ТРУД

"Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь"

Сколько раз это мудрое речение употреблялось и сколько раз оно толковалось ложно. Каждый пытался пояснить значение труда по-своему. Сапожник понимал, что труд это есть сапожное дело, кузнец в себе знал, что истинный труд заключен в кузнечном молоте. Жнец потрясал серпом как единственным орудием труда. Ученый, естественно, понимал, что труд в его лаборатории, а воин настаивал о труде военных познаний. Ко­нечно, все они были правы всегда; но судя в самости, они прежде всего хо­тели понять о себе, а не о другом.
Чужой труд смотрелся через уменьшительные стекла. Никто не хо­тел искренно понять, насколько все виды труда зависят и сотрудничают друг с другом.
Ведь это просто? Конечно, просто. Ведь это всем известно? Всем, от мала до велика, известно. Это применяется в жизни? Нет, не применяе­тся.
Получились самовольные разделения труда на высший и низший. И никто толком не знает, где именно граница оценки труда? О качестве тру­да по нынешним временам часто вообще судят очень странно. Наряду с развитием механических производств люди начали всецело полагаться на машины. Но ведь и в любой машине будет лежать в основе качество тру­да, в зависимости от умения применять эту машину.
Не раз говорилось о том, что даже машина иначе работает в разных руках. Больше того, достаточно известно, что одни мастера благотворны и для самой машины, другие же как бы носят в себе какое-то разрушительное начало. Люди издавна понимают значение ритма в труде. Приходи­лось видеть, как для общественных работ присоединялись местные ор­кестры для вящей успешности. Даже в далеких гималайских лесах дрово­секи носят деревья под удары барабана. Всем это известно, и тем не ме­нее сознательная согласованность труда все-таки является чем-то ненуж­ным и неопознанным в глазах большинства.
Уже не будем говорить о том, что некоторые стороны труда, очень тяжкие, требующие большой подготовки, часто совершенно игнорируют­ся.
Взять хотя бы труд народного учителя. Всегда он был и несправедли­во мало оплаченным, и всегда оставался под сомнением ото всех сторон. В то же время решительно каждому известно, что воспитание детей мо­жет быть поручаемо лишь человеку, действительно образованному, име­ющему в своих предметах основательные познания и вполне обеспечен­ному, чтобы не рассеиваться в отыскании побочной работы. Не правда ли, все согласятся с необходимостью сказанных условий? Тем не менее и в общественных, и в государственных масштабах народный учитель остае­тся в прежнем бедственном положении. Мало того, если в казначействе не окажется наличных сумм, то, вероятно, прежде всего народный учи­тель, врач, ученый будут исключены из бюджета. Уже не говорим о писателях, художниках и прочих лицах свободных профессий, которые так необходимы для народного образования и вызывают наименьшие заботы государства. Скажите, что это не так?
В основе всяких таких прискорбных и продолжающихся недоразуме­ний все же лежит невежественное понимание о труде. Естественно, все желают, чтобы их государство преуспевало. Все довольны, когда общес­твенные начинания кем-то подхвачены. Вместе с тем обычно, лишь как исключения, люди понимают всю меру ценности труда. Апостольское ре­чение, безусловно, правильно. Никакие дармоеды и паразиты не имеют права на существование. Но при этом насколько нужно воспитать народ­ное сознание в истинном понимании, что такое труд на всеобщее благо.
Не случайно человечество знает многие поучительные житейские примеры. Великий пример сапожника Беме или мастера телескопичес­ких линз Спинозы, примеры некоторых епископов, бывших превосходны­ми ткачами, и другие такие же поучительные житейские опыты должны бы достаточно показать оценку качества труда. Наконец, мы всегда име­ли пред собой потрясающий в своей убедительности пример преподобно­го Сергия Радонежского, который не принимал даже куска хлеба, если не считал его заработанным.
Такие ясные зовущие примеры должны быть рассказаны вполне убе­дительно во всех школах. Тем самым внеслось бы равновесие трудовых оценок. Стерлись бы многие гордыни, но, с другой стороны, и сердечно понялась бы радость о каждом прекрасно исполненном труде. Если все это так не ново, то почему же оно много где не применяется?
Почему же до сих пор министерства народного просвещения или трудовой промышленности и сельского хозяйства – иначе говоря, всего, что связано с мирным преуспеянием, находятся на третьих и четвертых местах. А иногда даже вообще поглощаются какими-либо другими сооб­ражениями. Ведь это так, и никто не может уверять, что сказанное есть преувеличение.
Сказанное не только не есть преувеличение, но оно недостаточно повторено. Из того, что некоторые люди вообще избегают мыслить о культурных ценностях, избегают хранить их и поставить на должное в циви­лизованном государстве место, уже из этого одного видно, насколько лю­ди мало берегут то, что лежит в основе мирного труда и творчества.
Заслуженно твердо сказано о не желающих трудиться и тем самым не признающих значения труда. Они могут и не есть, они не нужны для жиз­ни, они – сор и мусор. Вот как оценивается небрежение к понятию труда.
В настоящее время, во дни всяких механизаций, требуется тем боль­шее внимательное отношение к труду, требуется справедливость к тру­женикам всех родов и всех областей. Люди уже догадались, что увлече­ние роботами не есть высшее достижение. Тем самым будет осознано и качественно творческое начало каждого труда.
Опять-таки, посмотрите, как живут и трудятся истинные труженики. Каждый день, в полном порядке, в полной прилежности и терпении они создают что-то, и создают не для себя, но для чьей-то пользы. В этой ано­нимности заложено так много величия. Заложено так много понимания, что все это есть, в конце концов, условный иероглиф, как каждое имя, каж­дое понятие. Эти имена становятся вполне именами собирательными. Когда произносится Эдисон, то уже не думается о Томасе Эдисоне, но как о мощном собирательном понятии изобретательности на пользу челове­чества. Так же точно, будет ли произнесено имя Рафаэля или Рубенса, оно уже не будет чем-то чисто личным, оно попросту будет характеристикой эпохи.
На старинных китайских изделиях имеются своего рода марки. Они тоже не имеют в себе ничего личного. Они стали тою печатью века, о ко­торой так много говорилось.
Пусть будет печатью нашего века широкое и справедливое осознание труда. Пусть не будет забыт каждый полезный, творящий работник. Пусть во всех государствах вопросы образования, просвещения, труда будут на первом месте.

1935