части вьющиеся волосы ничем не прикрыты. Рыбацкий поселок, поднимающийся в гору, довольно большой. На его улицах и в проходах между приземистыми домиками и хижинами лежат лодки, весла, свернутые паруса. Перед домами сушатся натянутые на жерди и изгороди сети. Около некоторых из них сидят женщины и чинят дыры, прорванные острыми рыбьими зубами, осколками камней, отточенными краями раковин. Сюда доносится приглушенный шум океанского прибоя. Предвечерний теплый ветер раскачивает кроны кокосовых пальм. Остро пахнет рыбой, гниющими моллюсками, морской водой.
Около домов, в узких переулках, много, босоногих, а иногда совсем голых ребятишек. Мое появление — целое событие для них. Сначала за мной следует небольшая группа самых смелых мальчишек. Они с любопытством рассматривают мою одежду и особенно цвет кожи, так непохожий на их собственный. Постепенно толпа сопровождающих мальчишек и девчонок растет. Их, наверно, набралось не меньше сотни. Тем, кто оказался сзади, ничего не видно, и они нажимают на идущих впереди. Я останавливаюсь, и передо мной оказывается пятилетний мальчуган с округлившимися от любопытства и страха черными глазами. Я делаю шаг к нему, но он с ревом бросается в толпу. Ребята смеются и знаками показывают, что мои глаза — их светлый цвет для них непривычен — напугали малыша. У меня в кармане завалялась конфета, и я протягиваю ее ревущему мальчугану. Он несмело берет и кладет ее в рот. На лице его удивление и недоумение. Я догадываюсь, что это первая конфета в его жизни. Затем недоумение сменяется удовольствием, и малыш смеется. Но, кажется, я поступила неосторожно. Со всех сторон ко мне тянутся руки. Все хотят тоже попробовать. Я стараюсь объяснить, что у меня нет больше конфет, мне не верят, и поднимается невообразимый шум. Я отчетливо понимаю, что попала в «переплет». Но шум привлекает взрослых рыбаков, они подходят к нам. Ребята объясняют им, что произошло. Взрослые смеются и быстро разгоняют детвору. У рыбаков мужественные открытые лица и приветливые глаза. Они стараются разговориться со мной. Но, очевидно, это бесполезно. Я не знаю тамильского языка, а рыбаки не знают ни хинди, ни английского. Мы стоим друг перед другом совершенно беспомощные. Переходим на жесты. Но вдруг быстроглазый паренек лет шестнадцати, смышленый и живой, протягивает ко мне руки и спрашивает:
— Америка?
Я отрицательно качаю головой.
— Англия? Тот же жест.
На лице рыбака недоумение. И немой вопрос: «Ну кто же?»
— Советский Союз, — говорю я.
Лица рыбаков остаются бесстрастными. Ясно, что меня не понимают. Возможно, они и не знают, что есть такая страна.
— Москва, — делаю я последнюю попытку.
— О, Москва! — повторяет сразу несколько человек.
— Спутник! — произносит один из них и показывает в небо.
— Спутник! Спутник! — повторяют голоса, и ко мне тянутся натруженные смуглые руки. Мы обмениваемся рукопожатиями. Потом меня провожают. «Москва!» — кричат рыбаки на прощание.
Все, кто приезжает на мыс Коморин, смотрят восход и заход солнца. Мы были не лучше и не хуже других. Но время нашей экскурсии позволило нам наблюдать только заход. Через песчаные дюны, поросшие тонкими деревьями с мелкой листвой, мы отправляемся пешком с берега Бенгальского залива мимо Индийского океана на берег Аравийского моря. «Путешествие» занимает меньше часа. Мы стоим на высокой дюне, и я вижу, как туристы, экскурсанты и паломники группами тянутся к западной части мыса. Солнце стоит уже низко над горизонтом. Ничто не нарушает вечернюю тишину, даже не слышно людских голосов. И только мерно звучат мягкие удары морского прибоя. Зеленые оперения кокосовых пальм четко выделяются на фоне застывшей беспредельной глади Аравийского моря. Солнце быстро опускается к горизонту. Где-то там у его линии застыли легкие очертания облаков. Кажется, что они совсем не движутся. Лучи заходящего солнца окрасили их в розовые тона. Далекий золотой шар солнца медленно уходит за океан. Узкая полоска неба над морем становится красной, а край облаков вспыхивает золотистым цветом. Но вот исчез край солнца, и море окутывает сиреневатая дымка. Она надвигается на берег. Прибрежные скалы, дюны и деревья в ее неверном свете приобретают причудливые очертания. На землю опускаются короткие тропические сумерки. Скоро станет совсем темно. Все спешат покинуть берег. Мы тоже направляемся к своим автобусам. Быстро темнеет, машины включают фары. Снова в путь. Дует прохладный ночной ветер, шумят кроны придорожных деревьев, пронзительно кричат ночные птицы. Три моря тяжело, со вздохами ворочаются где-то внизу. Им, наверно, очень тесно здесь, у небольшого мыса, на краю земли...