Левский и Ботев. Живая Этика болгарского духа

МАРГА КУЦАРОВА,
председатель Болгарского общества Рерихов,
София

«Оппозиция нашим мирным начинаниям во имя красоты и знания есть вызов всему культурному миру. Оппозиция эта обнаруживает бездну морального и духовного невежества».

Елена Рерих

Героическая история и культура Возрождения Болгарии глу­боко созвучны с принципами, утверждаемыми в этико-философском Учении Живой Этики. Созвучие это проявляется и в особом почитании учителя и героя в период Возрождения, и в любви к знанию, и в утверждении качеств духа, необходимых для подви­га, и в почитании матери и пробуждении женщины, и в стремле­нии к сотрудничеству... В этом докладе мы остановимся на теме созвучия между принципами Живой Этики и духовным наследи­ем величайших героев болгарского Возрождения в отношении двух вопросов, которые имели большое значение для будущего народа, а именно: понимание истинных заветов Христа и под­линное лицо церкви, ее роль в жизни народа.

Смысл созвучия, о котором сказано выше, заключается в том, что оно указывает на знание героической истории и достижений культуры своего народа как на путь приближения к Живой Этике. С другой стороны, Живая Этика пробуждает в памяти народа заве­ты его героев и тем самым укрепляет его духовные основы. Смысл созвучия также и в том, что именно духовные основы народа, выко­ванные в его сознании великими подвижниками, могут и должны явить защиту этико-философскому Учению Живой Этики, кото­рое, с опорой на преемственность, способно возрождать и устрем­лять в будущее. Ныне невежество и клевета устами таких, как дья­кон Кураев и иже с ним, ополчаются на Живую Этику, называя ее антихристианской и сатанинской. Но, опираясь на указанное созвучие, мы можем ясно увидеть, что невежество и клевета также опол­чаются и изрыгают хулу на духовное наследие величайших героев Возрождения Болгарии, которая является славянской и православ­ной страной. Подобные действия, на наш взгляд, являются естественным следствием невежества – они ведь не знают или не хотят знать, на что они посягают. Именно поэтому у них есть две возмож­ности: либо пополнить свое знание и перестать клеветать, либо, дабы поддержать состоятельность своих утверждений, пытаться умалить и дискредитировать и этих носителей подвига и культуры болгарского Возрождения. Однако в истории народов немало вели­ких подвижников, чьи идеи и дела глубоко созвучны, можно даже сказать, являют единство с принципами этико-философского Уче­ния Живой Этики. Все они неизменно будут вставать незримо рядом с великими именами Рерихов, когда на них ополчается тьма.

* * *

Своему водителю и освободителю духа болгарский народ дал два имени: Левский – за неслыханное бесстрашие и Апостол сво­боды – за несение света свободы. Тот же народ превращал стихи Христо Ботева, одного из величайших своих поэтов, в гимны. Ботев был современником Апостола свободы, ему пришлось пережить вместе со всем народом безысходное отчаяние после смерти народного водителя. Сам поэт через несколько лет после смерти Левского в качестве предводителя отряда повстанцев умер за свободу народа, и тем исполнилась его молитва «богу разума, который живет в его сердце». Христо Ботев верил в то, что борьба за свободу своего народа есть борьба за свободу всего человечества. Только о Левском и о Ботеве писатели Болгарии сказали, что они в нас, в сердце болгар, и мы, болгары, в них. Без этих великих подвижников, титанов болгарского Возрождения уже невозмож­но помыслить об истории и культуре Болгарии.

* * *

Левский создал целую эпоху. С ним открылась одна из самых величественных страниц в 1300-летней истории Болгарии [1, с. 91]. Неподвижное было приведено в движение, несвободные нашли путь к свободе. Энергия народа была организована и направлена на работу на общее благо. Являясь организирующим и направля­ющим центром, фокусом духовных сил народа, Левский сказал: «Если речь идет о Болгарии, то время в нас и мы во времени, оно нас переворачивает и мы его переворачиваем». Эта мысль Апостола свободы, воплощенная в жизнь, впечаталась огненно в сознание болгар и навсегда осталась там, чтобы напоминать о том, что ког­да народ устремляется к Высшему и к общему благу, он может сам творить свою судьбу и восходить к вершинам.

Ко времени рождения Левского в 1837 г. Болгария уже почти пять веков была рабской страной. Сам он так описывает действи­тельность своего народа в Османской империи: «Каждодневные убийства, принудительное обращение в магометанство захвачен­ных малолетних детей, обесчещение турками девушек и женщин», «грабеж крестьян и голодная смерть», «беззаконное и проклятое зрелище» [2, с. 9 и 21]. Страдания народа выливались в его творче­стве: во многих болгарских народных песнях поется не о любви или о труде, но о страданиях, о похищениях, о принудительном принятии магометанства, о пытках и виселицах [3, с. 9].

После Крымской войны начался третий период болгарского Возрождения, когда два могучих национальных движения дали свои плоды. Одно из них – движение за новоболгарское светское просвещение – положило основание новой болгарской культуры и привело к созданию не только величайших произведений бол­гарской литературы и поэзии, но и к появлению множества школ, читален (культурных центров с библиотекой), настоятельств, культурных и женских обществ. Второе – национальное движе­ние за церковную независимость от греческой Константино­польской Патриархии – привело в 1870 г. к первому официаль­ному признанию болгар как суверенного народа в Османской империи [4, с. 301].

В этот же период формировалось национально-освободитель­ное движение, которое до появления Левского испытывало «идей­ную, политическую и организационную беспомощность» [5, с. 10]. В идейном отношении оно было раздроблено, в политическом – полагалось исключительно на внешние силы и было зависимым от них, в организационном же – было оторванным от народа и не имело формации, способной мобилизовать энергию болгар на освобождение. Реальные достижения национально-освободительного движения до Левского заключались в формировании нескольких вооруженных отрядов, перешедших через румын­скую границу в Болгарию, чтобы поднять народ на восстание [4]. Идея вооруженных отрядов, однако, не выдержала испытания жизнью, ибо отряды эти погибали смертью храбрых на глазах неподготовленного и безучастного народа.

Левский появился на болгарской исторической сцене с иде­ей о необходимости подготовить сознание народа и устремить его к свободе путем создания народной организации, состоя­щей из комитетов в городах и селах. Успешное воплощение этой идеи в жизни поставило Левского во главе освободитель­ного движения и позволило ему объединить в идейном отноше­нии бóльшую часть различных течений этого движения. Одна из основных объединяющих идей Левского состояла в том, что освобождение Болгарии может быть достигнуто только путем самостоятельной и победоносной революции. Цель этой рево­люции – коренное преобразование существующей тиранической системы, замена ее демократической республикой и создание храма Истины и подлинной Свободы, в котором будет осуще­ствлено Согласие, Братство и Равенство всех народностей. Революция должна быть совершена путем всенародного вос­стания, поэтому нужна революционная организация, которая должна включить в себя все сословия отечества, в ней должен участвовать весь народ. В этом заключалась вторая основная идея Апостола свободы [5, с. 17].

Сила идей Левского, правильность его подхода и знание нужд времени доказываются тем фактом, что почти за два года он успел создать Внутреннюю революционную организацию. Она вклю­чала, по неполным подсчетам, более двухсот комитетов в городах и селах, разбросанных по всей территории Болгарии, своего рода государство в государстве – со своей полицией, почтовой служ­бой, официальным архивом, с собственными бюджетными сред­ствами и строжайшей системой отчетности [3, с. 169]. Апостол свободы самолично создал революционную организацию, обой­дя города и села Болгарии. Удивительной была его способность распознавать людей и доверяться им. Удивительно было умение возлагать на каждого работу по его способностям. Созданная им организация, построенная на демократических принципах, на основе строгой конспирации и централизации, но при разделении власти между отдельными ее звеньями и, прежде всего, при уважении исторических прав народа, является уникальным явле­нием в истории европейской освободительной революции [5, с. 40]. При этом нужно иметь в виду, что эта народная революцион­ная организация была создана в условиях жестокого рабства, страха и бессилия. Созданная Апостолом свободы организация через школы, читальни, церкви и культурно-просветительные общества проникла в самые недра народной жизни. Сам он еще при жизни превратился в легенду; имя его отделилось от него и проникло в сердца людей, даже там, где не успела ступить его нога.

Левский был предан одним из членов Центрального револю­ционного комитета и повешен турецкими властями 19 февраля 1873 г. Без сомнения, это предательство является одним из самых тяжких предательств в истории Болгарии. Миссия Левского оста­лась незаконченной. После него не нашлось преемника, способ­ного объединить весь народ. Именно отсутствие всенародного водителя явилось одной из причин поражения Апрельского вос­стания, вспыхнувшего в 1876 г., через три года после смерти Апо­стола свободы [4, с. 395]. Потопленное в крови, это восстание не принесло свободы [6]. В создавшейся исторической ситуации вопрос болгарской независимости нашел свое решение в резуль­тате русско-турецкой войны 1877–1878 гг., которую болгары назвали освободительной. Связи же между болгарским и русским народом, которые были созданы самоотверженностью русских солдат, не могут быть разрушены никакими превратностями времени и политики...

Но масштаб подвига Апостола свободы не может быть осознан, если рассматривать только внешние исторические события. Сила Левского была направлена прежде всего на преображение и осво­бождение болгарского духа. Идея подготовки сознания народа была заложена им в основе созданной организации. И именно там – в сфере сознания – необходимо искать истинные масшта­бы его свершений. В Живой Этике сказано: «Подвиг – брат победы. Ибо каждый подвиг заключает в себе победу, может быть, незримую, но движущую глубокие пространства» [7, ч. 3, IV, 9]. В видимой действительности дело Левского не было дове­дено до успешного конца, он был убит. Но в невидимой сфере его победа была полной, ибо он сдвинул глубокие пространства болгарского сознания, которое после него никогда уже не было прежним.

Апостол свободы принес народу прежде всего великую идею свободы и национальной независимости. Но он хорошо пони­мал, что первая битва за свободу – не на поле боя, но в сознании болгар. И первая победа – победа в духе. С каждым привлечен­ным новым работником, с каждым новым революционным комитетом свобода завоевывала новые пространства.

Ощущая пульс времени, которое приносило новые возмож­ности, Левский настаивал на том, что эти возможности не должны быть упущены. Болгарский народ должен напрячь все свои нравственные и физические силы и разорвать рабские оковы [8, с. 31]! Левский заложил в сознание болгар понятие свободы не только как веление времени, но и как Веление свыше, как Божественный Закон. Он утверждал, что человеку Богом дано право жить свободно [2, с. 21]. И перед тем, кто дал свободу, – перед Богом льются кровавые слезы потерявших ее. Бог, гово­рил Левский, благословил человека быть господином со всеми правами, то есть быть свободным. Но благословляя так человека, Бог возложил на него как первейшую обязанность думать о сво­ем народе! И вывести народ на данный ему путь, то есть на путь к свободе, если он порабощен другим [2]. Эти мысли Левского свидетельствуют о том, что он понимал служение Свободе как служе­ние Высшему. Такое же понимание он утверждал в сознании сво­их соратников и в сознании народа. Борьба за свободу, верил Левский, является долгом каждого христианина и болгарина [2, с. 50]. Только свобода может положить конец тяжким и беззакон­ным народным страданиям. И, воспринимая веру Апостола сво­боды в то, что свобода является первейшей и самой важной служ­бой Богу, когда народ порабощен, поэт И.Вазов выразил эту веру в поэме «Левский» так: «Цель более высокую Бог нам показал».

Пройдут годы и философ Николай Бердяев, как бы в под­тверждение воплощенным в дела мыслям Апостола болгарской свободы, напишет: «...Свобода входит в содержание христиан­ской веры, религия Христа исключительна в своем утверждении свободы и нетерпима в своем отрицании рабства, насилия и при­нуждения» [9, с. 226].

Каково было влияние идеи Левского о свободе? В ответ на этот вопрос историк Николай Генчев пишет: «Что представляла собой Болгария до появления В.Левского? Хотя и пробужденные дуновением Возрождения и взволнованные появлением боевых отрядов гайдуков болгары продолжали спокойно пахать свои земли, делать бочки и медные подносы, вести торговлю или учиться, они открывали глаза и, как будто ослепленные светом, не знали, где тот путь, который выведет их к будущему. Они, образно говоря, блуждали еще по проселочным дорогам своей истории. Всего за четыре года Левский показал этим людям, что есть нечто боль­шее, чем тяжелый труд и патриархальная обеспеченность. И организация, созданная им, увлекла целые народные слои к большой цели. Вековой сон был прерван. Общество пробудилось, крестилось новою верою, последовало за Апостолом свободы. Биологические токи революции изменили дух и мышление прежних болгар. Это мог сделать только человек с исключительными качествами В.Левского...» [5, с. 118]. Ту же идею выразил и писатель Васил Попов, подчеркивая, что в сфере духа подвиг Апостола свободы принес победу: «Когда Апостол попал на виселицу, дело его уже было завер­шено, он уже распахал пустыню рабства, и в молодых и жаждущих бороздах посеял горячие семена. Никакой погром не мог иссушить их и лишить плода. Они прорастали, чтобы превратиться в зрелые плоды нового, безвозвратно преображенного сознания. Мы не можем объяснить себе тот всеобщий подъем, те высоты, которые одолел болгарский освободительный гений после его смерти, без его дела. И в этом смысле все известные и неизвестные герои и муче­ники Апрельского восстания являются его сыновьями и дочеря­ми...» [10, с. 529].

Идея свободы неразрывно связана с заветом о любви. Любовь является освобождающим началом! И Апостол свободы прино­сил свободу духа силою Христовой любви к ближнему. Он дал яркий пример любви и самоотверженности и призывал к тому же народ. Христос ради любви к людям себя в жертву принес, так и болгары, по призыву Левского, должны были проявить действен­ную любовь к своему народу и готовность к самопожертвованию. Только тот, утверждал Левский, кто готов на самопожертвование, есть христианин и человек [2, с. 22]. Никакой пост не оправдает звания «человек», если нет любви и самоотверженности, прояв­ленных в делах [11, с. 785]. Не о себе, не о спасении своей души должен думать человек и христианин, но о ближнем своем, о народе и быть готовым на самопожертвование ради него. Живая Этика освящает эти мысли, вложенные в сознании болгар, и утверждает их с новою силой и красотой:

«Разве Христос, распятый, думал о спасении Своей Души?

Даже в малой мере старайтесь уподобиться Ему» [12, 25.07.1922].

Левского «призвал голос народа помочь своему порабощенному отечеству». Так он сказал матери, когда устремился к борьбе за свободу. В свою очередь и Апостол свободы призвал народ после­довать за ним по пути к свободе через любовь и самоотвержен­ность. И народ последовал. Именно в этом состоит величие эпо­хи, созданной Левским. Со своим Апостолом народ не кланялся Христу, но следовал Его заветам о любви и самоотверженности, а это означало движение, это означало восхождение по трудному пути внутреннего преображения. И слова Апостола – «время в нас и мы во времени, оно нас переворачивает и мы его переворачива­ем» – стали действительностью. Когда заветы Христа живы в духе и приложены в жизни, время, которое в нас, переворачивает – преображает нас. Преображенные и сильные духом, мы, пребы­вая во времени, превращаем (переворачиваем) его и творим свою судьбу. «Воскрешаем историю и даем ей новый век», – говорил Левский [2, с. 21]. Так, через Апостола свободы Учение Христа стало живым, проникло в дни труда и борьбы. Народ ощутил его силу преображать жизнь. Могучее, ведущее, являющееся источни­ком идей, творящих будущее, – именно таким предстало Учение Христа перед духовным взором болгар через Левского. Сам Лев­ский – в видении поэтов Болгарии – превратился в огонь [13, с. 10], был крещен огнем [14, с. 446], явился светоносной любовью, движущей в огненном пути века [14, с. 448].

Завет Христа о любви к ближнему Левский утверждал всею силою своего огненного духа и поднял его на небывалую до того времени высоту в болгарском сознании – высоту БРАТСТВА. Ибо братство является решением вопроса любви в жизни. Только братство может воплотить завет о любви между всеми людьми во всей его полноте. Любить ближнего завещал нам Христос, но ведь ближний – тот, которому мы помогаем и о котором думаем неза­висимо от его веры. «Наша цель в Болгарии – Братство с каждым, – писал Левский, – невзирая на веру и народность» [2, с. 65]. Но только свободные могут быть братьями, объединенными любовью. Следовательно, борьба за свободу есть борьба за братство, и это ясно выражено в мыслях Апостола свободы.

Будущую Болгарию братства Левский видел как храм Истины и подлинной Свободы, объединяющий болгар, турок, евреев – всех в Болгарии [11, с. 364–5]. В том храме Истины, в котором Левский видел цель освободительной борьбы, нашел решение вопрос веры, явившийся причиной столь многих страданий и кровопролитий. Ведь завещанный Левским храм Истины объе­диняет под своим куполом христиан, мусульман и иудеев, следовательно, все веры в этом храме истинны, нет неверных, нет веры лучше другой. Каждая вера истинна, ибо Бог един. Этот храм является и храмом подлинной Свободы, ибо в нем, по видению Левского, каждый свободен идти к Богу своим путем [2, с. 22]. Так Левский утверждал в болгарском сознании уважение к пути другого к Единому Богу и положил основание великой идеи брат­ства. Эта идея снова звучит с особой красотой в Живой Этике, в которой болгарское сердце слышит завет своего Апостола сво­боды, но теперь возвышенный до планетарных и космических масштабов. Сердцу, следующему за Апостолом свободы, нетруд­но расширить храм Истины и подлинной Свободы, чтобы тот охватил не только всех в Болгарии, но и все человечество. «Хра­мина всем. Всем Един» [12, 24.03.1920].

Слова о братстве, «написанные и сказанные в то время, когда религия являлась главной разделительной линией между господином и рабом, когда правоверные должны были убивать гяур (подданные османской империи – немусульмане – М.К.), чтобы воздать хвалу Аллаху, производили неотразимое впечатление. Они имели силу новой идеи и новой истины, которая была настолько неожи­данной и непривычной, насколько благородной и привлекательной <...> эти новые идеи <...> принимались жаждущим и искренним сердцем всеми, придавая тем благородство всей борьбе» [1, с. 170]. Идея о братстве выдержала огненное испытание жизнью. Пред­водители Апрельского восстания 1876 г. обращались с турками, оказавшимися в их власти, как с «братьями», стремились охра­нять их жизнь и достойнство, подавая тем пример болгарскому населению [15, с. 142, 333, 369, 379]. Несмотря на физическое поражение участников восстания, их стремление воплощать идеи Апостола свободы в жизнь уже явило собой победу, имеющую непреходящее значение в духовной истории страны.

С Апостолом свободы болгарский дух вел битву за свободу. Вслед за Апостолом свободы он устремился по трудному пути самоотверженности и любви. Через доверие к Апостолу поднялся на новую, трудную ступень и заложил в сознании великие основы единения и братства между людьми. Апостол будил сознание болгар, очищал великие заветы о любви и самоотверженности, очерчивал новые горизонты мысли и устремлял в будущее. Иными словами, Левский заложил одни из самых светлых и непоколе­бимых основ в сознании болгар. Какое же место занимает он сам в сознании своего народа?

«Твой ЕДИНЫЙ сын, Болгария», скажет о Левском, обращаясь к своей Родине, поэт Ботев, другой ее великий сын, тем оставляя нам завет об отношении к Апостолу свободы [16]. И историки, и писатели, и поэты, прикоснувшиеся к делу Апостола свободы и к его духу, пытались подобными словами выразить то великое и бессмертное, которое через Левского так ярко проявилось в нашей истории. Здесь важно отметить полное единство между литературно-публицистической и исторической оценкой Лев­ского и оценкой народа.

В сознании болгар Левский является неиссякаемым источни­ком силы и устремления. Каждое поколение болгар открывает в явлении Левского новую грань и новую высоту Так, в период, последовавший после Освобождения, различные аспекты инди­видуальности Левского подчеркивались особенно, ибо в них чер­пали вдохновение новые поколения. Имя Левского превратилось в знамя борьбы за социальную справедливость, в нем открывали идеолога и стратега революции, мыслителя и провидца будущего, единственного в своем роде организатора и Апостола свободы.

Однако глубинное в Левском увидел его современник и гений Болгарии, «Патриарх болгарской литературы», поэт Иван Вазов. И именно поэтому образ Левского, созданный Вазовым, является неизменным спутником каждого поколения болгар. Этот образ уже больше века живет в национальном сознании и в националь­ной памяти [5, с. 172]. Более того, можно сказать, что болгарин постигает Левского прежде всего через поэта Вазова, а потом уже через историков, публицистов, писателей...

Кто есть Левский в понимании Вазова? Он есть истинный последователь Христа. Он «в Иудее был бы распят, в средние века его бы сожгли заживо, в девятнадцатом же [веке] его повесили ...» [13, с. 230]. Левский, по Вазову, есть «благое слово, правое дело, святая правда, высказанная смело», он есть «братская рука, без гордости и без крика, протянутая страдальцу скрыто», он являет яркий пример осуществления в жизни заповеди Христа о любви к ближнему. Развивая свою мысль о том, что Левский является истинным последователем Христа, Вазов напишет: «Васил Левский являет собой подобие подвижников раннего хрис­тианства, народ называл его «апостолом». Еще никогда прежде более верным именем не называли <...> Он являл собою подобие Христовых учеников и своим образом жизни, и своим разумом, и своею чистотою...» [13, с. 64]. В понимании Вазова, Левский является для народа источником «сознания, крепости, света», он «наш святой». Почти столетие спустя писатель Серафим Северняк скажет о словах, которыми Вазов определяет место Левского среди святых, что они «лежат в душе болгарина десятилетиями и, наверное, никогда не утратят своего места там. Ибо они являют собой не что иное, как саму совершенную истину» [1, с. 192].

В этом понимании Левского поэт Вазов и народ, явившийся свидетелем подвига Апостола, едины. Еще при жизни Левский стал легендою и был воспринимаем многими как «святой» [3, с. 170]. Бездомие, отсутствие хотя бы и малейшей частицы личного в его жизни, отсутствие привязанности к земным благам, бесстрашие, чистота, сила духа, проявляющаяся в постоянно струящейся в нем радости и «сверхчеловеческом» самообладании, – все это являлось для народа знаком святости и величия. О том же свидетельство­вали само его присутствие, его слова и особенно его глаза [3].

Каковы же отношения между Апостолом свободы и церковью на болгарской исторической сцене? Ставя этот вопрос, мы обра­щаем внимание на значительный факт в истории болгарского Воз­рождения. Он состоит в том, что Апостол свободы Васил Левский родился тогда, когда умер церковный служитель дьякон Игнатий.

Волею судьбы Васил Иванов Кунчев (Левский) стал монахом в двадцать один год, приняв монашеское имя Игнатий. Несколько лет позднее ряса была сброшена, церковная должность оставле­на. Всеми историками, публицистами и писателями, всматривав­шимися в облик Левского, уже давно сказано и подчеркнуто, что в жизни Левского нет ни одного случайного слова, ни одного слу­чайного поступка – все глубоко продумано и хорошо взвешено. Это касается абсолютно всех слов и дел его, даже малейших. Тем более это относится и к поступку, имеющему решающее значение в его жизни. Оставление церковной должности было хорошо обдуманным решением, оно явилось конечным результатом про­цесса духовного созревания и внутренней борьбы [11, с. 132].

Случилось это в Великий день Воскресения. На 26-м году жизни дьякон Игнатий служил в последний раз в храме Святой Богородицы родного города Карлово. В первую ночь Светлого Воскресения он пел лучше, чем когда-либо. Однако на вторую ночь Воскресения никто уже дьякона в храме не увидел. Но когда одетый в европейский костюм молодой человек, которого боль­шинство из присутствующих приняли за учителя из соседнего города Сопот, начал петь, все с огромным удивлением узнали в нем дьякона Игнатия [11, с. 133]. Множество людей, собравших­ся в церкви, были поражены. Шепот и восклицания наполнили церковь. Священники и пожилые богомольцы были разгневаны необъяснимым поступком дьякона. Пронзенный взглядами сотен возмущенных и враждебных глаз, Левский оставался невозмути­мо спокойным и пел до конца службы. Оставление рясы произве­ло большую смуту не только в церкви, но и среди всего болгарского населения города. Церковные настоятели потребовали объяс­нения и получили следующий ответ: дьякон решил стать учите­лем. Объяснение их не удовлетворило, но добиться другого они не успели. Только матери Левский доверил действительную причину оставления церковной должности. Ей он сказал, что его зовет голос народа помочь порабощенному отечеству и поэтому он не может больше исполнять должность священнослужителя.

Взгляды летописцев, историков, публицистов и писателей относительно причин отказа Левского от монашества разнятся. Удивительно, однако, то, что нет ни одной негативной оценки этого поступка, нет ни одного отрицания, ни одного осуждения. Вернее было бы сказать, что каждый из них, хотя и с разной точ­ки зрения, положительно оценивает решение Апостола свободы оставить церковную должность. Здесь нельзя не указать на то важное обстоятельство, которое способствует этому удивитель­ному отсутствию осуждения. Это обстоятельство есть сердце народа, которое давно уже приняло Левского всецело. Любовь народа к нему обрекает любое непонимание его подвига и, соответственно, любое осуждение, являющееся следствием такого непонимания, на отчуждение от народа и на забвение. Говоря иными словами, Левский – в сердце болгар, и тот, кто не пони­мает или осуждает его, не может найти себе в этом сердце места.

Оставление церковной должности великим героем ставит, однако, нелегкие вопросы. Потеря ли веры явилась причиной этого действия? Или отношение Апостола свободы к церкви? В поиске ответов на эти вопросы историки и писатели прихо­дят к разным выводам. Часть из них видит причину отказа от монашества в том, что Левский нашел свое призвание в служе­нии свободе своего отечества. Это служение, хотя также угод­ное Богу и очень нужное народу, было, на их взгляд, все же несовместимо со службою в церкви. Этот круг авторов считает, что вера Левского осталась непоколебимой и что сбрасывание рясы не является свидетельством его негативного отношения к церкви [17]. Указанные авторы, однако, приходят к этим выводам, не рассматривая отношения церкви к вопросу о сво­боде, ее отношения к страданиям и язвам народа, оставляя в стороне и вопросы, касающиеся нравственного уровня цер­ковных служителей. Другие же авторы именно в церковной институции, в ее косности и низком нравственном уровне видят причину сбрасывания рясы Левским [18]. В отношении веры Левского эти авторы выражают разные взгляды, которые все же объединяет одно: эта вера не была религиозностью в общепринятом смысле.

Иное понимание этого события являет гений творческой мысли И.Вазов. Поэт видит причину оставления Апостолом свободы церковной должности в различии между истинным учением Христа, которое Левский нес в своем сердце, и церков­ным христианством. Это различие неизбежно приводит к раз­личным путям и к необходимости выбора. И в этом выборе Вазов видит не только причину сбрасывания рясы, в нем он видит начало и источник силы подвига Апостола свободы. Ибо в основе его решения ступить на путь подвига лежал его отклик на призыв Христа следовать за Ним, а сила самопожертвования Апостола свободы была почерпнута от Силы Самоотверженно­сти Христа. Прозревая суть случившегося в Великий день Вос­кресения 1864 года, Вазов ставит это событие на свое место – основополагающее и главное. Начало подвига, это событие явилось решающим в жизни Левского, следовательно, и в жиз­ни его народа. Так и в поэме Вазова «Левский» это событие поставлено в начале, как являющееся предопределяющим и дающим силы для подвига.

В поэме Вазова Левский говорит: эта черная ряса, что я ношу на себе, не мирит меня с небесами. Церковная жизнь, направлен­ная на получение рая путем бегства от соблазнов, стремления к обретению покоя и отправления молитв не угодна Господу. Поэтому молитвы улетучиваются, как дым, и Господь сердито запечатывает слух свой для святых песнопений. Он внемлет тем, кто рыдает в юдоли печалей [13, с. 7–8]. Христос не слушает молитвенных песен, Он в церкви молчит.

Для пламенного духа Левского молчание Христа нестерпимо. Осознавая, что Христос внемлет страждущим, в своем следова­нии Ему Левский открывает свое сердце и слышит зов – зов порабощенного и страдающего народа о помощи. Так ищущее и открытое сердце понимает, что действенная любовь и помощь ближнему, проявленные в жизни, гораздо милее Господу, чем все ненужные церковные славословия [13].

В своем искании Высшего Левский оставляет церковную должность и идет в жизнь, где через служение ближнему находит Христа. И новые слова в книге Живой Этики «Озарение» близки болгарскому духу, ибо они напоминают о великом подвиге Лев­ского: «В земных церквах кличут Христа и удивляются Его мол­чанию; между тем, вы чуете, как Его можно оживить среди зем­ной жизни, не надевая вретища и не потрясая пространство недовольством, – так куются планы» [7, ч. 2, VII, 9]. Любовь к ближнему должна быть проявлена в делах, поэтому, подчеркивает Иван Вазов, Левский должен вернуться в жизнь, в суетный мир, откуда путь к выполнению Заветов, путь к Высшему короче [13, с. 8]. И снова поэт и народ едины в своем понимании Апостола свободы, ибо для народа отказ героя от церковной должности и возвращение в жизнь тоже есть прямой, более короткий путь к Высшему [5, с. 194].

Вазов в поэме «Левский» отмечает различие в понимании завета о любви и самоотверженности Апостолом свободы и цер­ковью. К этому можно добавить, что Учение Христа, которому следовал Левский, и христианство, исповедуемое церковью, раз­личались еще в вопросах о свободе народа, об ответственности, противодействии злу и действенном добре. Выше уже были кратко изложены воззрения Левского на свободу, любовь, самопожертво­вание. Остановимся теперь на его взглядах, касающихся вопросов противодействия злу, действенного добра и ответственности.

Левский считал, что каждый человек несет ответственность не только за свои дела, но и за то зло в жизни, которое он мог пре­сечь, но не сделал этого. Своим непротивлением злу человек ста­новится его соучастником. На непротивленцев падают пред Гос­подом кровавые слезы их страдающих братьев и сестер [2, с. 21]. Бесстрашие в утверждении противодействия злу Левский черпал в своей вере. Ведь сам Христос противостоял злу и изгнал торгов­цев из храма!

Самое сильное противодействие злу можно явить действен­ным добром, поэтому необходимо научиться, считал Левский, действию. До тех пор пока мы будем только поститься и молиться Богу, говорил Левский, турки будут господствовать на нашей зем­ле и мы будем их рабами. Молитвы к Богу, если явлены бездейст­вие и пассивность, не могут положить конец рабству [11, с. 786]. Эти мысли героя, которыми он будил народ, созвучны с утверж­дением Великого Учителя: «Просить Божество не надо. Надо самому себе принести лучшее дело» [7, ч. 2, III, 4]. Поставленную Левским цель освободительной борьбы – на месте ямы рабства построить храм Истины и подлинной Свободы – можно осуще­ствить только действенным добром. И если в болгарском сердце живы заветы Левского, оно не может не звучать на прекрасные мысли, выраженные в Живой Этике: «Зло может быть искоре­няемо лишь добром. Такая истина проста и тем не менее оста­ется непонятой. У людей добро обычно не действенно и потому остается в бездействии. Они не могут вообразить, как добро может вытеснить зло, тем пресекая его существование. <...> Если мы хотим идти далее, мы должны приложить действенную доброту. Мы должны понять, что место ямы мы можем запол­нить истинным храмом <...>» [19, 592].

Ответственность, которую Левский утверждал в сознании современников, была отлична от той, которую воспитывала церковь. Если человек ответствен перед Богом за то зло в жизни, которое он мог пресечь, но не сделал этого, то, конечно, он ответ­ствен перед Высшим и за каждый свой поступок, за то зло или добро, которое исходит от него самого. У человека есть право свободного выбора, поэтому он несет ответственность и творит свою судьбу – в настоящем и будущем. В этом осознании ответ­ственности и человеческого достоинства, утверждаемом Лев­ским, не оставалось никакого места для отпущения грехов цер­ковными служителями через покаяние и подношения для церк­ви. Для тех, кто согрешил в отношении своих собратьев, не отпу­щение грехов через покаяние и подношение для церкви, утверж­дал Левский, но действенное и разумное сотрудничество, способно исправить причиненное зло. Знание героической истории своего народа поможет болгарам понять, как близко духу его величайших героев утверждаемое в Живой Этике разумное сотрудничество. Это же знание поможет им осознать, насколько может быть цели­тельным и созидательным приложение в жизни указанного в Уче­нии [20, 52].

Если же теперь от Левского обратиться к церкви, то нельзя не отметить, что основное различие между ними заключалось в вопросе о свободе. Но отношение к вопросу о свободе, самому насущному тогда для болгарского народа, явилось выражением и всех других существенных отличий между ними, касающихся вопросов об ответственности христианина, о противодействии злу, о добротворчестве, о любви и самоотверженности.

Борьба за свободу есть первейшая обязанность, возложенная Богом на человека, когда народ порабощен. Так считал Левский. Осознавала ли эту обязанность церковь, а также те, кто следовал ее предначертаниям? Великая идея национальной независимости прозвучала с большой силой в конце XVIII века в «Славяно-болгарской истории» монаха Паисия. Его дело в начале XIX века продолжил просветитель-монах Софроний Врачанский. Но болгарское духовенство в целом не успело объединиться в ясном и твердом решении по вопросу о свободе народа. Этот факт предо­пределил и неспособность церкви быть ведущей в борьбе за свобо­ду болгар. Болгарское духовенство объединилось и повело борьбу за церковную независимость и с поддержкою народа она была отвоевана в 1870 г. Но возникновение самостоятельной болгар­ской Экзархии не привело к выработке ясной позиции в отноше­нии жизненно важного вопроса о свободе. Церковь (Константинопольская Патриархия) в Османской империи была союзником и опорой власти, обеспечивающей верноподданническое поведение своей христианской паствы [4, с. 196]. Взамен власть создала удобное и уютное положение церкви в империи, обеспечила ей привилегии и материальное благополучие [21]. После получения независимости перед болгарской церковью возникла необходи­мость проявить решительность и самоопределиться – быть все­цело с народом или остаться лояльной имперской власти султана. Сущность происходившего в период после получения церковной независимости выразил очень точно Христо Ботев словами о том, что церковный вопрос «принял другое направление, перешел на новый этап: от вопроса об освобождении от власти превратился в вопрос замены этой власти» [22, с. 55]. Отвечая на предъявлен­ные народу обвинения в том, что он охладел к болгарской Экзархии, не заботится о ее существовании и обеспечении ее большего авторитета, Ботев пишет в 1875 г.: «Для [народа] церковный вопрос является уже анахронизмом и те права, которые его решение ему принесло, никак не могут облегчить его страдальческую жизнь. Что вы хотите от этого народа, т.е. какую помощь и какое сочув­ствие может он вам дать, когда вы ему ничего не даете и когда он исторически привык смотреть на вас как на своих паразитов? Единственной его целью в борьбе против духовных эксплуататоров [Константинопольская Патриархия] было освободиться от их православной бесчеловечности и укоротить руки своих политичес­ких тиранов. Но это оказалось невозможным... Вы видите и слы­шите повсюду вокруг вас страдания и приглушенный ропот, повсюду тяжкое и бесчеловечное ярмо и, не обращая на это какое бы то ни было внимание, вы боретесь за власть и первенство... Если вы не можете отставить в сторону Экзархию и поднять политический вопрос [о свободе], то не гневайтесь на народ за то, что он не хочет даже и слышать о вас, и не обвиняйте его молодые силы за то, что они взяли другое направление и устремились к другой цели» [23, с. 275].

Левский проявил предвидение, когда, устремляясь по пути к свободе, он оставил церковную должность. Этим он завоевал не только свою свободу мысли и действия, но освободил также болгарское духовенство, а после 1870 г. уже и болгарскую Экзар­хию от необходимости ясно выразить свое мнение по вопросу о свободе народа, что неминуемо пришлось бы сделать церкви, если бы Апостол свободы был частью ее клира. Церковь долгое время не выражала своей позиции и была пассивной по отношению к освободительной борьбе народа, что явилось преимущест­вом для организатора Внутренней революционной организации, ибо дало ему возможность привлечь к работе за свободу думаю­щих и любящих свое отечество священников и монахов, которых было немало. С другой стороны, та часть духовенства, которая не включилась в освободительное движение, в целом не противо­стояла ему. Когда же исторические события поставили болгар­скую церковь перед необходимостью сделать выбор, этот выбор, к сожалению, не был сделан в пользу борьбы за освобождение. В решительный момент этой борьбы – во время Апрельского восстания – болгарская Экзархия обратилась с воззванием к хри­стианам быть «всегда, а сейчас более чем когда-либо, точными в выполнении верноподданнических обязанностей» [4, с. 397]. Эта позиция церкви явилась одним из факторов разъединения нацио­нального сознания и тем способствовала поражению восстания [4].

Свою пассивность и непротивление злу, более того – свою поддержку власти церковь оправдывала догмой «бойся Бога, почитай царя». Внушаемые церковью покорность и непротивле­ние злу обезличивали в сознании народа заповедь о действенной любви и помощи ближнему. Все это представляло собой полную противоположность утверждению Левского о том, что болгари­ном, христианином и человеком является только тот, кто, видя горючие и кровавые слезы матерей, братьев и сестер, готов без страха биться и умереть за свободу [2, с. 50]. «Не под силу канону сделать так, чтобы замолк стон», – напишет Вазов в поэме «Левский», выражая столкновение между догмой и Христовой заповедью, которой следовал Апостол свободы [13, с. 8].

Против догмы смирения и непротивления злу восстал всею силою своего духа и поэт Христо Ботев. Для него внушаемое цер­ковью смирение являлось смирением рабов! Быть может, спра­шивал он, обращаясь к болгарам, лишь когда страдание дойдет до крайнего предела и турки начнут сжигать болгар живыми, только тогда те перестанут терпеть и быть рабами [24, с. 58]? А что может сделать наше духовенство, спрашивал Ботев, для своего задав­ленного и оборванного стада? Проявить сострадание и не смот­реть равнодушно на брата своего, а это означает облегчить его нечеловеческие страдания, выступая перед турецким правитель­ством против ежедневных убийств и грабежей, а также помогая ему снять с себя оковы политического рабства и вместе с тем око­вы вытекающего из этого рабства нравственного и умственного невежества. Но мы, писал Ботев, не можем предположить, чтобы это случилось, ибо не верим в рясу церковников и в то, что сама история опровергает [25, с. 75].

Церковное христианство отличалось от заветов, которым сле­довал Левский, в еще одном очень важном аспекте, а именно: в понимании личной ответственности за свои поступки. Духовен­ство внедряло в сознание народа, что грехи – настоящие или воображаемые – могут быть отпущены, если покаяться и совер­шить подношение для самой церкви [15, с. 61, 134]. Последствия этой практики отпущения грехов для сознания народа обрисовы­вает Ботев в своем стихотворении «Борьба». Поэт подчеркивает разрушаемое церковью сознание Высшей справедливости у наро­да, ибо добрых и умных почитают безумными. Что касается само­го отпущения грехов, для Ботева это не что иное, как служение церкви тому, кто обманывает Бога.

Умный – здесь принято думать – безумен,
зато глупца у нас превозносят:
«Он ведь богат!» – а о том не спросят,
сколько он душ загубил для наживы,
сирот на свете ограбил сколь много,
сколько в церквах он обманывал Бога
клятвой, мольбой и словами, что лживы.
И всеобщему этому мучителю
и поп, и церковь верою служат ...
[25, с. 147].

Здесь очерчены основные различия между заветами Христа, которым следовал Левский, и церковным христианством. Эти различия показывают, что пути Апостола свободы и церкви не могли не быть различными и подтверждают прозрение Вазова относительно истинной причины сбрасывания рясы героем. Необходимо, однако, остановиться и на вопросе: правы ли те авторы, которые считают, что низкий нравственный уровень церкви и ее косность имели немаловажное значение в решении Левского отказаться от монашества. И если благодаря поэту Вазову мы можем увидеть в подвиге Левского воплощенными заветы Христа, то благодаря другому титану болгарского Возрождения, поэту Ботеву, мы можем увидеть подлинное лицо церкви. Раскрываемое Ботевым указывает на то, что состояние самой церкви не могло не оказать влияния на принятие Апостолом сво­боды решения оставить церковную должность.

Ботев не был бы Ботевым, если бы он не боролся своим огненным словом против любого проявления зла в мире. Задача поэта – в борьбе со злом показать истину, явить сознанию народа неприкрашенную действительность. Именно поэтому церковь и церковники занимают немалое место в поэтическом и публицис­тическом творчестве Ботева, ибо ложь в их словах и делах являет­ся для поэта злом, к которому нельзя оставаться равнодушным. Главное, что возмущает Ботева в церкви, как было показано выше, это внушаемое ею рабское смирение, непротивление злу, отсутствие действенного добра и сострадания, разрушаемое ею в своей пастве чувство ответственности за совершамые дела. Размышляя над этими вопросами, поэт приходит к горьким выводам. Так, в стихотворении «Элегия», обращаясь к страданию своего любимого народа и спрашивая его: «Кто тебя в этой раб­ской колыбели качает?», Ботев не боится поставить церковь рядом с врагами Христа!

Народ мой бедный, скажи хоть слово,
кто в рабской колыбели тебя качает ?
Тот ли, кто в тело вонзил Христово
свой меч со злобой и наслажденьем?
Иль тот, кто песню одну лишь знает:
«Свою ты душу спасешь терпеньем»?
[25, с. 121]

На вопрос поэта народ молчит, но головой указывает на «ста­до скотов – на сброд, одетый в сюртуки и рясы, зрячих слеп­цов».

Мысли, выраженные в этих стихах, Ботев разовьет в своей пуб­лицистике. Он напишет, что за девятнадцать веков христианство утратило свою чистоту и стало анахронизмом, религия лишилась своего смысла и стала похожей на орех без ядра, а духовенство постепенно перешло в лагерь врагов рода человеческого [23, с. 110]. Обосновывая этот вывод, Ботев укоряет церковь не только за воспитываемое ею рабское сознание, увековечивающее стра­дания народа, но и за ту безнравственность, в которой утопала большая часть болгарского и греческого духовенства. Эта без­нравственность развращает народ, убивает его веру и препятству­ет развитию его молодых сил. В этой безнравственности первен­ствующее место Ботев отводит эгоизму церкви, и, в частности, болгарской Экзархии, который выражается в том, что, злоупо­требляя невежеством паствы, она заботится только о своем довольстве и тем самым становится паразитом на теле и без того страдающего народа [23, с. 77, 281]. Такие же взгляды на безнрав­ственность духовенства высказывают и двое других выдающихся представителей эпохи – летописец Захари Стоянов и просвети­тель и учитель Райно Попович [3, с. 20]. Важно также отметить, что в этом вопросе мысли поэта болгарского Возрождения глубо­ко созвучны с мыслями Великих Учителей Востока. В стихотво­рении «Юрьев день» Ботев пишет:

...В пути, уставши от бездорожья,
Ягнята мечутся беспокойно,
Их в честь твою под нож положат,
Святой Георгий, божий разбойник...
Тебе, бездушный гнилой покойник,
Не нужно жертвы. Ее желает
Чабан обжора, поп вечно пьяный,
Царь, что наложниц выбирает
В гарем свой гнусный, окаянный,
И тот, кто грабит люд наш жалкий,
Что пот и кровь дает в расплату
И даже пляшет из-под палки...
[25, с. 156]

Божие и царские служители грабят народ во имя Святого Георгия. Тот Святой Георгий, образ которого эти служители созда­ли и во имя которого они грабят, есть «божий разбойник», «без­душный», «гнилой покойник». И народ ради «божьего разбой­ника» жертвует собой добровольно, отдавая свой пот и кровь, и даже пляшет... Стихотворение это, опубликованное в мае 1873 г., написано в результате наблюдений конкретной действительнос­ти, в нем поэт буквально задыхается от гнета непосредственных впечатлений [26, с. 416]. Почти в то же время Великий Учитель Востока напишет: «Добровольная жертва воображаемого Бога, презренный раб своих искусных священнослужителей, ирландский, итальянский и славянский крестьянин уморит с голоду себя и будет смиренно смотреть на голод и нищету своей семьи, чтобы накормить и одеть своего священника и Папу» [27, с. 223].

На этом, однако, Ботев не останавливается, он сурово описы­вает действительность во всей ее неприглядности. Силою своего литературного таланта он бичует разврат и ложь среди церковных служителей, масштабы которых не могут не поражать [28]. Ботев, кроме того, указывает, что церковь могла бы поддержать учите­лей в народе, которых притесняет турецкое правительство, она могла бы потрудиться над тем, чтобы помочь народу избавиться от множества религиозных глупых суеверий, постоянно убиваю­щих его нравственные, умственные и физические силы [23, с. 75]. Все это для Ботева ясно свидетельствует о том, что «вести народ – не значит идти позади него и тянуть его за ворот» [23, с. 281]. Неспособность церкви вести как отдельного человека, так и народ в целом к лучшей жизни, к нравственному оздоровлению и самосовершенствованию, а также «прогресс» духовенства, кото­рый доказывает, что «человек может, молясь – убивать, причащая – отравлять, проповедуя чистоту нравов – развратничать» служат основанием для вывода Ботева о том, что «одним из главнейших врагов прогресса и свободы были, а может быть, еще долгое время будут духовенство и религия» [23, с. 110]. Он сделает и другой: «человек действительно должен был бы подумать, что и религия есть такое же несчастье для человечества, каким были чума, холера, войны <...>» [23, с. 242]. И в этом выводе гений поэта и публициста Ботева снова будет очень близок к мыслям Великих Учителей [27, с. 222].

Когда Ботев пишет, что религия является одним из главней­ших врагов прогресса и свободы, он, без сомнения, имеет в виду ту религию, которая лишилась своей истинной сущности, в кото­рой утрачена чистота заветов. Такая религия, по Ботеву, стала похожей на «орех без ядра». Этими словами поэт точно выражает и состояние той церкви, в которой за внешним показным благо­честием нет истинного огня духа, нет воплощения истинных заветов, которые одни только и могут двигать вперед и совершен­ствовать. Но без истинных заветов, без животворящего духа, но только буквою, которая убивает, церковь не может вести вперед ни человека, ни общество, более того – она препятствует эволю­ции, следовательно, тянет в прошлое и поет заупокойную молитву. Вот почему о такой церкви Ботев пишет: «...Ряса нужна любо­му народу не у его колыбели, чтобы воспитывать его в детстве, а чтобы отпеть его и стоять у его гроба после его политической смерти. Поп на своем месте при погребении, но не при рождении. <...> Болгарский народ не в гробу своего прошлого, но в колыбели своего будущего...» [23, с. 77].

Этими мыслями, воплощенными в поэзии и публицистике, Ботев выполнил свою часть возложенной на него историей задачи восстановления истины в сознании болгар, очищения духовных заветов от наслоений веков. Мечом слова он отсекал негодное, способствуя тому, чтобы народ мог видеть истинное. Левский тоже выполнил свою часть этой исторической задачи, являя великий пример приложения в жизни истинных заветов Христа. Через Левского заветы Христа – жизненные и могучие – преоб­разили сознание народа и устремили его к будущему. В самой судьбе Левского веление времени нашло свое яркое выражение: дьякон Игнатий, отпевающий, по словам Ботева, свой народ у гроба, умер, чтобы родился Апостол свободы, зовущий и устрем­ляющий народ в будущее. Так, героическая история болгарского Возрождения и болгарского духовного бытия являет свидетельст­во сказанному в Живой Этике: «Но горе желающим встретить будущее, оглядываясь назад. Ибо дух, обремененный останками вче­рашнего дня, нагружен громадами. С таким грузом не взобраться на гору, не пройти через Врата Света. Не приобщиться к светлому будущему. Так если отцы церкви зовут в прошлое, то служители Света зовут в будущее. Пробуждение сознания, очищение учений и зов в будущее дадут великое перерождение мышления. На пути к Миру Огненному Ведущая Рука смещает энергии» [29, с. 282].

После Левского и Ботева болгарское сознание и мышление никогда уже не будут прежними. После Ботева ясно, что сказан­ное в Живой Этике – «Именем Христа совершались великие пре­ступления» [7, ч. 2, V, 2] – есть истина. Понятны также слова: «Можно построить город, можно дать лучшее знание, но труднее всего отмыть истинное изображение Христа. Мыслите, как оте­реть тело Христа» [7, ч. 2, V, 4]. Болгарский народ вместе со сво­ими водителями Возрождения уже устремлялся к вершинам, уже прилагал усилия в искании истинного Облика Христа. Опираясь на накопленный духовный опыт, на созданную водителями Воз­рождения основу, болгарскому сознанию надо сделать еще один исторический шаг. Следуя примеру Левского, болгарское сердце должно знать, что для отмытия изображения Христа нужно явить силу духа и воплощать в жизнь Его истинные заветы. Следуя при­меру Ботева, нам надо помнить, что нужно явить смелость и разить неправду где бы то ни было. Через Левского и Ботева, в устремле­нии к истинному Изображению Христа, народ уже преображал свое сознание и свою жизнь.

Болгарский дух исходя из исторического опыта знает, что сло­ва Живой Этики, призывающие нас открыть истинный Облик Христа, в сущности есть призыв к новому подъему духа, к новому Возрождению. Быть в вечном искании Истины, следовать своим величайшим героям, а через них и Великим Заветам, – к этому нас призывает Живая Этика. Основываясь на живой этике бол­гарского духа, созданной в веках, расширяя и возвышая эти осно­вы до планетарных и космических масштабов через этико-философское Учение Живой Этики, данное Великими Учителями в сотрудничестве с семьей Рерихов в начале XX века, мы, по словам Левского, преображаем себя и преображаем время, творим в нем силу своего духа и свое беспредельное будущее.

* * *

Духовное наследие Левского и Ботева ясно указывает на то, что клевета и невежество, называя этико-философское Учение Живой Этики антихристианским и сатанинским, хотят отнять у нас будущее, обратить вспять и, говоря словами Ботева, привести нас к нашему гробу. Указывая на то, куда ведут невежество и кле­вета, духовное наследие героев тем самым препятствует движе­нию назад. И именно поэтому знание и стремление к подвигу были всегда нестерпимы темноте невежества и клеветы. Этим последним, чтобы вести за собой, необходимо изъять красивей­шие страницы истории Болгарского Возрождения, изъять все созвучное Живой Этике и героическое во всех культурах... Но это означало бы лишить нас не только будущего, но и наших духов­ных основ, чтобы не на что было ступить и куда устремиться. Но, используя вновь слова поэта Ботева, скажем: «Нам не нужна заупокойная молитва, ибо мы устремляемся к будущему».

Литература и примечания

1. Северняк С. Васил Левски – свободният преди освобождението. София, 1987.
2. См: Письма Левского // Левски във времето. Документально-мемориальный и литературный сборник. София, 1987.
3. См: Макдермот М. Апостолът на свободата. София, 1973.
4. См: Генчев Н. Българско Възраждане. София, 1988.
5. Генчев Н. Васил Левски. София, 1987.
6. В результате поражения Апрельского восстания были убиты 30 000 болгар – мужчин, женщин, стариков и детей. 80 селений были полностью сожже­ны, 200 были разрушены и разграблены. Апрельское восстание пробуди­ло общественное мнение в России и в Западной Европе. Под руководст­вом славянофилов в России было поднято широкое движение, в под­держку болгарского народа выступили Л.Н.Толстой, Ф.М.Достоевский, И.С.Тургенев, Д.П.Полонский, Д.В.Аверкиев, В.М.Гаршин, В.И.Немирович-Данченко, Д.И.Менделеев, В.В.Верещагин, А.Н.Ка­рамзин и др. Во Франции во главе с В.Гюго было создано сильное дви­жение в пользу Болгарии. См.: Генчев Н. Българско Възрождане. С. 401. Е.П.Блаватская тоже заступилась за права болгарского народа, она перевела на английский язык стихи Тургенева «Крикет в Виндзоре», посвященные Апрельскому восстанию. См.: Желиховская Ж.П. Радда-Бай (Правда о Блаватской). С. 16 и 56.
7. Учение Живой Этики. Листы Сада Мории. Книга вторая. М.: МЦР, 1994.
8. Васил Левски. Чиста и Свята Република // Сборник писем и документов. София, 1971.
9. Бердяев Н. Философия на свободата (Философия свободы). София, 1996.
10. Левский в прозе и публицистике // Левски във времето. 1987.
11. См: Унджиев И. Васил Левски. Биография. София, 1993.
12. Учение Живой Этики. Листы Сада Мории. Книга первая. М.: МЦР, 1994.
13. Вазов И. Избрани произведения. Т. II. София, 1950.
14. Левский в болгарской поэзии // Левски във времето.
15. Стоянов З. Записки по българските въстания // Стоянов З. Съчинения. Т. I. София, 1965.
16. Жечев Т. Васил Левский и Христо Ботев // Газета «24 часа». 21 июля 1997 г.
17. См.: Унджиев И. Васил Левски. Биография; Макдермот М. Апостолът на свободата; Влайков Т., его статья в: «Възпоминателна книга за Левски». Пловдив, 1937; и др.
18. См.: Стоянов З. Васил Левски, черти от живота му. София, 1980; Север­няк С. Указ. соч.; первый биограф В.Левского – Кирков Г. и др.
19. Учение Живой Этики. Мир Огненный. Ч. I. М.: МЦР, 1995.
20. Учение Живой Этики. Знаки Агни Йоги. М.: МЦР, 1994.
21. Константинопольская Патриархия была превращена в предмет торго­вых сделок между греческим высшим духовенством и правительством Высокой Порты. В результате этих сделок расцвела практика «симонии» (выкупления церковных должностей), которая тяжкой ношей легла на плечи подневольного христианского населения. Еще с XVI в. назначе­ние патриарха получал тот кандидат, который предлагал султану бóль­шую сумму денег. Это подношение, называемое «пешкеш», предназна­чалось для выкупления должности, цена которой росла во времени. Назначенный патриарх, чтобы компенсировать затраченные средства, определял сбор при назначении епископов, такая же практика была в отношении остальных церковных должностей. См.: Генчев Н. Българ­ско Възраждане. С. 196; История на България (за кандидат-студенти). II част. София, 2000. С. 36.
22. Ботев X. Събрани съчинения. Т. I. София, 1971.
23. Ботев X. Събрани съчинения. Т. II. София, 1979.
24. Ботев X. Събрани съчинения. Т. III. София, 1979.
25. Ботев X. Бессмертие. София, 1988.
26. См: Унджиев И., Унджиева Ц. Христо Ботев, Живот и дело (Жизнь и дело). София, 1975.
27. Письма Махатм. Самара, 1993.
28. См.: Ботев X. Събрани съчинения. Т I. С. 260–271; Т II. С. 191–193, 218–222, 239–244 и др. Своим публицистическим творчеством поэт являет свидетельство тому, что пророчество Св. Антония Великого о монашестве сбылось. См.: Добротолюбие. Т. I. Москва, 1998. С. 112, § 26.
29. Цит. по: Письма Елены Рерих. 1929–1938. В 2 т. Минск: ПРАМЕБ, 1992. Т. I.