Философ реального Космоса

К 100-летию со дня рождения Святослава Рериха

Л.В.Шапошникова

Газета «Культура», № 49, декабрь 2004 г.

…Где-то в середине ночи самолет стал снижаться, и через какое-то время под ним поплыли электрические созвездия столицы Индии Дели. Вскоре среди них обозначились огни посадочной полосы. Самолет слегка встряхнуло и он, замедляя свой бег, остановился у трубы терминала. Мы покинули свои места и направились к выходу.

Делегация Международного Центра Рерихов была приглашена в Индию на юбилейные торжества. Кроме столетия со дня рождения Святослава Николаевича, отмечалось 130 лет Николаю Константиновичу и 125 лет Елене Ивановне. В Дели, в Российском культурном Центре, в связи с этим открылась постоянная экспозиция, посвященная Рерихам, и привезенная нами фотовыставка о жизни Святослава Николаевича. В Бангалоре, в его имении Татагуни мы увидели мемориал в его честь, сделанный из черного и белого мрамора. В самом городе прошло торжественное заседание в честь юбиляра. В эти дни вся Индия говорила только о Рерихах. О них писали газеты, выходили книги, были изданы почтовые конверты с портретами Рерихов, появились памятные почтовые марки, специальные сувениры и многое другое. В гималайской долине Кулу, где находилась вилла Рерихов, шли красочные празднества, семинары, театральные представления, экспонировались выставки, посвященные Рерихам, и выставка картин главного юбиляра — Святослава Николаевича. Людская река текла, не прерываясь, по улице Рериха от Наггара вверх, где все это происходило.

Я вошла во двор рериховской виллы и поразилась, как много здесь изменилось. Рядом с виллой выросли новые здания: одно — для выставок, другое — для семинаров и научных собраний. Все было построено на деньги Центрального правительства Индии и правительства штата Химачал Прадеш.

Первый раз я приехала в Кулу в 1972 году по приглашению Святослава Николаевича Рериха и его супруги Девики Рани.

Ничто здесь не напоминало ту Индию, которую я знала до сих пор. Казалось, я попала в другую страну. За лесистыми склонами поднимались ослепительные снежные вершины, в их изломах дробился голубой цвет неба. Внизу лежал древний поселок Наггар. Крыши, крытые серыми плитами сланца, веранды, нависающие над узкими извилистыми улочками, синие дымки, просачивающиеся из открытых дверей прокопченных старинных харчевен, неуклюжая квадратная башня замка.

А между замком и виллой стоял под трехъярусной крышей древний храм, посвященный богине Трипурасундарам, с которого я и начала под водительством Святослава Николаевича осваивать долину Кулу. Мы много беседовали во время прогулок, а иногда Святослав Николаевич приглашал меня на скамью, стоящую под деодаром, во дворе виллы.

Эти беседы запомнились мне на долгие годы. Но только теперь я поняла, что в них был свой подтекст, который проявился через значительное время.

Тогда же Святослав Николаевич рассказал мне об архиве Елены Ивановны, своей матери, который составлял философскую основу творческого наследия Рерихов. Потом через несколько дней повел меня в Институт Гималайских исследований «Урусвати», расположенный выше по склону над виллой. Я знала, что этот Институт прекратил свою деятельность во время Второй мировой войны.

Мы поднялись по тропинке, вьющейся по некрутому склону, и метров через пятьсот оказались на небольшой площадке, поросшей ярко-зеленой травой. Здесь стояли два здания Института. На одном из них еще сохранилась вывеска: «Урусвати».

– Весь этот склон и роща, – сказал Святослав Николаевич, – принадлежат Институту. Двадцать акров земли, которую мой отец Николай Константинович отдал для этой цели. Вот в этом доме, – Святослав Николаевич показал на первый из них, – работали и жили зарубежные сотрудники Института, а в следующем были лаборатории.

Чуть в стороне, ниже по склону, некогда стоял дом, в котором жили тибетские ламы, помогавшие Юрию Николаевичу Рериху в его лингвистических исследованиях.

Шаги гулко отдавались в пустых помещениях. Комнаты тянулись одна за другой. Мы остановились перед дверью. Заржавевший механизм долго не поддавался. Наконец мы оказались в большом зале. Свет с трудом пробивался сквозь плотно прикрытые ставни. Когда глаза привыкли к полумраку, я увидела ящики, которые громоздились друг на друге. Ящиков было много, их покрывал толстый слой пыли. По стенам стояли застекленные шкафы.

– Наши коллекции, – коротко бросил Святослав Николаевич.

Это были коллекции, частично оставшиеся от Центрально-Азиатской экспедиции Рериха и собранные экспедициями самого Института, – богатейший научный материал, к которому несколько десятков лет не прикасалась рука ученого. В застекленных шкафах и ящиках находилось собрание ценных этнографических и археологических находок. Орнитологическая коллекция насчитывала около 400 видов редчайших птиц, некоторые из них сейчас уже исчезли. Ботаническая полностью представляла флору долины Кулу. Геологическая содержала немало редких минералов. Тут же были и зоологическая, фармакологическая, палеонтологическая коллекции.

Виднейшие ученые Индии и мира, такие, как А.Эйнштейн, Р.Милликен, Дж. Чандра Бос, Н.И.Вавилов, сотрудничали с Институтом. Рерихи провели крупнейшую в ХХ веке Центрально-Азиатскую экспедицию и разработали накануне Второй мировой войны Пакт по защите культурных ценностей. Пакт назвали именем Рериха.

Мы прошли в следующую комнату, по стенам которой тянулись полки с книгами – четыре тысячи томов. В одном из помещений обнаружилось оборудование биохимической лаборатории. Книги давно уже никто не снимал с полок, лабораторным оборудованием не пользовались... Тем не менее все это не производило тягостного впечатления запустения и упадка. Казалось, люди лишь недавно покинули эти стены по каким-то не зависящим от них обстоятельствам. Они успели только упаковать коллекции и закрыть на замки двери библиотеки и лаборатории...

– Вот что такое «Урусвати» теперь, – Святослав Николаевич печально наклонил голову. – Но ведь советские ученые могут здесь работать? – глаза его улыбнулись. – Об этом не раз говорили и мой отец, и брат. Почему бы советским и индийским ученым здесь не поработать вместе? Все это, – он обвел взглядом вокруг, – может оказаться в их распоряжении. Русские начали, русские должны и продолжить...

Эта тема — «русские начали, русские и должны продолжить» — целый день звучала в наших беседах.

– Вы должны знать, – говорил Святослав Николаевич, – что этот Институт не просто очередное научное учреждение. В нем заложено будущее нашей науки. Тогда, во время войны и после, судьба Института сложилась непросто, и прервались исследования и та научная методология, которая лежала в их основе. И все это заложено было не нами, Рерихами, а нашим Учителем, который создал Живую Этику, и планы которого мы выполняли. Вы знаете, все очень интересно было задумано и еще более интересно исполнялось. Во всех этих действиях, в которых мы участвовали, было не только будущее новой науки, но и будущее эволюции человечества, его преображения, его новых форм существования.

Все чаще и чаще в наших разговорах звучали слова — Новая эпоха, новое мышление. А через несколько дней Святослав Николаевич попросил передать его предложение Академии наук СССР. Он хотел, чтобы группа советских ученых прибыла в Кулу и решила проблему совместного с Индией сотрудничества в Институте Гималайских исследований. Вернувшись в Москву, я передала это тем, от кого все зависело. Но сам процесс шел медленно и вяло, обстоятельства менялись, трудности задуманного росли. План Святослава Николаевича так и не был выполнен.

В 1997 году, когда я заезжала в Кулу после заседания в Симле Попечительского Совета Международного Мемориального треста Рерихов, здание, где когда-то жили иностранные сотрудники Института, было отремонтировано, и там располагалась выставка предметов искусства и ремесла народов гималайского региона.

Юбилейные рериховские торжества совпали с началом ремонта и второго здания. Видимо, будущее Института уже имело определенную перспективу. И, конечно, эта перспектива касалась и российских, и индийских ученых. Ибо все, что совершалось Рерихами в Индии, всегда имело связь с Россией. Юбилейные рериховские торжества в Индии в этом году еще раз подтвердили этот факт. Торжества проходили на высоком правительственном уровне. В них участвовали главные министры штатов Химачал Прадеш и Карнатака, крупные культурные и общественные деятели Индии. В конце пребывания в Индии делегации МЦР премьер-министр Индии Манмохан Сингх счел необходимым принять президента МЦР Чрезвычайного и Полномочного Посла Ю.М.Воронцова и меня, вице-президента, Генерального директора Музея имени Н.К.Рериха. Вслед за этим последовал прием у министра иностранных дел Индии. И в выступлениях главных министров штатов, в которых когда-то жили и трудились Рерихи, и в беседах с премьер-министром страны и министром иностранных дел красной нитью проходила одна мысль: Рерихи создали культурно-духовный мост между Индией и Россией.

Рерихи оказались в Индии не случайно. Они стремились сюда и в этом стремлении были не одиноки.

Магнетизм Индии испытывали многие. В чем же тайна ее великой притягательности? Прежде всего в непрерывности культурной традиции, которая объясняет и все остальное. Прошедшие по пространству Индии народы не исчезли, как это было с древними египтянами, шумерами и многими другими, чьи следы, может быть, еще даже и не отысканы. Самые загадочные, самые древние народы продолжали существовать в Индии со своей культурой, со своими многовековыми традициями. Непрерывно развивающаяся культура формировала духовный облик индийца, создавала непревзойденные шедевры искусства, шлифовала драгоценные камни индийской философской мысли и мудрости. Культура и Красота создавали в течение многих веков поле мощной и тонкой энергетики, на которое опиралось и дальнейшее развитие страны. Индийцы с самых ранних времен погружали свою мысль в пространство Вселенной и понимали многое из того, что мы начинаем понимать только теперь. Возможно, именно ощущение своего единства с Космосом и сделало Индию со временем духовным магнитом, или духовным сердцем планеты.

Конечно, вторжения и войны не миновали ее. Начиная с древности и кончая новым временем в Индию вливались чужие племена и народы. Однако никому из них, включая и среднеазиатских мусульман, не удалось стать ее завоевателями в полном смысле этого слова. Индия ассимилировала пришельцев, брала лучшее из их культуры, отметала ненужное.

Непрерывная культурная преемственность создала в Индии уникальный институт духовных учителей — гуру, который продолжает существовать в этой стране и до сих пор. И посейчас учителя оказывают всепроникающее влияние на нравственный и творческий характер народа. Высокое уважение к учителю, которое мы встречаем в Индии, обусловливает высокий уровень его нравственности и сознания.

Помимо всего этого Николая Константиновича Рериха притягивал к этой стране поиск древнейшего общего источника культуры индийского и славянских народов. Многие факты свидетельствовали о существовании такого источника. Не только определенное сходство в языках и традициях, идущих от самой древности, говорило о культурной близости, но и общее в психологии обоих народов наводило на серьезные размышления. Поэтому Рерихи остались в Индии на многие годы. В сотрудничестве с великими Учителями Индии Рерихами была создана философия реального Космоса – Живая Этика, которая является началом нового, космического мышления.

Важнейшую роль в этой работе сыграла выдающийся философ Елена Ивановна Рерих.

Святослав Николаевич Рерих участвовал во всех начинаниях своей великой семьи. Он был выдающимся художником, философом, ученым, занимавшимся естественными науками, и выдающимся общественным деятелем.

Его творчество было пронизано идеями философии реального Космоса. Святослав Николаевич был не только последователем, но и толкователем этого мировоззрения. Как глубокий философ, он по-своему сумел осмыслить и развить его важнейшие положения и идеи. «Наше внутреннее стремление к чему-то более совершенному, более прекрасному, — говорил он об источниках своего вдохновения, — является той великой внутренней силой, которая изменяет нас и изменяет также нашу жизнь. Без этого внутреннего пламени человек не может разбудить в себе скрытые энергии и не может подняться на более высокий уровень знания и опыта». Святослава Николаевича привлекали те энергетические процессы, к которым он был наиболее близок, опыт в познании которых накопил в течение своей жизни. Красота, ее суть и роль, ее энергетика занимали, пожалуй, в этом опыте первое место. «Для меня реально и очевидно, что в искусстве и красоте заключены сверхъестественные силы», — поясняет он, употребляя слово «сверхъестественный» отнюдь не в расхожем его смысле, а имея в виду ту энергетику высоких вибраций, которая ещё недоступна человеку.

Красоту, с которой мы соприкасаемся в нашем плотном физическом мире, можно разделить на две группы. Красота, созданная энергетикой Природы и несущая в себе ее дух, ее силу, и Красота рукотворная как результат творчества самого человека, также несущая в себе его силу или энергию духа. Святослава Николаевича как художника и мыслителя привлекала, в первую очередь, тайна Красоты рукотворной. Он исследует ее механизмы, стремится определить ее скрытые пружины и проявить сокровенные корни. Красота не может быть создана без высшего идеала, справедливо считал он. Разрушение этого идеала — духовного или эстетического — приводит к обезображиванию жизни, к гибели ее эволюционного стержня. Утерю высшего эстетического идеала мы наблюдаем сейчас во всем мире и в нашей стране также. С этой точки зрения работы Святослава Николаевича имеют для нас непреходящее значение.

Из многих своих бесед со Святославом Николаевичем я поняла, как основательно и серьезно занимал его вопрос — что именно способствует появлению в искусстве Великих Мастеров и какова их действительная роль в эволюции. Он вовлек меня в размышления обо всем этом, и порою мы даже спорили… Как-то во время моего очередного визита к нему он протянул мне стопку машинописных листков. Это была его лекция о гуманизме в искусстве, которую он читал в одном из индийских университетов. И в ней я нашла глубокую формулировку, касающуюся Великих Душ и Великих Мастеров. «Эти поиски высших ценностей повторяются периодически, и кульминацией обычно является момент, когда дремлющие до сих пор творческие силы раскрываются и появляются Великие Души, будто притянутые невидимым, неизвестным магнитом, чтобы, используя весь накопленный опыт прошлого, создавать новые формы и сочетания. Эта переоценка высших человеческих ценностей всегда являлась одним из мощных стимулов для продвижения вперед».

Благодаря родителям, говорил Святослав Николаевич, «я понял великие ценности жизни и имел контакты с Личностями, которые давно прошли по великому и царственному пути самоосвобождения». Святослав Николаевич до самого последнего своего часа сохранял связь с Великим Учителем. Когда все члены семьи Рерихов ушли из жизни и он остался один, эта связь многое облегчала в его нелегкой жизни. Рассказывая мне об Учителях — а это случалось нередко, — он называл их «более совершенными людьми, найти которых может только тот, кто готов для этого и кого они сами хотят встретить». Говоря об Учителях, Святослав Николаевич становился строг лицом, а глаза его обретали удивительную глубину и взгляд уходил куда-то в таинственное пространство. Наблюдая за ним в такие моменты, я не могла отделаться от какого-то внутреннего чувства, что передо мной один из тех, кого называют Великими Душами, на долю которого досталась нелегкая и одинокая жизнь на нашей планете. Потом, много лет спустя, я нашла в письме Елены Ивановны подтверждение этому моему ощущению. Но в своих взаимоотношениях с людьми, и в частности со мной, Святослав Николаевич никогда ни словом, ни намеком не давал понять, что и он принадлежит к когорте совершенных людей. Временами же был непредсказуем и совершал неожиданные поступки, реальный смысл которых уяснялся позже. Думаю, он хорошо понимал, что малокультурные и невежественные люди пытаются сделать из факта существования Учителей и их «великого царственного пути» расхожую сенсацию или средство для собственного возвеличивания.

Мудра и глубока мысль Святослава Николаевича, которую он выразил в одной из бесед, — меньше стараться обучать друг друга. Главное — самосовершенствование. Начинать надо с переделки самого себя. Это основа всего. Тогда мы сможем помочь и другим. Учительство он рассматривал как помощь другим, а не как средство возвышения над другими. В этой мысли был заложен глубокий этический смысл. Святослав Николаевич часто говорил о будущем, полагая, что все те, кто связан с идеями Рерихов, работают на это будущее. Что думал о будущем он сам? И как его готовил? Что сделал для этого в свои последние годы? Ответ на эти вопросы я получила в Бангалоре, где он прожил несколько десятков лет. Я посетила в 1992 году его мастерскую в загородном имении, где двумя годами ранее работала с наследием Рерихов, готовя его к вывозу в Россию.

Мастерская сохраняла прежний вид. Бронзовые фигурки стояли на своих местах, по стенам висели все те же танка и миниатюры. На полу, прислоненные к книжным полкам и покрытые полиэтиленом, стояли картины хозяина мастерской. Многие мне были знакомы по выставкам, репродукциям и по личному общению с автором здесь же, в мастерской. Это была красота, сотворенная большим художником. Но вот, вынутые из полиэтиленовой упаковки, передо мной засверкали картины, которых я раньше не видела. Яркие, светящиеся краски, странные, как будто земные и в то же время неземные формы. Тонкое красивое женское лицо, возникшее из каких-то причудливых облаков, деревня и в то же время не деревня, река, струящаяся сквозь горы и освещающая их изнутри. Затрудняюсь и сейчас дать точное описание увиденного мною. Но тогда поняла, что на двухмерном пространстве полотна Святослав Николаевич изобразил тонкий мир четвертого, а может быть, и более высокого измерения. Полотна несли в себе уникальный духовный опыт самого мастера и повествовали о реальности и доступности нездешних миров. К сожалению, через полгода эти картины были похищены вместе с другими драгоценностями семьи его секретарем Мэри Пунача.

Когда Святослав Николаевич остался один, а это длилось немало – 33 года, – он считал своим долгом хранить память об ушедших Рерихах. В наших беседах он часто возвращался к родителям и старшему брату. Говорил о самом сокровенном, что несли они в себе. Вся семья была единым духовным явлением, что встречается крайне редко в нашей обычной жизни. Связанный с Николаем Константиновичем тесными сыновними узами, Святослав Николаевич время от времени заставлял себя как бы отойти на какое-то расстояние от фигуры отца, чтобы оценить величие, которое тот нес в себе как человек, художник, ученый и мыслитель. И эта отстраненность рождала у Святослава Николаевича точные и яркие слова, определяющие суть великого человека. «Пройдет еще много лет, — писал он, — прежде чем всесторонне будет оценен вклад Николая Константиновича в сокровищницу культуры человечества и его глубокое провидение в будущее. Его книги включают в себя самые замечательные мысли и чаяния всех народов всех стран. Но это дело будущего».

Осмысливая значение творчества отца, Святослав Николаевич отмечал одну его важную черту — тесную связь с Россией, подлинный его патриотизм и непреходящую любовь к Родине. Сам он не принимал мнения ряда русских художников и искусствоведов, особенно распространенного в 80–90-е годы прошлого столетия, что русским художником Николая Константиновича можно считать только до поездки его в Индию. После этого, по их разумению, он таковым уже не являлся. Помню, в один из моих визитов в Бангалор Святослав Николаевич пригласил в загородное имение и там показал мне удивительные, прекрасные картины отца. Многих из них я еще не знала. Мы сидели в мастерской, и двое слуг бережно ставили на мольберт одну за другой картины Николая Константиновича, писанные в Индии. Мне до сих пор трудно забыть то потрясшее меня тогда впечатление от этих произведений, их глубокой красоты, от озаряющих красок, музыки света, которая звучала с каждого полотна.

– Ну, как? – спросил Святослав Николаевич. И я поняла, что и он находился, не знаю в который раз, под волшебным воздействием этих полотен.

– У меня нет слов, – ответила я.

– Вы знаете, и у меня не находилось слов каждый раз, когда я видел новую картину Николая Константиновича. А кстати, – улыбаясь, спросил он, – смогли бы Вы, не зная, чьей кисти принадлежат картины, определить национальность художника?

Вопрос был столь неожиданным, что я не смогла сразу на него ответить. Мне и в голову не приходило искать в картинах какие-то признаки национальности автора. Святослав Николаевич, видя мое затруднение, пояснил:
– Это важный вопрос, по крайней мере, для меня. Можно ли картины Николая Константиновича считать русской живописью?

– А как Вы думаете? – спросила я.

Он как-то задумчиво посмотрел на меня и сказал:
– Конечно, можно.

– Почему? – спросила я.

– Давайте посидим еще перед этими картинами и ответим на этот вопрос.

Мы посидели, и через какое-то время я поняла, что передо мной действительно картины русского художника. Кроме своеобразия стиля и формы, от картин исходила эманация, если можно так сказать, неощутимая, но вполне реальная. Определить эту эманацию своими словами я не смогла. На помощь пришел Пушкин: «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет». Когда я процитировала эти слова, Святослав Николаевич как-то весь преобразился и, я бы сказала, засветился.

– Ах, как хорошо сказал Пушкин! – воскликнул он.

Так же, как и остальные Рерихи, Святослав Николаевич любил Россию, был очарован ее культурой, убежден в высокой миссии страны. Он всегда верил в ее будущее и всегда ощущал ее как свою Родину, которую он покинул двенадцатилетним мальчиком. Его высказывания о России глубоки и точны. Мне хочется привести одно из них:
«Я всегда верил, — говорил он, — что России предопределена особая, исключительная роль. В России сошлись Восток и Запад. А потом ее размеры, географическое положение... Все это чрезвычайно важно».