ЭЗОПОВА БАСНЯ

"Скажи мне с кем ты, и я тебе скажу – кто ты есть".
Итак, некие собаки облаяли караван. По справедливости нужно ска­зать, что ни один из этих псов никак не пригодился бы в караване. Разве не замечательно, что вся темная стая подобралась так явно и по такому ес­тественному подбору, что ни одного животного из них вы и не могли бы приобрести себе. Есть в них и маленькие, кривоногие, рыжие собачонки, есть и пегие кобеля, есть и черные слюноточивые ублюдки, есть и колче­ногие, есть и бесхвостые. Казалось бы, выбор не малый. Но эта внешняя разница чисто кажущаяся. Внутренний смысл всей этой своры очень сво­еобразен. Та же подлость, та же жестокость и кровожадность, та же увер­тливость и лживость всех вывертов. Разве не удивительно, что сбежалась свора от разных концов, и кормленые, и голодавшие, и борзые, и колчено­гие – по звериному инстинкту сбежались многие и лают они на проезжих, как по заказу. Думает путник, кто же и каким способом собрал всю эту вшивую команду? Почему же непременно какие-то уроды, запятнанные кровопролитием и всяким обдирательсвом, должны собраться в одну сво­ру и, задравши хвосты, бегать по деревне? Как будто и время сейчас да­леко не весеннее. Как будто и коты на крышах еще не начали серенады, а кудластая свора уже спущена и бегает, рыча и тявкая. И как это случи­лось, что ни одной мало-мальски породистой собачонки не пристало к оголтелой стае. Есть же такие законы в природе, по которым – как в че­ловекообразном, так и в животном царстве – "рыбак рыбака видит издале­ка". Давнишние трактаты о естественном подборе недалеки от истины. Правда, иногда "в семье не без урода", но чаще всего – "яблоко от ябло­ни недалеко падает". А если заведется в стволе дерева червивость, то и плоды такого дерева гнилы.
Одни ямщики любят ответить на собачий лай лихим кнутом, а другие ухмыльнутся – "пусть себе горло дерет". Но коли попадется шавка под пристяжную, ямщик только скажет – "достукалась бестия".
Бестия – слово латинское. Значит оно зверь, животное. Много оно из­бродило по свету, ибо в самых разных обстоятельствах требовалось это обозначение. Животность и звероподобность не раз поражали человечес­кое мышление. Всевозможными способами человечество пыталось отде­латься от звериных инстинктов. Худшие из человеческих состояний, именно, отмечались наименованием звериности и жестокости. Говорят, что лишения и страдания очищают человеческое сознание.
Спрашивается, какие же еще страдания нужны? Какие же еще лише­ния должно претерпеть человечество, чтобы отрешиться от низкой жи­вотности? Кто-то говорит, что еще какие-то катастрофы должны пронес­тись над затуманенной нашей Землею. Некто утверждает, что какие-то острова должны провалиться, какие-то новые моря должны возникнуть, но какие же размеры этих новых водных пространств должны быть, что­бы люди серьезно об этом задумались? Плачевно подумать, что люди так легко привыкают даже к самым ужасным положениям вещей. Точно бы требовалась какая-то ускоренная прогрессия воздействий, чтобы современное мышление озадачилось и помыслило о путях ближайшего будуще­го.
Говорят, что многие из современной молодежи прежде всего смот­рят в газетах на страницу спорта и кинемо. Говорят, что многие затруд­нятся в перечислении самых выдающихся философов, а в то же время бе­зошибочно перечислят бойцов и борцов, и звезд фильмы. Может быть, это и не совсем так, но рассказы профессоров и школьных преподавателей заставляют задуматься о современном течении мысли. Так же точно все это заставляет помыслить, что же именно толкнуло теперешнее поколе­ние на такие крайности. Кто читал о последних годах Римской империи или Византии, тот с изумлением мог бы найти многие параллели. Среди них бросится в глаза необыкновенное устремление к цирку, к гладиато­рам, к конским гонкам и ко всяким условным призам. Разве и теперь каж­дая деревня, а скоро каждая улица, не будет иметь свою королеву красо­ты, или свою замечательную руку, или ногу, или свой особенный волос. Точно бы ничем другим не может вдохновляться человеческое вообра­жение, а в то же время неразрешимая механическая проблема загромож­дает течение прогресса.
Все государства, все учреждения, все частные лица живут вне бю­джета, лишь умножая какой-то общеземной долг. Эта материальная за­долженность не ограничится одними земными, механическими условия­ми – она перейдет в другую, гораздо более опасную задолженность, и ес­ли планета окажется духовным должником, то этот страшный долг может быть тяжким препятствием всего преуспеяния.
"Собаки лают – караван идет", – так говорит оптимизм, а пессимизм вспоминает, как стаи озверелых собак пожрали часового у порохового погреба. Осталось от него - винтовка, тесак и несколько пуговиц. И каж­дый прохожий мог после случившегося беспрепятственно поджечь этот погреб и наделать непоправимый вред. Но будем следовать по путям оп­тимизма и примем каждый собачий лай, как знак того, что движется неч­то новое, полезное, неотложно нужное. Иногда даже горчайшие знаки пессимизма будут лишь тем естественным подбором, который во благо строительства все равно должен свершаться.
Особенно ужасны чудовища, когда они скрыты во тьме, но когда они так или иначе вылезают к свету, то даже самые их безобразные гримасы перестают быть страшными. Знать – это уже будет преуспевать.

1934