Электронная библиотека Международного Центра Рерихов

Наше время рубежа тысячелетий интересно тем, что не только Магомет идет к горе, как утверждает известная пословица, но и гора может двигаться навстречу. Такими своеобразными подвижками гор, выдающих сокровища своих недр, явилась целая серия одновременных открытий в курганах скифов на Алтае (плато Укок) и на Южном Урале (Оренбургские степи).

В июне 2002 года в Уфимском художественном музее имени М.В.Нестерова открылась выставка «Золотые олени Евразии», где были представлены произведения искусства скифского мира середины первого тысячелетия до н.э. от Монголии до Причерноморья. Центральное место в экспозиции заняли ювелирные изделия кочевников Южного Урала из Филипповского кургана.

Археологические раскопки кургана проводились в 1987—1988 годах экспедицией Института истории, языка и литературы Уфимского научного центра РАН под руководством Анатолия Харитоновича Пшеничнюка. Было найдено около 600 золотых предметов, а также изделия из бронзы, железа и керамики. В своем выступлении хотелось бы поделиться некоторыми размышлениями, невольно возникающими при непосредственном соприкосновении с культурой скифского мира.

Находки Филипповского кургана Оренбургской степи явили ученым почти весь спектр образов «звериного стиля», когда-либо бытовавших в мифологии номадов: здесь и конь, и сайгак, и архар, и волк, и медведь, и верблюд, и змея, и грифон, и рыба. Иерархической вершиной этого «пантеона» в Филипповском кургане явился олень: было найдено двадцать шесть, некогда резных, деревянных скульптур оленей (дерево почти не сохранилось), обложенных золотой фольгой (высота скульптур в среднем 50 см). При внимательном изучении художественных особенностей изделий из Филипповского кургана, в том числе скульптур оленей, у нас невольно возник ряд вопросов. Первый из них: а существовал ли олень на Южном Урале две с половиной тысячи лет назад? Может, оленя-то и не было? Как оказалось, вопрос далеко не праздный.

О том, что основой филипповской деревянной скульптуры, обложенной золотыми листами, послужил образ оленя, явно свидетельствуют в изображениях только рога, да и те предельно стилизованы символами вечного движения: волютами, S-образными завитками, мотивами, напоминающими лабиринт. Необычен и тупой овал морды оленя, вызывающий ассоциации то ли с кабаном, то ли с волком, а нижний завиток под мордой — разве не козлиная борода?

Если мы вглядимся в образ оленя на Западе кочевого мира и на Востоке от Южного Урала, то заметим, что скифы-художники прекрасно знали, как выглядел олень, его пластику, телосложение, пропорции. Это знание давалось номадам самой жизнью среди природы, неотъемлемой частью которой они себя ощущали. Это знание также позволяло нашему предку стилизовать реальные формы в той мере, в которой они, выполняя свою декоративную функцию в качестве оберега, не теряли своей изначальной связи с натурой. Что же мы видим у оленей из Филипповки?

При всей своей величественной красоте и изысканной декоративности, скульптуры почти полностью утрачивают реалистическую основу оленного образа. Мастер (или мастера), исполнивший скульптуру, явно не наблюдал оленей в природе, художник, имея о них, скорее всего, общее представление, явился перед нами своеобразным, пластическим, хранителем генетической памяти, опыта предков, поклонявшихся оленю как символу Солнца и перекочевавших на Южный Урал из регионов, где олени водились.

Подтверждение своим размышлениям мы нашли в книге В.А.Иванова «Откуда ты, мой предок? (Взгляд археолога на древнюю историю Южного Урала)», где автор пишет о том, что кочевой мир Оренбургской степи оставил в наследство изображения «животных, на Южном Урале неизвестных: льва, горных козлов-архаров, благородных оленей с ветвистыми рогами» [1, с. 65]. Но в этой связи возникают новые вопросы.

Если олени на Южном Урале во времена сооружения Филипповского кургана (V—IV вв. до н.э.) не водились и поэтому так предельно стилизованы их скульптурные изображения, то как же быть с архарами? Мы имеем в виду золотые чеканные бляшки с реалистически моделированными скульптурными головами животных. Вряд ли для горных козлов когда-нибудь могли быть привлекательны высоты Урала: явно низковато. Откуда же такое знание этого животного у филипповского мастера? Вывод напрашивается один: если о скульптурах оленей возможно говорить как о самобытном искусстве Южного Урала, то золотые накладки в виде архаров явно не местного происхождения. Неместного происхождения и парные скульптурки горных баранов, предположительно служившие ручкой сосуда: не узнать этих животных невозможно, настолько точно пластика передает натуру. Так же, как невозможно не узнать изумительных по анатомической скрупулезности изображения фигуры сайгаков на обкладках сосудов, с их отвисающими мордочками и кривыми рожками. Не беремся утверждать, что эти животные водились до нашей эры в приуральских степях, но что еще в начале XX века в Оренбургской области можно было увидеть верблюда — это факт.

Золото золотом, но один из шедевров Филипповского кургана исполнен из бронзы. На литой, овальной формы бляхе, предположительно с конской сбруи, изображены два верблюда, вцепившиеся друг в друга. Здесь умение в конкретных, узнаваемых, реалистических образах передать философию Бытия, закон Мироздания, покоящегося на равновесных началах, в творчестве наших предков потрясает, быть может, более, чем скульптурная повествовательность античной классики. Но и это изображение верблюдов, как и подобные им из того же Филипповского кургана, ставят перед нами новые вопросы.

Вглядимся в особенности пластики филипповских верблюдов, в стилизацию их морды, в этот хищный оскал, взбитый хохол над круглым глазом, и мы перенесемся не только на один или пару веков назад, но и за тысячи километров от Южного Урала, а точнее — на Алтай. Именно точно такой же верблюд, с тем же оскалом, круглым ухом и глазом, торчащим хохлом, но исполненный из дерева и датируемый VI в. до н.э., был найден С.И.Руденко в 1954 году на Алтае в знаменитом Туэктинском кургане и хранится сейчас в Эрмитаже [2, кат. 190]. Невозможно не заметить единый художественный источник образа уральского и алтайского верблюда, и, естественно, напрашивается вывод: у нас нет твердых оснований датировать все предметы Филипповского кургана V— IVвв. до н.э., часть этих памятников более раннего и явно не местного происхождения [3].

Загадкой остается и то, кто был погребен в Филипповском кургане. Погребение здесь женщины засвидетельствовано явно, причем женщины высокого положения: найдены женские золотые подвески в виде звезды и височного кольца, а золото, как известно, всегда было в скифском мире символом власти. Не противоречит ритуалу погребения женщины в скифском мире и наличие железных мечей с золотой инкрустацией. Если к тому же вспомнить о высоком положении женщины у номадов и поклонении скифов Богине-Матери, то для предположения о захоронении в Филипповском кургане царицы есть все основания. Косвенным тому подтверждением может служить любопытная деталь: по свидетельству реставраторов Эрмитажа, дерево, из которого выполнены скульптуры оленей, — береза и ива [4].

Дело в том, что береза (ива) издревле в культурах разных народов символизировала женское начало — Богиню-Мать. Не случайно на золотой застежке из Сибирской коллекции Петра I, хранящейся в Эрмитаже, головной убор женщины вплетен в гибкие ветви дерева — Древа жизни, с которым ассоциировались и рога оленя [5]. На Алтае до сих пор существует обряд срубания священного дерева — березы — перед тем, как юноша женится [6, с. 41—42]. А у славян по сей день бытует знакомая всем песня со словами: «Некому березу заломати». Неведомыми путями из Центральной Азии через Южный Урал дошел этот брачный ритуал до славян.

Благодаря уникальным открытиям российских археологов за последнее десятилетие культура кочевого мира вновь входит в нашу жизнь. Эта богатая культура, связующие нити которой протянулись к традициям разных народов, будучи глубоко осмысленной, может стать тем мостом, что соединит между собою Вос¬ток и Запад, мир славянский и мир тюркский. Как писал Ю.Н.Рерих: «Разница между Востоком и Западом заключается, конечно, не в отличии рас, но, скорее, в различных подходах к вещам, сложив¬шихся на основе как несхожих условий жизни, так и множества предрассудков. На первый взгляд кажется невозможным пробить эту стену предубеждений и устоявшихся представлений, но если попытаться это сделать, то это не более сложно, чем следовать старым убеждениям» [7, с. 14].

Литература и примечания

1. Иванов В.А. Откуда ты, мой предок? (Взгляд археолога на древнюю историю Южного Урала). СПб.: УНЦ РАН, 1994. С. 65.

2. Воспроизведение см.: Золотые олени Евразии. Каталог выставки в Государственном Эрмитаже. С.-Петербург. 18 октября 2001 г. — 20 января 2002 г. СПб.: Славия, 2001.

3. Аналогии в пластической интерпретации животного у алтайских и уральских(?) мастеров просматриваются также в изображении волка. Сравн. золотую оковку деревянного сосуда из Филипповского кургана (воспр.: Золотые олени Евразии. Каталог выставки в Уфе. СПб.: Славия, 2002. С. 25) и войлочную подвеску из 1-го кургана могильника Ак-Алаха (воспр.: Полосьмак Н.В. Стерегущие золото грифы. Новосибирск: Наука, 1994. Рис. 48.).

4. Заведующий Лабораторией научной реставрации произведений прикладного искусства ГЭА.И.Бантиков пишет: «Результат анализов: деревянная основа у оленей (кат. № 3, 91, 95) определяется как береза (Betula sp.), у оленей, стилистически отличающихся более тонкой проработкой деталей и изяществом форм (кат. №1, 2, 4), основа определена как ива (Salix sp.)». См.: Бантиков А.И. Реставрация, реконструкция и научно-техническая экспертиза находок из Филипповских курганов // Золотые олени Евразии. 2001. С. 56.

5. Воспр. см. : Золотые олени Евразии. 2002. С. 61.

6. См.: Шишин М.Ю. Укок — алтарь Евразии (историко-культурологический анализ) // Рудой А.Н., Лысенкова З.В., Рудский В.В., Шишин М.Ю. Укок (прошлое, настоящее, будущее). Барнаул: Алтайский государственный университет, 2000.

7. Рерих Ю.Н. Расцвет ориентализма / Рерих Ю.Н. Тибет и Центральная Азия. Самара: Агни, 1999.