Этнологический аспект востоковедных изысканий Ю.Н.Рериха. Об опыте постижения исследователем духовных традиций Азии

Н.В.Скиба
ведущий научный сотрудник Национального
музея им. Т.Г.Шевченко,
Киев

Истоки основных научных интересов Юрия Рериха следует искать в насыщенной утонченной культурой атмосфере родительского Дома, в ценностях и устремлениях, определявших жизнь всей семьи Рерихов. Тонкое понимание культурного разнообразия мира и стремление сохранить его — было неотъемлемой частью этой системы ценностей. Идея творческого диалога наций в пространстве Восток—Запад, концепция этничности, выраженная Николаем Константиновичем в образном понятии «Душа народов», — во многом явились отправными моментами востоковедных изысканий Юрия Николаевича Рериха.
Личностный и исследовательский опыт Рерихов, как мы убедимся, охватывал не только весь диапазон духовно-культурного пространства равно как Славянства, так и Центральной Азии, но оказался соразмерным глобальной проблеме Восток—Запад, которая с особой остротой встала перед нами уже в самом начале третьего тысячелетия. Однако еще в XX столетии Рерихи предложили свой опыт решения этой проблемы, суть которого сводится к философии и практике диалога — диалога культур, диалога мировоззрений и ценностей.
Эвристичность такого подхода особенно выразительно раскрывается на фоне неклассической парадигмы философии истории, в рамках которой к началу XX века сформировалась так называемая цивилизационная, или циклическая, концепция исторического процесса. Сторонники этой концепции, занявшей на определенное время приоритетное положение в методологии исторических наук, считали неактуальной идею эволюционных изменений в человеческом обществе, а то и вовсе отрицали факт поступательного и закономерного развития общества, равно как и факт единства культурно-исторического пространства. На первый план выдвигалось понятие о замкнутых в себе исторических организмах — локальных цивилизациях. Подобные взгляды кульминировали в работах А.Данилевского, П.Сорокина, О.Шпенглера, А.Тойнби.
Не отрицая значения названного подхода для развития исторической мысли, заметим, что предложенная Рерихами модель исторического процесса не только вмещает, но и уравновешивает полярность существующих точек зрения — с позиций уникальности и универсальности. Согласно рериховской концепции ключевые тенденции человеческой истории (в том числе большие миграции) зарождаются в силовом поле взаимопритяжений Восток - Запад и Дух - Материя.
Юрий Рерих, несомненно, являет собою пример классического академического ученого в самом высшем смысле этого понятия. Но это всего лишь одна из граней его многозначной фигуры. Ему, как никому другому из его коллег, удалось максимально близко подойти к границам научного познания. Еще десять лет назад на первой научной конференции МЦР, посвященной юбилею Ю.Н.Рериха, Т.Я.Елизаренковой была озвучена мысль Юрия Николаевича о том, что существует путь науки, а есть еще иной, доцивилизационный путь познания. Однако недостаточным было бы сказать, что он в равной мере превосходно владел и тем и другим путями познания, — в этом плане он далеко не исключительное явление. Уникальность Рериха-ученого во многом обусловлена его персональным внутренним опытом сближения столь различных между собою путей познания, а также — организационным опытом создания такого творческого пространства, где оба потока познания встречались. Прежде всего, это Институт гималайских исследований «Урусвати», которым он руководил.
Синкретическим был и метод работы Юрия Рериха в рамках собственно научного подхода, что выражалось преимущественно в междисциплинарной разработке интересующих его проблем. В первую очередь это касается соотношения таких дисциплин, как востоковедение и этнология. Обе науки исторически формировались и развивались как самостоятельные научные дисциплины в тесном взаимодействии. Можно даже говорить об изначально этнических предпосылках выделения самого предмета ориенталистики — ведь речь идет о взгляде одной устойчивой человеческой общности (расовой, суперэтнической, культурной) на другую. Однако по мере развития каждая из наук углубляла свою специфику. Так, классическое европейское востоковедение ассоциируется преимущественно с лингвистикой, работой с письменными источниками. Этнология же, как известно, имеет дело прежде всего с традиционными сообществами и культурами (как архаическими, так и составляющими структуру современного социума), а также — с этническим фактором современной человеческой личности. Накопление этнологического материала немыслимо без живого непосредственного контакта с носителями традиций, предполагающего фиксацию устных и невербальных культурных текстов. Качество этой работы, глубина постижения материала во многом зависят от личности самого исследователя. Наверное, поэтому граница научного и вненаучного достаточно выразительно ощущается именно в процессе полевой этнологической работы.
В программе работы института «Урусвати» этнографии как направлению работы было уделено немалое внимание [1, с. 45]. Кстати заметить, доклады и лекции Ю.Н.Рериха о Центрально-Азиатской экспедиции, о мировоззрении, культуре и быте населения исследованных районов с большим интересом воспринимались в среде специалистов этнологов и антропологов. (Например, работа «Лекари в Тибете» готовилась как доклад для выступления во Французском этнографическом обществе). А при Европейском Рериховском Центре (в Париже) существовала комиссия по изучению Осетии.
Ю.Н.Рерих имел огромный опыт проведения полевых этнографических исследований и этнологической интерпретации полученного материала. В качестве примера можно привести хотя бы описание им обряда Разбивания камня, существующего у тибетских племен. Но что характерно для Юрия Рериха — скрупулезная научная работа у него всегда сочеталась с глубоко жизненным, личностным интересом к изучаемому явлению. В ходе Центрально-Азиатской экспедиции ученый имел возможность довольно близко познакомиться с практически неизвестным науке того времени тибетским племенем хорпа, сохранившим развитую фольклорную традицию и нехарактерную для Тибета антропологию. Еще в первой четверти XX века хоры вели типично кочевой образ жизни (ночуя во время охоты прямо на земле, без палатки, и употребляя в пищу сырое мясо). Юрий Николаевич провел многие вечера подле хорских очагов, фиксируя неизвестные ранее версии эпоса о Гесэр-хане, «могущественном воинственном повелителе, который в прошлом покорил Тибет» и чье «появление вновь ожидается в этом мире, чтобы установить царство справедливости» [2, с. 319]. В результате этой работы исследователем обстоятельно описаны быт, верования, антропология, этническая история хорпа. Когда мы читаем книгу Ю.Н.Рериха «По тропам Срединной Азии», перед нами зримо предстают эти «сидящие на корточках фигуры, с лицами, на которых играют отблески огня, говорящие до поздней ночи о прошлых героических подвигах короля Гесэра и его семи воинственных друзьях. Обычно унылое выражение кочевников внезапно освещается тайным огнем, который передает вам лучше, чем слова, проблеск древнего воинственного духа. Огонь догорает, и припадающие к земле фигуры мужчин, с головами, склоненными низко к коленям, и пряди их длинных черных волос постепенно исчезают в темноте» [2, с. 319].
Фраза Юрия Николаевича о «тайном огне», который «передает лучше, чем слова, проблеск древнего духа», достаточно точно характеризует его самого как исследователя. «Если рассматривать этнографическое исследование с точки зрения личного опыта, то оно заключается в том, чтобы искать общий язык», — отмечает Клифорд Гирц, известный американский антрополог [3, с. 21].
Диапазон личного опыта Юрия Рериха позволял ему свободно находить общий язык и с разбойными племенами голоков и панагов, и с учеными ламами, ревностно оберегающими от посторонних тонкости философских систем или медицинские знания. «Трудности в этой области исследования многообразны, — отмечает Рерих в докладе «Лекари в Тибете». — Необходимо заслужить доверие туземных лекарей, терпеливо проработать тысячи страниц рукописей, часто написанных чрезвычайно сложным техническим языком, близко ознакомиться с туземным мировоззрением и, помимо всего, сохранить к нему непредвзятый подход» [4, с. 205]. В этнологической практике подобный метод, которым прекрасно владел Юрий Рерих, получил название «включенного наблюдения» [5, с. 8].
Таким образом, сугубо человеческие качества исследователя можно назвать главным инструментом его полевой работы. И вряд ли будет успешным тот ученый, который позволит себе отношение к своим респондентам как к объектам науки. В накоплении этнографических знаний представлен «субъект-субъектный процесс, где люди участвуют в общении своей целостностью» [6, с. 8]. Ведущий российский этнолог Я.В.Чеснов утверждает, что «этнограф как специалист, должен быть профессионально чувствительным к расширяющимся смыслам культуры» [6, с. 9].
Следует отметить, что хронотоп Центрально-Азиатской экспедиции как научного проекта существенно отличался от ему подобных акцентом на будущем времени и на категории Вечности. Что, кстати сказать, давало руководителям проекта возможность глубже постичь изучаемое ими прошлое и настоящее. Ю.Н.Рерих утверждал, что «науке, занимавшейся воссозданием прошлого, выпало на долю указать людям новые пути, облегчающие взаимопонимание между двумя великими очагами мировой цивилизации» [4, с. 13].
Как ученый, Ю.Н.Рерих одним из первых обратился к ноуменальному, неритуальному уровню этнокультурных процессов, к тому сегменту культуры, который в наше время получил название Intangible Heritage of Humanity [7]. Уловить эти глубинные течения культуры ученый может лишь посредством собственного духовного опыта.
Такие явления, как духовная традиция, в процессе оформления конкретного научного труда не столько фиксируются, сколько реконструируются, воспроизводятся, заново моделируются исследователем. К.Гирц, например, считает, что «заниматься этнографией — это то же самое, что пытаться читать манускрипт, — иноязычный, выцветший, полный пропусков, несоответствий, подозрительных исправлений и тенденциозных комментариев, но при этом написанный не общепринятым графическим способом передачи звука, а способом отдельных примеров упорядоченного поведения» [3, с. 17]. Рерих обладал редкостной среди ученых способностью войти «внутрь» изучаемого явления, постичь его через сопереживание.
В известных на сегодняшний момент трудах Юрия Николаевича понятие «духовная традиция» не фигурирует, оно было сформулировано позже. Мы же его тут воспроизводим, потому что оно дает более или менее целостное представление об основном предмете научного интереса Рериха. Упомянутое уже определение Intangible Heritage близко подходит к искомому нами понятию. Современные этнологи разделяют его на четыре больших группы, которые охватывают следующие категории духовного наследия: 1) обряды и ритуалы; 2) знания и верования; 3) устные истории (повествование); 4) музыка и танец. Однако динамический элемент культуры в приведенной классификации уловлен недостаточно [8]. Наиболее убедительное определение явления, стоящего за понятием «духовная традиция», мы находим в работе Л.В.Шапошниковой «Мудрость веков», впервые опубликованной в 1989 году в журнале «Наука и религия» [9, с. 46—58]. «Сама духовная традиция, складывающаяся, казалось бы, из самых разных компонентов, таких, как философия и народные верования, различные религиозные системы и фольклор, а также многое другое, тем не менее представляет собой нечто целостно синтетическое, обладающее особенностями, лежащими «поверх» (по выражению Рериха) этого целостного явления», — формулирует Людмила Васильевна свой опыт постижения индийской культуры [9, с. 46]. Духовную традицию исследовательница характеризует как «стержень» этой культуры [9, с. 53]. Исходя из этого, обозначим духовную традицию как интериорный, то есть внутренний, глубинный, аспект культурной традиции.
Можно выделить по меньшей мере два параметра, в которых далее предлагается рассматривать понятие «духовная традиция»: 1) генерализирующий, в котором мы имеем дело с суммой конкретных культурных традиций и явлений, с их квинтэссенцией и сутью; 2) индивидуализирующий, в котором ставится вопрос об истоках той или иной традиции и выделяется персонифицированный духовный опыт, легший в ее основу.
Юрий Рерих, ставя вопрос о сущностной природе этно-исторических миграций, связывает их с закономерностями распространения определенных идейных и художественных течений. «Несмотря на удивительное разнообразие народов, языков и религий, сложившихся в Азии, внимательный наблюдатель может заметить определенный культурный субстрат, доживший до наших дней и общий для большей части Азии. Это культурное единство было, вероятно, более выражено в эпоху до X в. н.э., и оно обязано своим существованием буддизму» [4, с. 20]. Но при том, что целостность культурного пространства и обязана своим существованием буддизму, оно образует собою нечто не сводимое, собственно, к языку, национальному мифу, религиозной доктрине или отдельному институту, хотя и вырастает на тех или иных религиозных ценностях и картине мира (в данном случае — буддийских). Эвристичность подхода Ю.Н.Рериха становится более выразительной при сопоставлении его с тезисами, выработанными различными этнологическими школами в последней четверти XX века Так, А.К.Байбуриным была предложена формулировка, что смысл традиции заключается в передаче картины мира. Благодаря подобной трансмиссии духовного опыта культурное пространство представляет собой целостность не только в пространстве, но и во времени. А С.Е.Рыбаков убедительно обосновал мысль о необходимости привлечения такого понятия, как «ценность» [10, с. 13] для вскрытия сущности этнического.
Таким образом, духовные традиции, связывающие в единое целое огромные территории, неисчислимые поколения и, казалось бы, удаленные во времени и пространстве исторические судьбы, — составляли основное содержание работы Рериха-ученого.
Движению, взаимосвязям, взаимовлияниям и взаимообогащениям духовных традиций, заключенных в религиозных доктринах, фольклорных сюжетах, эстетических канонах, посвящены такие его работы, как «Тибетская живопись» (1925), «Звериный стиль у кочевников Северного Тибета» (1930), «Сказание о Царе Кэсаре Лингском» (1942), «Культурное единство Азии» (1950), «Сказание о Раме в Тибете» (1960).
Если в статье «Культурное единство Азии» в большей мере задействован генерализирующий, экстериорный параметр осмысления духовной традиции, то в работе «К изучению Калачакры» мы встречаем преимущественно внутреннее измерение духовной традиции. Этому исследованию принадлежит особое место в научном наследии Ю.Н.Рериха. Здесь ученый касается понятия, без которого невозможно понять ментальности, системы ценностей, жизненного уклада и истории огромного региона, включающего Индию, Тибет и Центральную Азию. «Вопрос системы Калачакра тесно связан с проблемой происхождения тибетского шестидесятилетнего цикла, а также с проблемой Шамбхалы, загадочной страны, откуда эта система проникла в Индию во второй половине X в.», — считает Ю.Н.Рерих.
Как мы знаем из его трудов, большое значение он придает тому факту, что на огромных просторах Центральной Азии дороги паломников накладываются на пути древних миграций [4, с. 256]. Несомненно, одним из факторов этого явления стали природно-климатические и географические условия региона, однако и в случае миграций, и в случае паломничеств, решающим условием были духовные ориентиры, которые проектировались с незапамятных времен на конкретный ландшафт. Эти ориентиры, представляющие собою сложную совокупность системы ценностей, образа мыслей и действия, психологические механизмы их актуализации, находились в центре внимания Рериха-исследователя.
Изучавшийся Рерихами район имеет ряд особенностей. В культуре Индии и Центральной Азии сосуществовали разностадиальные духовные явления — от архаических до вполне современных по уровню мышления. Однако это были не изолированные миры, а Универсум, связанный линией преемственности традиций и определенной иерархической структурой, благодаря чему культурная карта Индии и Центральной Азии представляет собою многослойный палимпсест со сложным переплетением знаковых систем и типов мышления.
Рериховская экспедиция вступила на территорию Центральной Азии в период нарастающей волны исторических и социальных трансформаций в регионе. Это накладывало свой отпечаток на работу исследователей. Когда этно-культурное пространство изучаемого региона, образно говоря, «фонит» от геополитических сдвигов, нужно особенно обострять слух, чтобы отличить тихие внутренние голоса Культуры от посторонних «шумов». (Чего нельзя сказать о некоторых современных исследователях Рериховского наследия. Например, Владимир Росов до такой степени усиливает политический фон вокруг Рерихов, что он практически подавляет голос самих Рерихов.)
Юрий Николаевич, как и все члены этой уникальной семьи, обладал таким утонченным восприятием, которое дало ему возможность обратить трудности, обусловленные временем, в преимущества. Ведь роль духовных традиций как средоточия живых ценностей наиболее полно постигается именно в «эпохи перемен». «Главное не то, что захоронено в прошлом, что запылено в старинных книгах, переписанных и недописанных. При новом строительстве важно то, что еще сейчас вращается в жизни. Не по полкам библиотек, а по живому слову измеряется состояние духа», — писал в экспедиционном дневнике Н.К.Рерих [11, с. 64].
В масштабах Азии такое вполне конкретное явление, как дорога, наряду с пространственным продолжает сохранять свое временное и духовное измерение. Думается, что не случайно книгу, написанную по результатам экспедиции, Юрий Николаевич назвал «По тропам Срединной Азии». Этнические сообщества, в которых сильна преемственность традиций, не порывают с таким вековым наследием, как семиотически структурированное пространство и при освоении современных форм цивилизации. Сакральная топография как бы просвечивает сквозь физический ландшафт. «Сохранившаяся до сих пор традиция паломничества является неотъемлемой и, пожалуй, самой интересной в социальном плане частью духовной культуры» [9, с. 50], — считает Л.В.Шапошникова.
Иными словами, в обстоятельствах Азии явления духовных традиций невозможно адекватно постичь вне традиции живой передвигаемости, вне путей сообщений, как элемента культурного текста. Прочесть — «провести пальцем» — по строкам этого культурного метатекста, означало получить персональный опыт его семантически-пространственного, эмоционального и эстетического восприятия. И когда мы говорим, что Рерихи, сохраняя свою славянскую и российскую идентичность, вошли в самую сердцевину Восточной традиции, то необходимо учесть, что это вхождение имело вполне конкретное выражение в маршруте Трансгималайской экспедиции, который пролегал не только по географическому, но и по духовному пространству Срединной Азии [12, с. 154-155].
Следуя караванными дорогами, тропами паломников, путями Великих переселений народов, Рерихи не были отстраненными наблюдателями. Центрально-Азиатскую экспедицию в какой-то мере можно назвать и своеобразным этнологическим экспериментом, в ходе которого было промоделировано взаимодействие различных этнических и религиозных традиций. Ведь в состав экспедиции входили представители разных этносов и вероисповеданий. Следует отметить, что «участвующее (или включенное) наблюдение» Рерихов было предельно чутким и бережным по отношению к изучаемым явлениям. Здесь мы вступаем в зону персонифицированного аспекта духовной традиции.
Как уже было отмечено, наиболее глубокие измерения этого явления открываются лишь в пространстве непосредственного диалога с его носителями. И речь идет не только об архаических аспектах традиции, попадающих в поле внимания европейских этнологов и антропологов в большинстве случаев. На экспедиционных маршрутах Юрий Николаевич имел опыт постижения такого измерения духовных традиций Азии, интеллектуальный и духовный уровень которых превосходил европейские аналоги. Приведем строки из путевого дневника его отца: «Лама говорит, что один ученый буддист в Ладаке хотел иметь ученое рассуждение с Юрием о буддизме. Тогда лама побоялся устроить этот диспут. Он говорит: «Я боялся, может ли сын Ваш говорить об основах учения. ...Но сейчас я жалею, что не устроил этого рассуждения в Ладаке. Ведь ваш сын, он все знает! Он знает больше многих ученых лам. Вот я вам задавал разные вопросы незаметно и постепенно, и вы все мне разъяснили» [11, с. 144]. Традиция «ученых рассуждений», или философских диспутов — черта и в настоящее время достаточно выраженная в буддизме. Примечательно, что зафиксированный Николаем Константиновичем разговор с ламой произошел в Ладаке, месте, связанном с магистральным направлением распространения буддизма, ибо в свое время «через Ладак проследовали многие индийские пандиты, шедшие проповедовать учение Махаяны в Тибет» [4, с. 238].
Таким образом, включенное, или участвующее, наблюдение предполагает, прежде всего, уважение к ценностям иных культур. Юрию Рериху, как и всем членам этой уникальной семьи, в наивысшей мере было свойственно такое отношение к представителям любых культур. Однако Рерихи сделали несколько принципиально новых шагов в этом направлении, которые решительно выделили их на фоне XX века, — они пришли к сотворчеству ценностей. Именно это обстоятельство делает Рериховское наследие органически вживаемым в пространство практически всех национальных культур, способным работать в нем, опираясь именно на локальное и этническое своеобразие, обогащая и расширяя его до универсальных измерений.

Литература и примечания

1. Рерих Ю. Вершина современной науки // Рериховский вестник. 1992. №5.
2. Рерих Ю.Н. По тропам Срединной Азии. Самара: Агни, 1994.
3. Клiфорд Гiрц. Iнтерпретацiя культур. К:. Дух i лiтера, 2001.
4. Рерих Ю.Н. Тибет и Центральная Азия. Самара: Агни, 1999.
5. Велик А.А. Культурная (социальная) антропология — область научных иссле-
дований и учебная дисциплина // Этнографическое обозрение. 2000. №6.
6. Чеснов Я.В. Этнологическое мышление и полевая работа // Этнографи¬ческое обозрение. 1999. №6.
7. Неосязаемое (невещественное) наследие человечества (англ.).
8. Papers for the International Conference on the UNESCO Proclamation of Masterpieces of the Oral and Intangible Heritage of Humanity (16—21 July 2002. Szekszard, Hungary).
9. См.: Шапошникова Л.В. Мудрость веков. М.: МЦР, 1996.
10. Рыбаков С.Е. К вопросу о понятии «этнос»: философско-антропологический аспект// Этнографическое обозрение. 1998. №6.
11. Рерих Н. Алтай—Гималаи. Рига: Виеда, 1992.
12. См.: Лавренова О.А. Философия ландшафта и геокультурного пространства в творчестве Н.К.Рериха // Человек. 2001. №1.