ПЕЧАТЬ ВЕКА

Каждому изучавшему историю человечества, конечно, бро­сался в глаза необъяснимый, но яркий факт особой печати каждого века, которою отмечалась жизнь человеческая на самых удаленных материках, когда не могло быть и речи ни о каких сношениях и сообщениях. Возьмем ли мы древнейшие периоды каменного века, не поразит ли изумительная анало­гичность вещей этого периода как в Европе, так и в Египте, и в Америке, и в Азии. Мы не знаем, говорили ли эти праот­цы на одном языке, но, конечно, они мыслили одним путем, ибо иначе они не могли бы сложить те же самые формы и применить ту же технику во всех ее особенностях. Перейдем ли мы к бронзовому веку, мы найдем те же объединительные формы, тот же обобщающий смысл человеческого обихода. Мы говорим — меч бронзового века, и часто даже не произно­сим никакого имени народности, ибо предмет ярко принадле­жит веку, а народность стирается как нечто второстепенное. Если мы пойдем по всем последующим векам, то, несмотря на явное расхождение мышления, мы все-таки усмотрим типич­ную печать века. Романский стиль, готика, ведь это тоже век, отзвучавший и в самых отдаленных землях. Возрождение ведь многоцветные формы его облетели не только христианский, но и мусульманский и прочие миры. Не странно увидеть ту же технику как в русских иконах, так и в итальянских прими­тивах, и в персидской миниатюре, и в китайской, и в тибет­ской живописи. Та же печать века, тот же знак человеческой мысли, которая без радио и телеграфа владела миром и эво­люцией его.
Лишь бы не инволюция как противоположность эволюции. Лишь бы мейстерзингер и цеховой мастер даже темного сре­дневековья не имел повода возгордиться, сравнивая качество своего производства со стертыми формами нашего века. Сре­дневековому мастеру часто даже не нужно было подписывать имя свое, ибо само качество и характерность вещи, созданной им, являлись его лучшею печатью. А что если печать века, этот почетный вековой герб, для нашего времени обратится в клеймо века? Как бы ни произошел тоже объединяющий знак времени, когда по недоумению стиралось все характерное и сердце человеческое клеймилось терновником стандарта.
Нам скажут: «Не будет ли самомнительно предрешать какие-либо печати века нашего? Ведь те, которые творили уклад человеческий прошлых веков, не думали ни о каких печатях века, а просто пытались сделать как лучше, как до­стойнее». Ответим на это: «Конечно, было бы несовместимым самомнением думать об установлениях печатей века, но каж­дое мыслящее существо не может не обратиться мысленно к тем образцам искреннего человеческого творчества, которые самым своим существованием влекут мысль нашу к сопостав­лению».
Действительно, как же без размышлений и сопоставлений пройдем мы мимо внутреннего качества старинной работы? Как же не заметить, с каким тщанием выбирался особенный ствол дерева для изображения Мадонны? Как же не оценить применение самое заботливое естествен­ной градации янтаря? Как же не восхититься остроумно обдуманным применением формы жемчужины для тела статуэтки в руках венеци­анского мастера?
Эта тщательность выбора материала вполне отвечала и даже укрепляла технику самой руки мастера. Уверенно шла кисть, и твердо следовал резец за творческою мыслью, полной желания сделать как можно лучше, вне жгучих соображений о наживе и других посторонних соображений. Те сильные харак­теры, которые сквозят в чертах дошедших до нас портретов, складывались также не случайно, но в силу твердой и руково­дящей мысли, которая в светлом пламени своем сжигала мел­кие искры зла, которые, как скользкие насекомые, вторгаются в обиход человечества. Сияние этого светлого пламени осве­щало и Лоренцо Великолепного и всех тех, которые даже при всех прочих своих несовершенствах сочетались с великолепи­ем прекрасного. Отнимите эти прекрасные искры несокруши­мых драгоценных камней творчества, и от многих стран тем оторвалось бы, может быть, самое ценное, что дает им почет­ное место в Пантеоне Мира. Без этих сокровищ творчества мы не имели бы права мыслить и о Знамени Мира, которое, как бы его ни писать, остается почетным признаком устрем­ления духа.
Умышленно устанавливать печать века не есть дело совре­менников, но думать о лучшем качестве всех производств есть не­сомненная обязанность каждого мыслящего существа. Мы только что встретились с губительным понятием стандартиза­ции в попытках строения новой жизни. Правильно, жизнь но­вого века должна отвечать потребностям широких масс. Жизнь должна быть истинно приспо­собленной для облегчения существования народа. Но кто же сказал, что форма венского стула, прочного для сидения, есть самая желательная? Или кто же в душе может примиряться со всеми безличными формами обихода, делаемыми лишь для удешевления, как бы в надежде, что эти вещи, вследствие слабости самого материала, разло­жатся бесследно? Плоха такая надежда. Правда, очень многие наши книги обратятся в слившиеся кирпичи, наша слабенькая эмаль распадется, и наши металлические сплавы, гордость де­шевизны, даже и покрытые корою разлагающихся наростов, все же поразят глаз своим безличным безобразием.
Примитивы дошли до нас в своих блистающих красках вовсе не потому, что создатели в гордости своей хотели делать их вековым назиданием. Вовсе нет, они просто хотели сделать лучше, чтобы само сердце горящее чувствовало в существе своем, как была приложена крайняя мера добросовестности. «Книги есть реки премудрости», «Художество изображения есть высшее художество», «Книга есть дар высокого духа», «Мастер изделия превыше рыцаря меча». Так мыслили старые мастера. На этом здоровом понимании, полные сознания от­ветственности, росли цехи, иконные дружины и все те мно­гообразные творческие проявления, которые поражают нас и своим «добрым изде­лием», и благородством устремления.
Правда, масло для картин очищалось десятками лет, прежде чем оно прилагалось для выполнения высокого художества. Делалось это опять же не из гордости, а из опытности. Куда же ушел этот опыт? Кому-то, вероятно, кажется достаточным оправданием упомянуть о быстроте круговращения нашей со­временной жизни. Может быть, кто-то даже думает, что чело­вечеству уже некогда более мыслить о качестве. В этом была бы тяжкая клевета. Глава производства самых необходимых и прозаичных обиходных вещей как-то признавался, что поку­патели прежде всего ценят те вещи, в которых была продума­на форма и выра­жена своеобразная красота. Совершенно верно, нечего пенять на невежество масс. Невежды вовсе не в этих массах. Они, как черная зараза, расползаются по раз­ным кругам, достигая даже высших общественных должностей. И своею [за]разительностью они создают клевету на народ­ные массы.
Ведь и теперь можно заготовлять доброкачественное масло и прочие вещества для выражения духа человеческого. Можно и теперь начать изготовлять их на десятки лет вперед, чтобы достижения химии действительно оправдывали прочность и ус­танавливали целесо­образность применения необходимых соста­вов. Но для этого прежде всего нужно помыслить о будущем, об ответственности современников за все качество века. В этом не будет ни самомнения, ни гордости, но наоборот, будут стро­гий контроль над ростом сознания и забота о том, чтобы луч­шие ступени продолжали лестницу восхождения челове­чества. Во всех учебных заведениях и просветительных обществах дол­жен быть всесторонне освещаем вопрос о качестве производст­ва, конечно, как внешнем, так и внутреннем. Наряду с установлением Дня Культуры должен быть установлен и «час качества». И как значителен будет этот час для выработки ис­тинной печати века, когда молодые умы, содрогнувшись от воз­можности клейма века, устремятся к достойной печати, к благородному знаку, который сопроводит все их творческие устремления.
Ясно лишь одно: в момент необыкновенного напряжения мировой энергии все культурные силы должны быть вместе. Именно в такие знаменательные часы должно быть как нельзя более осознано сотрудничество во имя Блага и познание вели­кой мощи мысли творящей.

1931