ИСТИННЫЙ СВЕТ: ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ О Ю.Н.РЕРИХЕ

Г.Р.Рудзите, председатель Латвийского Общества Рериха

Юрий Николаевич Рерих был не только выдающимся, непревзойденным востоковедом, но и удивительным человеком.
Нашей семье, отцу Рихарду Яковлевичу Рудзитису, сестре Илзе и мне, тогда студенткам, выпало счастье встречаться с ним в Москве с августа 1957 г. по май 1960 г. К сожалению, несмотря на радость возвращения на Родину и выполнение заветов родителей, в жизни Юрия Николаевича вряд ли найдем период более тяжелый, чем эти внезапно оборвавшиеся три года в Москве. Кажется, лучше всего об этом говорит картина Святослава Николаевича "Пиета" (1961), посвященная брату и предоставленная нам вместо портрета Юрия Николаевича, который все горячо требовали. Мать держит на руках сына-мученика, снятого с креста, убитого теми людьми, которым он отдал все — знания, работу, жизнь. Изменились ли мы? Или все еще готовы стать против каждого, кто нам чужд, непонятен? Но без надежды жить нельзя: беспросветный темно-синий фон боли в картине пересекается розовым лучом надежды... Разве, чтобы понять, оценить, нужен нам был такой удар? "Они умеют почитать только мертвых", — когда-то горько отметил Николай Константинович.
Вспомним, уже в 1938 г., с начала военных действий в Европе, Рерихи ищут временное место для архива — картин, книг, манускриптов в Латвийском Обществе Рериха в Риге (где и было найдено место). Когда не удается получить визы из Москвы, Рерихи пытаются достать их через советское представительство в Латвии.
Николай Рерих уходит из жизни в сборах на Родину. ("Я не уехал, я путешествую", — заметил он когда-то на Алтае соотечественникам). И в Калимпонге Елена Ивановна и Юрий Николаевич Рерихи живут надеждой вернуться.
Лишь осенью 1956 г. мы узнали от друзей Николая Константиновича в Москве, что Юрий Николаевич во время визита Хрущева в Индию получил советское подданство и разрешение вернуться на Родину, прислал уже свои новейшие работы в Институт Востоковедения.
Рихард Яковлевич считает это величайшим событием, он записал в дневнике: "Юрий объединяет в себе два континента. Этот воинственный мудрый дух, может быть, будет заместителем Н.Рериха. Сердце с нетерпением стремится прочесть письмена ближайшего будущего".
Но месяцы проходят, а вестей новых нет.
В августе 1957 г. отец посылает меня вместе с сестрой Илзе, которая со студентами из Художественной Академии поехала на Молодежный фестиваль в Москву, узнать что-нибудь о приезде Юрия Николаевича. Он дал мне несколько адресов, в том числе искусствоведов М.Бабенчикова и М.Алпатова. Брат последнего, биолог, восхищался Рерихом и одним из первых пытался объяснить излучения человека под влиянием икон и на примерах жизни. От коллекционера рериховских картин врача С.Мухина я узнала, что Юрий Николаевич уже в Москве и просит спешно связаться с моим отцом.
Так 26 августа состоялась наша первая встреча с Юрием Николаевичем. На нас глядят глаза Елены Ивановны. Черты Матери и Отца. И общая цель, и одна дорога жизни. С юности изучив восточные языки и военное дело, он стал первым помощником родителей в беспримерной Центрально-Азиатской экспедиции.
И в Москве он — по желанию родителей. "Если меня уже не будет, поедешь в Россию?" — "Поеду", — ответил Сын Матери. Он привез огромную библиотеку, вещи родительские, свои. Среди них зеленая настольная лампа матери, много повидавший ледоруб, статуя Будды с Цейлона, танки тибетские, статуэтки, ценнейшие иконы. Более 400 картин Николая Рериха, долго лежавшие в Одесском порту. Манускрипты отца, самого Юрия Николаевича. Рукопись трехтомного автобиографического сборника Николая Константиновича из 999 очерков. (Лишь война помешала первой части его выйти в Риге). Неоценимый манускрипт Юрия Рериха "Средняя Азия". Трудно было все разместить в четырех крохотных комнатах квартиры на Ленинском проспекте, 62/1.
Первой задачей было понять и войти в советскую действительность. Он ведь приехал из другого мира. И подчеркивал, что всегда говорит и будет говорить то, что может говорить при всех.
Поразило его умение мыслить. Мысль, напряженная, как натянутая тетива лука в руках его любимого героя Гесэр-хана. "Любую вещь надо осмыслить со всех сторон, — говорил он, — даже если кажется, что может быть только так. Первое — дисциплина мыслей и чувств. Осмысленным должен быть каждый наш поступок, даже каждое движение руки. Вечером обдумывать пройденное и составить план на завтра. Хоть что-то изменить к лучшему в себе каждый день".
Конечно, во всем сказывалось и его прекрасное воспитание и врожденный аристократизм, аристократия духа.
Его тронули слова Рихарда Яковлевича о потерпевших в репрессиях членах Общества Рериха в Латвии, четверо из них погибли. Отец говорил: "Радостно сознавать, что все 30 рериховцев, из которых большинство вернулись домой, не жалеют о времени решающих испытаний и чувствуют в сердце оптимизм. Когда я смотрю в эти близкие лица, я радуюсь за каждого, за их преданность. В нашем сумеречном времени великого перехода Преданность — это единственный истинный свет, который освещает все пути и принесет для человечества Зарю Будущего".
У нас было много вопросов о жизни в Кулу, об Отце и Матери. Людмила и Рая воспроизвели из фотографий комнаты в Наггаре, вспоминали, часто сквозь слезы.
Николай Константинович передал Юрию Николаевичу свой дневник. Велел проставить на некоторых картинах, которые ему особенно близки, свое имя. Перед смертью Николая Константиновича по радио прозвучала песня "Сохрани земля могилу святую".
Отец мой отметил французское изречение: "Король умер, да здравствует король!". Юрий Николаевич тихо, с достоинством принял это, зная нелегкую ношу. Но он — король, у него свое внутреннее недоступное королевство, где он весь и в разговоре с нами. Лишь глаза невольно дарят нам свет этой Страны.
Юрий Николаевич заметил, что в горах особые условия, можно меньше спать, есть. Елена Ивановна вставала до восхода солнца, в 3-5 часов. Беседовала с Учителем, записывала; чем могла — делилась и давала переписать. Когда не было секретаря Владимира Шибаева, было трудно. Иногда писал Юрий Николаевич, иногда Рая.
Отец мой спрашивал: "Много ли еще Дано?". Ответ был: "Опубликовано будет, когда будет время. И "Надземное", вторую часть "Братства", пока не издавать. И так дано слишком много. Щедрое сердце Матери Агни Йоги иногда давало больше, чем мы можем понять".
"Источник в вас, — говорил Юрий Николаевич, — в вас постоянно покоится источник своей собственной энергии. Не нужно при этом прибегать к каким-то заклинаниям, следует лишь помнить о даре, имеющемся у каждого человека". Отец рассказывал, что пишет книгу о психической энергии, и сетовал, как же писать о ней, не упоминая Высший источник — Иерархию. Юрий Николаевич считал, что дополнить всегда можно позднее. Главное — современность и научность. Говорил, что видел книгу, которую искал отец, — Брандштетера "О психической энергии" — в фундаментальной библиотеке Академии Наук. Просил обратить внимание на космичность психической энергии.
Юрий Николаевич передал желание Матери, чтобы Рихард Яковлевич написал книгу о космическом аспекте работ Николая Константиновича Рериха. (Отец оставил манускрипт "Космические струны в творчестве Н.Рериха").
Отец спрашивал, как понять "умную молитву" или "умное делание". "Это та же самая пранаяма, — пояснял Юрий Николаевич. — "Господи Иисусе Христе, помилуй мя" — ритмический способ дыхания. Вдох, задержка, выдыхание. Эту молитву надо поместить в сердце. Ритм молитвы в сердце никогда больше не должен умолкнуть, должен стать частью нормального, повседневного. Надо оставлять время на молчание, чтобы сердца могло касаться Высшее".
Юрий Николаевич приблизил к нам Восток: "На Западе люди умеют умно говорить, даже умно думать, но живут обычную земную жизнь. На Востоке, если что-то говорят, сразу же применяют в обыденную жизнь, чтобы было согласие. Потому Запад не продвигается вперед, не преуспевает. У западных философов очень красивые мысли, но сами философы не знают простую жизнь. Многие люди думают, что и Живую Этику можно читать и не применять. Вместо религий со временем придет наука. Надо исходить из обстоятельств сегодняшнего дня, возможностей. Говорить языком, сейчас понятным. Хоть немного дать в жизнь. Единственная сила может сейчас приблизить человечество к духовности — наука". "Теперь придется вспомнить физику", — говорил он нам с отцом. Отметил книгу С.Т.Мелюхина "Проблема конечного и бесконечного" (М., 1958). Рассказывал, что посещает вечера физиков, где говорилось о тогда еще запрещенных темах: пятнах на Солнце, влиянии космических лучей на человека и растения. Иногда во внутреннем кармане пиджака у собеседников Юрия Николаевича находилась любимая книга Агни Йоги.
Эти книги распространялись тайком, из рук в руки. Их читали и Иван Ефремов, и Константин Паустовский, и Леонид Леонов; знал Учение, оказывается, и Максимилиан Волошин, который в 1926 г. встретился с Рерихами в Москве.
Юрий Николаевич советовал делиться прочитанным. Беседы — лучше всего вдвоем. "Мы не ценим объясняющие лекции, но работу над формированием себя". Делать выписки, создавать для себя определенные требования, нормы, чтобы знать, как действовать. Оставить в покое тех, кому трудно, кому надоедает, и работать с теми, кто готов и рад бороться с трудностями.
Охотно отвечая на бесчисленные вопросы отца по Живой Этике, Юрий Николаевич в обычном разговоре не блистал цитатами. Не зря некоторые люди, гостившие в Наггаре, считали, что Юрий Николаевич непричастен к Учению, он, самолично получающий Указания Учителя. Мысли он передавал ненавязчиво, незаметно в разговоре, примерами из жизни. Когда я тайком с удивлением и восхищением наблюдала это, он потом, наедине, тихо заметил: "Мы, восточные, не говорим о сокровенном, дорогом нам".
Человеком удивительной правдивости был Юрий Николаевич — не терпел ни малейшей лжи.
Он старался не встречаться с людьми, имеющими астральные видения, с астральными "гуру". Даже с их друзьями. Знал, насколько опасен и заразителен низший астральный мир. Высший мир не будет подвергать людей опасности в ядовитой атмосфере современного города, он будет говорить только самым верным и безопасным образом — через сердце.
"Приближаясь к Свету, тени сгущаются, — говорил Юрий Николаевич. — Западник будет сожалеть об ошибках, мучиться в угрызениях совести. Восточник осмыслит, отбросит и пойдет дальше".
Трудно было ему здесь, но он успокаивал нас: "Не трудно ли вам? Крепитесь, крепитесь, крепитесь!".
24 февраля 1958 г. отец пишет в дневнике: "Из-за него Москва, столь страшная, трудная (здесь его пытали в застенках Лубянки — Г.Р.) стала для меня вторым центром сознания".
Да, трудностей было много. Сколько энергии и находчивости потребовала уже первая выставка вновь привезенных картин Николая Рериха, столько раз разрешенная — и отказанная! В конце концов разрешили, но лишь в малом зале на Кузнецком мосту. Но сжатость помещения дала экспозиции особую силу напряженности света и красок. Выставка стала подлинным праздником.
Рихард Рудзитис записал в дневнике: "Русский народ возродится через искусство, прежде всего, через образы искусства Н.Рериха. Народ будет поражен, увлечен великим, небывалым духовным миром, той идейной культурой форм, которую он еще не знает. Живая Этика широким массам народа может говорить именно через искусство и культуру. Истинно, миссия Николая Константиновича и Елены Ивановны еще в будущем, именно после их ухода с земного плана. Путь испытания крепости нашего духа только теперь начнется. Мы теперь во всем предоставлены самоинициативе, находчивости и решениям духа".
Испытания для Юрия Николаевича начались с первых дней пребывания в Москве. Желание Николая Константиновича Рериха было передать значительную часть картин Алтаю. Но отбор картин прошел без ведома Юрия Николаевича. Он вздохнул с облегчением, когда увидел список 60 полотен, отобранных для Новосибирской картинной галереи.
Его волновала судьба картин. Они были преподнесены с одним условием — чтобы находились в постоянной экспозиции. Николай Константинович считал, что картины должны воздействовать во благо людей. И в Индии все они находились в экспозиции, включая помещения библиотек, больниц. Известна исцеляющая, обновляющая сила картин Николая Рериха.
Начало показалось обнадеживающим. Предлагались места отдельного мемориального музея во дворцах Подмосковья, в Архангельском, шла речь даже о постройке нового здания. Наконец, остановились на доме бывшего Общества поощрения художеств в Ленинграде, где когда-то жил и работал Рерих. До переселения из этого помещения Художественного фонда и окончания ремонтных дел было решено временно передать картины на хранение Русскому музею. Наверное, уже после разговора с директором музея Юрий Николаевич почувствовал неладное и спешно изменил списки картин. Любимое изречение директора было: искусство в музеях — это ледяная гора в море, лишь верхушка над водой, т.е. на экспозиции. Так и было. Почти все годы из огромной коллекции картин Н.Рериха (вместе с уже имевшимися 424 картинами) выставлялись лишь несколько. Остальная часть находилась "в строгом режиме", в запасниках, и все еще ждет своей "реабилитации".
Квартира Юрия Николаевича постоянно посещалась людьми, и он считал возможным пока, до оформления Мемориального музея Н.Рериха, часть самых дорогих ему картин вывесить у себя, насколько позволяла свободная часть стен. Так, в квартире остались: "Гесэр-хан", "Св.Сергий-Строитель", "Тень Учителя", "Держательница Мира", портрет Елены Ивановны Рерих кисти Святослава Николаевича, гималайские пейзажи. (Часть можно узнать и по каталогам — картины выставлялись после ухода Юрия Николаевича). И все они были завещаны Н.К.Рерихом Родине. Юрий Николаевич, как и его родители, вообще ничего не считал своей собственностью. Его миссия была передать наследие Родине.
Все еще ждет своего издания трехтомник "Моя жизнь". До сих пор изданные сборники Н.Рериха далеко не охватывают его литературного наследия. Притом даже самый солидный сборник "Из литературного наследия" (М., 1974), где напечатана часть очерков из "Моей жизни", претерпел столько сокращений, искажений! "Моя жизнь" — это целый сборник, составленный самим автором.
А с каким трудом начал Юрий Николаевич издание буддийских источников, продолжая серию "Библиотека Буддика"! Никому не нужным остался и труд его "Средняя Азия", значение которого он сам весьма ценил. Полностью не издан дневник экспедиции "По тропам Центральной Азии".
Весной 1960 г. Юрий Николаевич мечтал об отдыхе в степях родной Монголии. Предполагал переехать работать в Бурятию, в Улан-Удэ. Не успел, ушел в другой мир, устрашающе внезапно. А может быть, он и знал, и чувствовал. За неделю до ухода, во время трапезы с ближайшими друзьями он усадил моего отца на свое место и просил всех работать вместе, поддерживая друг друга. Он ушел более одиноким, чем когда-либо.