ЩЕДРОСТЬ СЕРДЦА

Е.М.Величко, Москва

С 1949 г. я и мой муж, врач-гомеопат Сергей Алексеевич Мухин, состояли в переписке с Еленой Ивановной Рерих, помогая ей разыскивать документы, направленные в наше Правительство, в которых была изложена воля Николая Константиновича Рериха вернуться на Родину и передать в дар стране несколько сот картин. Елене Ивановне не отвечали на ее запросы и, естественно, она волновалась, где находятся их заявления и прочие бумаги.
После смерти Елены Ивановны переписка продолжалась с Юрием Николаевичем, который подтвердил свои намерения о возвращении на Родину.
Когда нам стало известно, что наша Правительственная делегация в лице Н.С.Хрущева и Н.А.Булганина нанесет дружественный визит в Индию, мы срочно сообщили об этом Юрию Николаевичу и рекомендовали ему передать документы о возвращении лично им.
Святослав Николаевич, входивший в состав комиссии по приему русских гостей, предварительно говорил с Н.С.Хрущевым и с Н.А.Булганиным во время их визита в Индию о Юрии Николаевиче и встрече с ними. Булганин предложил обратиться к советскому дипломатическому представителю в Калькутте. Юрий Николаевич прилетел в Калькутту, но представитель сказал, что он не в курсе дела. Тогда Юрий Николаевич решил на другой день ехать прямо во дворец (губернаторскую резиденцию), где проходил прием советских гостей. Дворцовая площадь была переполнена народом, и машина Юрия Николаевича не могла проехать. Даже полиции не удалось освободить дорогу. Юрий Николаевич вышел из машины и обратился к толпе. Один из индийцев из толпы закричал: "Маршал просит вас пропустить машину!". Народ приветствовал его, решив, что он и есть сам маршал. Толпа расступилась, освободив дорогу. Прекрасное знание языка помогло и здесь. Так во дворце состоялась встреча с советскими гостями, на которой и решился вопрос о возвращении Юрия Николаевича на Родину.
Он вернулся во второй половине августа 1957 года. С большим волнением мы (мой муж и я) ехали на первую встречу с Юрием Николаевичем в гостиницу "Ленинградская", где ему был выделен трехкомнатный номер для проживания до получения квартиры. Мы увидели невысокого, скуластого, с румянцем на щеках, очень стройного человека с мягким, пристальным и внимательным взглядом и тихим голосом, который познакомил нас с Людмилой и Ираидой Богдановыми. А далее завязался непринужденный разговор о том, как перенесли они этот длинный путь, какие трудности были в дороге и тому подобное. Он рассказал, каково было удивление таможенников, когда в багаже ученого-востоковеда они обнаружили целую картинную галерею. Были восторги и недоумения.
Несмотря на то, что Юрий Николаевич 40 лет прожил вне Родины, прошел через годы, и горы, и чужие ветры, он сохранил чистый русский язык.
С первой встречи между нами установились искренние доброжелательные отношения и взаимопонимание. На первое время мы предоставили ему свою автомашину и шофера и всячески пытались помочь во всех нелегких бытовых вопросах. Через месяц Юрию Николаевичу дали четырехкомнатную квартиру на Ленинском проспекте и автомобиль "Волга". Было также решение о выделении дачи в Подмосковье, но ее не смогли сразу подобрать, и он не успел ей воспользоваться до кончины.
В первые же дни мы пригласили Юрия Николаевича к себе домой, познакомили его с нашей коллекцией картин, рассказали ему о том, как мы приобрели у Татьяны Григорьевны Рерих — вдовы архитектора Бориса Константиновича Рериха, брата Николая Константиновича, сюиту росписи молельни в Ницце. И здесь мы постарались решить одну щекотливую проблему. Дело в том, что Татьяна Григорьевна скоропостижно скончалась 28 августа 1953 года, и мы остались ей должны 29 тысяч рублей за приобретенные полотна. Мы, конечно же, сразу сообщили о нашем долге Юрию Николаевичу и предложили ему деньги. Но он категорически отказался их принять и просил к этому вопросу не возвращаться.
Какой светлой радостью просияло лицо Юрия Николаевича, когда он увидел в нашей коллекции картину "Камни. Озеро Пирос" (1908 г.). Он долго стоял перед картиной, вероятно, мысленно перенесясь в далекие годы, на Валдай... Ни одним движением мы не нарушили создавшуюся тишину, чтобы не помешать нахлынувшим воспоминаниям. Через некоторое время Юрий Николаевич сказал:
— Это любимая картина моей матушки, она висела в ее комнате в нашей петербургской квартире. И мне очень приятно увидеть ее вновь.
На новоселье мы подарили Юрию Николаевичу икону XVII века "Тайная вечеря", которую он повесил в своей спальне.
Скромность Юрия Николаевича проявлялась во всем, в том числе и в быту. Спальня его помещалась в маленькой комнате, где было только все необходимое. Кабинет был сплошь занят полками и стеллажами с книгами на всех языках мира; стопки новых книг лежали на письменном столе.
В столовой, кроме обеденного стола и стульев, мебели не было. Во всех комнатах висели картины Николая Константиновича, своей красочностью придавая квартире необыкновенное свечение и сияние, дополняемое восточным ароматом — здесь часто зажигали индийские ароматические свечи.
Когда период первых хлопот по устройству быта закончился, Юрий Николаевич попросил организовать поездку в Переславль-Залесский. В один из осенних дней 1957 года мы эту поездку осуществили. Осмотрели достопримечательности старинного города — места, связанные с именем Петра I, в том числе знаменитый ботик, краеведческий музей, монастыри, музей художника Кардовского. Весной 1958 года мы снова побывали в Переславле-Залесском. Юрий Николаевич любил этот городок, связанный со многими славными страницами русской истории. Ездили мы и в другие исторические места — Загорск, Архангельское, Кусково.
Особенно Юрий Николаевич любил гулять по лесу. У нас была дача в Пушкино, и каждое воскресенье Юрий Николаевич, Людмила и Ираида приезжали к нам. Бродили по лесу по 2-3 часа. Юрий Николаевич отдыхал и лицо его светилось необыкновенным вдохновением.
Постепенно он вживался в московский быт, привыкал к московскому климату и пище. Сергей Алексеевич консультировал его по режиму питания и наблюдал за его здоровьем.
Юрий Николаевич — человек в высшей степени не склонный к преувеличениям, всегда очень сдержанный и терпеливый, был необыкновенно прост и искренен в общении. Его проницательный взгляд всегда был с оттенком грусти.
Встал вопрос о проведении выставки картин Николая Константиновича. Не один вечер обсуждали детали ее организации.
Вначале Юрий Николаевич хотел, чтобы выставка была в залах Академии художеств СССР (но академики относились к нему настороженно).
Было предложено провести экспозицию в выставочном зале на Кузнецком мосту. Мы повезли Юрия Николаевича, чтобы показать этот зал. Помещение понравилось. Стали заниматься отбором картин. Из нашей коллекции экспонировались ранние произведения Николая Константиновича — "Поморяне", "Лесовики", "Ковер-самолет", "Город на заре" ("Старый Псков"), "Могила викинга". Из сюиты росписи молельни в Ницце ни одного полотна для показа не взяли (в то время у устроителей выставки не хватило смелости показать эти шедевры народу).
В апреле 1958 года выставка открылась. Она имела огромный успех и стала подлинным событием культурной жизни. Москва бурлила — разговоров, споров, восхищения вокруг выставки было много.
Все свободное от служебных дел время Юрий Николаевич находился на выставке. Его окружали толпы интересующихся — и художники, и ученые, и любители живописи. Все хотели его услышать.
И Юрий Николаевич не оставлял без внимания ни одного обращения; его пояснения были глубокими, он всем отвечал, объяснял, не считаясь со временем и усталостью. Негромкий голос его убедительно звучал на этих стихийно возникающих конференциях.
Юрий Николаевич настолько глубоко и тонко чувствовал каждого, с кем ему приходилось общаться, настолько быстро (благодаря колоссальной интуиции и высокому духовному потенциалу) ориентировался в тех вопросах и просьбах, с которыми к нему обращались, что всегда находил слова конкретные, теплые, доброжелательные в своих ответах каждому индивидуально. И потому понятно, что на выставках, публичных выступлениях люди чувствовали магнетизм его притяжения. Такие беседы почти всегда затягивались за полночь и ему с трудом удавалось пробиваться к своей машине, чтобы уехать домой и с утра снова начинать рабочий день — насыщенный, с четко распланированным расписанием. Как бы ни уставал Юрий Николаевич, он никогда не жаловался на усталость, его лицо, манера общения, движения всегда были спокойными, ровными и тактичными.
Он жил, разбрасывая искры своих богатых знаний и богатого опыта: мощь его духа помогала ему в этом. Юрий Николаевич всегда был щедр в своей расточительной доброте и неизменно удовлетворял интерес всех, к нему обращавшихся, будь то аспиранты из разных стран мира или любители творчества его отца.
После успеха выставки у Юрия Николаевича появилась надежда, что общественные организации будут ставить вопрос перед Правительством об организации музея Николая Рериха. Но, к сожалению, словесно все были за, а практически ничего не было сделано.
Юрий Николаевич придерживался строгого и четкого режима в планировании своего времени, что позволяло нам иногда приглашать его на симфонический концерт в Московскую консерваторию или на спектакль во МХАТ.
В то время в Москве праздновали "Проводы русской зимы" (как стыдливо называли тогда масленицу), и Юрий Николаевич изъявил желание побывать на этом празднике и покататься на тройке. Как и вся семья Рерихов, он любил народные зрелища. Мы организовали традиционный русский обед с блинами по всем правилам старинных русских обычаев, и после такого обеда отправились в Лужники. День был морозный, солнечный, снег скрипел под ногами.
Постояв некоторое время в очереди, чтобы покататься на тройке, мы, наконец, разместились в санках и помчались по кругу стадиона.
Юрий Николаевич был доволен, вероятно, что-то напомнило ему детство, Валдай или Извару, где были любимые лошади, катание на тройках и т.д. Вообще Юрий Николаевич часто интересовался тем, как старинные русские традиции входят в современный советский быт.
Как-то во время беседы о воспитании нашей дочери Юрий Николаевич стал рассказывать о детских годах. Он говорил, что детей в семье с первых лет приучали к труду, развивали у них инициативу и наблюдательность. Вместе с младшим братом Святославом они занимались играми, в семье чувствовали себя полноправными членами, их рано брали в путешествия, удовлетворяя любознательность и любовь к природе.
— Когда мы проводили лето в имении, то каждый из нас имел свои грядки на огороде. Мы выращивали шпинат, редиску, укроп, подсолнухи, — рассказывал Юрий Николаевич.
Братья рано стали рисовать. В детстве рисунки Юрия привлекали внимание старших и ему даже пророчили будущее художника... Николай Константинович и Елена Ивановна много внимания и времени уделяли воспитанию и образованию детей. Детская комната Юрия и Святослава в Петербурге выглядела мастерской в миниатюре.
О родителях Юрий Николаевич всегда вспоминал с глубокой любовью и преданностью. О матери — с великой нежностью, об отце — боготворя.
В рассказах об отце Юрий Николаевич никогда не употреблял высокопарных слов, но всегда подчеркивал, как много работал Николай Константинович, как разнообразны были его интересы и как глубоки были знания во всех областях, которыми он занимался. С большой теплотой говорил он о матери и не раз упоминал, что Елена Ивановна была другом и помощником Николая Константиновича, его творческим вдохновителем. Теплоту отношений они пронесли через всю жизнь.
В одной из бесед за чайным столом Юрий Николаевич поведал о случае, который произошел с ним во время Центрально-Азиатской экспедиции.
Двигаясь массивами Монгольского Гоби, члены экспедиции посещали заброшенные кочевья. Местность была неспокойной, приходилось отбивать нападения разбойников. Юрий Николаевич занимал деревянную палатку в покинутом стойбище. Целые дни он проводил в разъездах, и только к ночи утомленный возвращался в свое жилище. И вот однажды, вернувшись, он сел у стола, стоявшего возле маленького окошечка, углубился в свои мысли, что-то записывая. И вдруг слышит голос: "Отойди от стола". Он очнулся и продолжал писать, голос прозвучал громче, он осмотрелся, но никого вокруг не обнаружив, как бы задремал. "В этот момент удар молнии будто пронзил меня и отбросил в сторону, — вспоминал Юрий Николаевич. — И в то же время раздался выстрел, пробив стекло. Пуля застряла в стене напротив". Так невидимый Друг спас жизнь Юрия Николаевича.
Осенью 1958 года в Москве гастролировала танцовщица из Индии — Рошан Ваджифдар, женщина необыкновенной красоты и изящества. Несколько ее портретов написаны Святославом Рерихом. Вместе с Юрием Николаевичем мы посетили ее концерты. После гастролей Рошан пожелала недельку погостить в Москве, и Юрий Николаевич попросил нас оказать ей гостеприимство, так как он был очень занят и не имел возможности уделить ей внимание. Мы охотно согласились помочь Юрию Николаевичу, чтобы сберечь его время.
Весной 1960 года прибавились новые хлопоты в связи с организацией выставки картин Святослава Николаевича в Музее изобразительных искусств имени Пушкина. Открытие выставки состоялось 11 мая 1960 г.
В этот приезд Святослав Николаевич и Девика Рани были приглашены советским правительством, были его гостями и разместились в гостинице "Украина".
Святослав Николаевич, кроме забот по выставке, был занят посещением Института лекарственных и ароматических растений (ВИЛАР) — его интересовали вопросы технологии получения ароматических масел. Был май. Как и прежде по четвергам, в четверг 19-го Юрий Николаевич вечером был у нас, говорили об успехе выставки Святослава Николаевича, об организации музея, о служебных делах... Уходя от нас, Юрий Николаевич сообщил, что в пятницу 20 мая Девика пригласила его на обед в ресторан при гостинице "Украина". Девике очень хотелось попробовать кушанья украинской национальной кухни. Юрий Николаевич, который строго соблюдал режим питания, заметил, что ему не хочется идти на обед, но чтобы не огорчать Девику, придется исполнить ее просьбу.
В субботу утром (21 мая) Юрий Николаевич позвонил Сергею Алексеевичу, пожаловался, что плохо себя чувствует и попросил приехать к нему. Сергей Алексеевич осмотрел его — он чувствовал боли в животе, слабость и тошноту — и установил вздутость и болезненность живота, но в сердце изменений не нашел; поэтому состояние больного тревоги не вызвало.
В 13 часов Сергей Алексеевич вернулся домой, а после 15 часов позвонила Ираида Михайловна и сообщила, что Юрий Николаевич скончался. Мы сразу же приехали к ним, застали тело Юрия Николаевича еще теплым. Затем его перевезли в институт Склифосовского, где было произведено вскрытие.
После кремации прах Юрия Николаевича был захоронен на Новодевичьем кладбище. В 1965 году был установлен памятник по проекту Святослава Николаевича Рериха и архитектора И.А.Француза. По рисунку Святослава Николаевича в круге, символизирующем Вечность, выполнена Чаша, окаймленная пламенем. Торжественное открытие памятника состоялось 17 августа.
Внезапная смерть унесла выдающегося ученого и человека в самый разгар напряженной творческой работы, в зените научной славы. В те дни он готовится к выступлению на XXV Международном конгрессе востоковедов в Москве.
В моей памяти навсегда останется образ этого светлого человека, озабоченного делами и непониманием того, что происходило вокруг него.
У меня осталось впечатление, что Юрия Николаевича, с одной стороны, высоко ценили как ученого, а с другой — создавали вокруг него атмосферу молчания и недосказанности. Вечное "но"... Он этого не мог понять, но никогда не осуждал и только говорил: не понимаю...
Пламенного сердца и чистоты души Юрия Николаевича не могли не воспринять на Родине, но несовершенство окружающих делало его жизнь нелегкой. Он понимал это и с кроткой терпимостью отзывался о людях, причинявших ему боль. Мужественно нес свой Крест во имя блага людей и роста их духовности. Тяжести жизни встречал улыбкой сердечной, видя, как ширится познание духовное, как бессмертные творения отца трогают души людей, призывают их задуматься, ведут к прозрению. И он искренне этому радовался. Он выполнил свою миссию. Зерно, брошенное им в родную землю, уже дало много благодатных ростков.