Page 24 - Мастер2-1

щицу, а выйдя из пещеры, увидел, как дверь сама собой закрылась и ее очертания исчезли в каменной стене. И хотя охотник принес с собой домой золотую вещицу, его рассказу о пещере с сокровищами никто не поверил. Многие ходили в то место, но ни веревки, ни двери не нашли. Потом охотник заболел и стал чахнуть на глазах. И люди сказали, что это случилось из-за той вещицы. Тогда ее выбросили, а шаман много днейчитал заклинаниянад больным. Говорят, что охотник выздоровел, но уже никогда не был таким сильным, как раньше. И больше никогда не ходил к пещере, где лежал заколдованный клад.

Рассказчик повернул ко мне лицо, и я увидела правильные, будто высеченные на желтоватой меди его черты. Мы сидели на горе, где почти у самой вершинынаходилась знаменитаяУсть-Канская пещера, где когда-то тоже жили неизвестные нам люди и где археологи нашли немало интересных реликвий. Но золота там не было.

Алтайские чабаныприносят все новые легенды: о змее, высеченной на камне, о следе человеческой ноги на скале, о найденныхмедных руд-никах Демидова, которые до сих пор охраняются. И каменные круги древних курганов, покоящиеся в узких солнечных долинах у Яконура, Усть-Кана, ВерхнегоУймона, продолжают питать народнуюфантазию, вызывая в воображении загадочные племена, ушедшие под землю…

СтароверческоеселоВерхнийУймонлежаловдолинемеждвуххребтов. Село было крепким. Потемневшие от времени рубленые избы выглядели

справнымииухоженными.Заборынапомина-ли невысокие укрепления. Село было «стран-ноприимным», и странников там привечали. Но этим дождливым летом странники были в дефиците. И поэтому все не утоленное в этом году«странноприимство»верхнеуймонцевоб-рушилосьнаменя.Последолгихпрепиранийв совхозной конторе меня увела к себе Матрена Лукинична Коньшина.

—Вот как бывает, — говорила она, когда мы сидели вечером, попивая чай с душистым алтайскиммедом,—приехал человек, пожил в селе и оставил о себе долгую память. И дом, где онжил, теперь стал знаменитым, мемори-альнуюдоскуповесили.Акогдапоявилсяунас, наверное, подумали: «Вот еще один странник».—И сердобольно посмотрела на меня.

Сама Матрена Лукинична Рериха не помнила — была тогда еще в «бессознательном возрасте».