Роль героики романтизма в формировании человека новой эпохи

О.Г.ШОСТАК,
кандидат филологических наук,
доцент кафедры иностранной филологии
Национального авиационного университета,
Киев

«Борьбою за утверждение вечного можно назвать жизнь человека. <...> Цель жизни <...> заключается в том, чтобы наслаивать на зерне духа элементы бессмертия до тех пор, пока ими не овладеет сознание и эволюция духа не станет сознательной» [1, с.186], – таков завет Учителя на все века всем проходящим по этой планете. Героизм является важной составляющей духовного восхождения, ибо без него невозможно воспитание таких важных черт, как мужество, преданность, устремление к красоте. Героизм заповедан всем народам на все времена. Если мысленным взором окинуть лучшие творения искусства, созданные великими – как известными, так и безымянными – творцами на всем протяжении истории, то становится очевидным, что наряду с воспеванием любви и преклонением перед красотою героизм является ключевой темой почти всех этих произведений. «Бхагавадгита» индусов, «Илиада» и «Одиссея» Гомера, «Слово о полку Игореве», «Давид» Микеланджело – этот список можно продолжить еще многими и многими мировыми шедеврами.

В контексте идей Учения Живой Этики героизм можно считать одним из проявлений действия психической энергии в человеке. К сожалению, эта человеческая черта проявляет себя намного реже, нежели этого требует течение эволюции жизни на планете, о чем с горечью пишут Учителя: «<...> В начале прошлого столетия поднялась волна романтизма, но без понимания сущности его, иначе говоря, без героизма» [2, 216]. Из приведенной цитаты следует сделать вывод о том, что героика романтизма являлась, и вероятно, продолжает оставаться важной эволюционной составляющей Плана Владык. Если оглянуться на два предыдущих столетия, то нетрудно увидеть тенденцию к возникновению романтизма или неоромантизма (другое название символизма), которые были предшественниками и спутниками кардинальных изменений, как на политической арене мира, так и в сознании людей. Иными словами, волна романтизма, как явления культуры, была инициирована Водителями человечества.

Хотя в большинстве своем романтики не осознавали той высокой миссии, что на них возлагалась, и уходили в сторону от начертанных перед ними задач, все же, к счастью, всякий раз находились истинные творцы и художники, чисто интуитивно прозревавшие величие поставленного перед ними задания. Среди тех, кто нашел в себе силы противопоставить себя общей тенденции, особо хотелось бы выделить представителей двух культур, русской и американской, – князя В.Одоевского, Ральфа Уолдо Эмерсона и Генри Дейвида Торо.

Романтизм, как литературное течение, отличался от своих предшественников стремлением вырваться из каких-либо сковывающих творчество рамок. Истинными романтиками были декабристы, героизму и бескорыстному служению идеалам которых не стали помехой ни эшафот, ни каторга, ни ссылка. Но после Восстания декабристов романтизм пошел на спад, общее состояние сознания характеризовалось безверием, апатией – именно этот настрой общества вызвал у Лермонтова горькое замечание о «потерянном поколении». Требовалась огромная сила духа и верность идеалам юности, чтобы не опуститься на дно обывательского довольства. Жизнь кн. Одоевского, двоюродного брата декабриста, тому пример. В своей весьма разнообразной деятельности ученого, писателя, музыканта, общественного деятеля, государственного мужа, он стремился служить высоким идеалам Истины и Добра. Перу кн. Одоевского принадлежит удивительная книга-трактат, в которой изложены философские, научные и политические взгляды ее автора. Это «Русские ночи».

Судьба литературного наследия В.Одоевского не относится к числу счастливых: имя автора первого в России философского романа мало известно читателю. Такая, с позволения сказать, «забывчивость» объясняется своеобразностью и необычностью самого произведения, исключительно сложного и насыщенного. С первых же строк романа автор задается вопросом, однозначного ответа на который не знает никто.

«Во все эпохи душа человека стремлением необоримой силы <...> обращается к задачам, коих разрешение скрывается во глубине таинственных стихий, образующих и связующих жизнь духовную и жизнь вещественную; ничто не останавливает сего стремления: ни житейские печали и радости, ни мятежная деятельность, ни смиренное созерцание; это стремление столь постоянно, что иногда, кажется, оно происходит независимо от роли человека <...> проходят столетия, все поглощается временем: понятия, нравы, привычки, направления, образ действия; вся прошедшая жизнь тонет в недосягаемой глубине, а чудная задача выплывает над утопшим миром. Для объяснения великого смысла сих великих деятелей естествоиспытатель вопрошает произведения естественного мира, эти символы вещественной жизни, историк – живые символы, внесенные в летописи народов, поэт — живые символы души своей» [3, с. 7] – так начинается роман «Русские ночи» Владимира Федоровича Одоевского, одного из самых сложных и драматических писателей в истории русской литературы и культуры. Время создания романа – 40-е годы XIX века – один из самых спокойных периодов в русской истории, связанный с затишьем на политической арене Европы, и его вполне можно было бы выдать за воплощенную эпоху гармонии и шеллингианского «тождества», ибо в философском мире господствовала самая грандиозная и систематичнейшая из всех известных учений философия Гегеля – словно реализовались мечты любомудров о философском счастье. Но в присмиревшей Европе Одоевский увидел угнетение человека, зажатого в тисках волчьего закона буржуазного эгоизма, а в системе современных ему философских учений – разрушение целостного отношения к миру – опасный путь, ведущий к бездуховности, беспочвенному позитивизму и вульгарному материализму. Одоевский одним из первых почувствовал опасность в обуржуазивании политики, науки, быта и не мог не ужаснуться этому. Ему, Рюриковичу, русскому дворянину, свидетелю героизма 1812 года, близкому по духу к декабристам, было глубоко чуждо хищническое отношение к жизни. Одоевский прекрасно понимал неотвратимость поступательного движения истории, которое он, в отличие от славянофилов, не стремился привязать к традициям старины, а бесстрашно искал опору для человеческой души, с помощью которой человечество смогло бы победить меркантильный мир надвигающейся бездуховности.

Четыре героя «Русских ночей» в своих ночных беседах пытаются объединить разнообразные области человеческих знаний, с тем чтобы получить целостную картину мира. Этот поиск четырех друзей отражает духовные искания самого автора. Анализируя философские искания любомудров, Одоевский писал: «Мы немножко свысока посматривали на физиков, на химиков, на утилитаристов, которые "рылись в грубой материи"». Из всего перечня дисциплин любомудры считали достойным внимания лишь анатомию, особенно анатомию головного мозга. «Но анатомия естественно натолкнула нас на физиологию. <...> Но в физиологии естественно встретились нам на каждом шагу вопросы, необъяснимые без физики и химии <...> Вот каким образом гордые метафизики, даже для того, чтобы остаться верными своему знанию, мы были приведены к необходимости завестись колбами, рецеплентами и тому подобными снадобьями, нужными для грубой материи... Эти разнообразные занятия не были безотчетным энциклопедизмом, но стройно примыкали к нашим прежним работам» [4, с. 328].

В.Одоевский верил в возможность синтеза наук, а также в возможность сочетания достижений науки с прозрениями искусства. Высочайшим примером в этой области была для него деятельность М.В.Ломоносова. Он писал: «<...> Наш Ломоносов, который также был физиком, философом, астрономом, поэтом, химиком, историком, живописцем, прежде Франклина открыл связь между электричеством и грозою и в то же время написал лучшую доныне грамматику, вычислял течение звезд и установлял законы русского стопосложения, предвидел падение химической теории Сталя и производил мозаичные картины» [5, с. 20]. Одоевский был одним из немногих людей того периода, что предвещали создание «новой науки, которая, наконец, оторвется от узкой колеи нынешнего одностороннего или (так называемого из вежливости) специального направления, – науки столь же далекой от поверхностного энциклопедизма, как и от бесплодной односторонности <…> словом, науки, которая, как природа, будет жива, едина и многоразлична» [5, с. 21].

В основу новой науки Одоевский полагал мысль, справедливо утверждая, что «мысль человека есть форма вселенной, вселенная есть форма человеческой мысли» [5, с. 20].

Следует сказать, что наряду с новейшими достижениями науки Одоевского влекли к себе и сочинения древних каббалистов, алхимиков, крупнейших мистиков XVI–XIX века – Якова Беме, Эккартсгаузена, Юнга-Штиллинга, Сен-Мартена и Пордэча.

Многие исследователи творчества Одоевского тщетно пытались дать ответ на вопрос: так о чем же, собственно, написана книга «Русские ночи»? Ибо от вопроса о том, как связано в природе «царство растительное с царством животным», мысль автора переходит к проблеме подражания в искусстве, от темы подражания – к загадке сущности темной и светлой стороны человеческой души и т.д. У читателя создается впечатление, что перед ним не художественный текст, а научный трактат, только вот дисциплину определить очень сложно, ибо в тексте затрагиваются аспекты различных сторон науки. Здесь и вопросы философии, и политической экономии, и эстетики, физиологии, математики, химии. Фактически перед нами универсальный текст, стремящийся раскрыть сложнейшие сплетения жизни. Одоевский «замышлял то, о чем все романтики мечтали под именем универсального романа: поставив в центре одного героя или одно положение, собрать вокруг него как можно больше явлений, связывать эти явления одно с другим и медленно доходить до смысла этой связи – до смысла мира». В уста одного из своих героев Одоевский вложил свою заветную идею: «Недавно кто-то имел счастливую мысль составить новую науку: физическую философию или философическую физику, которой цель: действовать на нравственность посредством знания – вот, по-моему, одна из самых дельных попыток нашего времени» [5, с. 241].

В канву повествования вплетена притча о слепом, глухом и немом от рождения, который, потеряв монету, тщетно искал ее в разных местах, в то время как она была у него за пазухой. Эта притча о человеческих поисках счастья. Она близко перекликается со словами Учителя: «Только чужое производит впечатление, но самое ценное, близкое не вызывает внимания и изучения. Такая несоизмеримость есть следствие неведения» [6, с. 286]. Путь самопознания, согласно убеждениям В.Одоевского, – это путь не столько логических и рациональных, сколько духовных поисков.

В.Одоевский был открывателем новых путей в литературе, одним из самых ярких представителей философского романтизма в России. Ему принадлежит заслуга разработки новых литературных жанров, таких, как философская новелла, биографический рассказ, литературно-критическое эссе. Писатель, музыкант, ученый, журналист, общественный деятель и государственный муж, В.Одоевский в 20–40-е годы XIX века находился в самом центре культурной жизни России. Дружеские чувства связывали князя с Грибоедовым, Гоголем, Кюхельбекером, Веневитиновым. С сочувственным вниманием следил за его творчеством А.С.Пушкин, тесные отношения связывали Одоевского с Лермонтовым. Именно Одоевский вручил Лермонтову тетрадь, в которую тот вписал последние свои стихотворения.

Где бы ни служил В.Ф.Одоевский, он всегда стремился содействовать развитию народного хозяйства и культуры, – поощряя изобретательство, помещая в печатных органах статьи в защиту просвещения, популяризируя научные знания. И хотя многие из его начинаний сводились на нет действиями его реакционных сослуживцев и начальства, он неизменно стремился своей служебной деятельностью принести реальную пользу как родной стране, так и человечеству в целом, что было далеко не легкой задачей.

Другим ярким примером бескорыстного служения истине является работа кружка «Бостонских браминов», возглавляемого Ральфом Уолдо Эмерсоном. Члены этого кружка, в большинстве своем выпускники Гарвардского университета, были протестантскими священниками, порвавшими со своим пресвитерианским окружением во имя служения Истине, которую они не смогли найти в догматах христианского протестантизма. Это был, несомненно, отважный для американцев того времени шаг, если вспомнить жесткий догматизм первых колонистов и ту атмосферу нетерпимости к инакомыслию, столь ярко описанную их современником Н.Хотторном в романе «Алая буква».

Какова самая сложная задача, присутствующая в этом мире? – спрашивал Эмерсон и давал ответ: мыслить. Мысль считалась в кругу «браминов» высшим богатством и достоянием человека. Эмерсон имел смелость заявить: «Если и есть эпоха, в которую я желал бы жить, то разве это не эпоха Революции, не то время, когда старое и новое стоят рядом и могут быть сопоставлены, не то время, когда страх и надежда пробуждают в человеке всю отпущенную ему энергию, не то время, когда богатые возможности современной жизни уравнивают ее с героическими периодами истории?» В своих произведениях Эмерсон и его последователи пытались понять и осмыслить роль человека в окружающем его мире, проникнуть за пределы грубой очевидности и объяснить строение Мироздания.

Город Конкорд, где жило большинство членов общества, ничем не отличался от остальных маленьких городков США 30-х годов XIX в. По воспоминанию современника «браминов», основным занятием жителей таких городков было пьянство, поскольку «пили спиртное не только для того, чтобы утолить свою потребность в нем, но и для соответствия требованиям моды и обычаев» [7, с. 54]. Состояние сознания подавляющей массы было настолько удручающим, что спустя годы сами современники «бостонских мудрецов» удивлялись, как среди них мог вырасти такой необычный цветок. В 1829 году Эмерсоном был создан Лицей, по принципу древнегреческого Лицея, где читали лекции, расширяющие сознание, где пытались найти ответы на вечные вопросы бытия. Сама восхитительная в своей первозданной прелести природа, окружавшая Конкорд, создавала удивительный контраст с общественной жизнью, что в представлении Эмерсона и его соратников было проявлением извечной борьбы общемировых начал добра и зла. Именно природа, по мнению «браминов», соединяла человека с глубинами и высотами Универсума, превращала низменные черты конкордской жизни в нечто преходящее и одновременно давала простор для выявления чего-то большего. С кафедры Лицея, со страниц своих книг «бостонские мудрецы» пытались развивать у людей внутреннюю восприимчивость к величественной мелодии Вселенной, к гармоничному звучанию Мироздания.

В 30-х годах XIX в. Конкорд стал центром культурного ренессанса Новой Англии. Этот период считался периодом расцвета искусств, литературы, а также религиозного реформизма, имевшего общенациональный исторический резонанс.

Один из соратников Эмерсона, Сайрус Бэрта, писал о философской системе, созданной «браминами»: «Трансцендентализм считает основой познания истины не чувство, а сознание <…> Вечные категории нельзя познать в споре – они познаются прозрением <...> Душа наша старше нашего организма. Она первична, а ее оболочка вторична. Она – причина, а не следствие ее материальных составных частей» [7, с. 140]. Индивидуальная душа, полагали трансценденталисты, несет в себе врожденные и интуитивно «проявляющиеся» в ней истины, главная из которых состоит в том, что существует изначальная вселенская связь человека с трансцендентальным Космосом. Мир видимых явлений пронизан присутствием Высшего начала. Согласно этой теории, человек представляется субъектом опеки некой Высшей силы, которая не карает, не назидает, не требует поклонений и жертв, а охраняет его в каждодневной борьбе, поддерживая в муках и радостях познания бытия. Такой взгляд на Вселенную, Бога и человека был принципиально новым, можно даже сказать, революционным шагом по сравнению с жесткими догматами протестантизма. Надо сказать, что выпускники Гарварда, каковыми были члены клуба трансценденталистов, на протяжении всей своей деятельности вели диалог с поборниками протестантской этики и морали. В трансцендентализме вообще и во взглядах Эмерсона и Торо в частности ощущается влияние протестантского учения о человеке, протестантской морали. Но если в сознании большинства жителей Новой Англии протестантская этика, как она звучала в проповедях протестантских священнослужителей, и дела повседневной жизни находились как бы в двух взаимоисключающих друг друга сферах, то трансценденталисты (особенно отличался этим Генри Торо) стремились объединить высочайшие идеи и повседневную жизнь.

В сочинениях Торо ссылки на Священное Писание встречаются очень редко и несут при этом скорее иллюстративную нагрузку, а не используются в качестве аргумента или доказательства своей правоты. Торо рассматривает идею божества как идею, совпадающую с идеей всесовершенной красоты, мудрости и нравственного блага. Вплотную подойдя к идее пантеизма, Торо утверждал, что мир природы духовен изначально. И для того чтобы обнаружить это божественное начало, разлитое вокруг человека и окружающих его вещей (иными словами, чтобы обнаружить вход в Тонкий мир), не требуется особых усилий со стороны какого-либо сообщества людей – церкви или религиозного общества. Как справедливо утверждал Генри Торо, между человеком и Тонким миром нет и не может быть посредников. Бог – это Абсолют, составляющий канон вечных законов существования Вселенной, канон этического и эстетического идеалов.

Мировоззрение Генри Торо глубоко романтично по своей сути, природа для него – это живое Всеобщее, подчиненное законам роста органической системы. Следует особо подчеркнуть, что стремлением приблизиться к этому живому органическому Всеобщему проникнуто все теоретическое и художественное творчество романтизма.

Романтизм делает особый акцент на познании мира через самопознание своего высшего «Я», на процессе выработки суждений и идейных структур. Причем смысл заключается в самом поиске, а не в фиксированном итоге, ибо, строго говоря, никакого фиксированного итога попросту быть не может. Это утверждение очень близко смыкается с идеей бесконечности эволюции.

Связь человека с природой в толковании трансценденталистов получила название «корреспонденции». Это понятие трактовалось его авторами достаточно широко, в частности, и как субстанциональная связь между состоянием сознания и высшими явлениями, которые в своей совокупности создают мир «бессловесного языка», иными словами, мир мысли. Признавая «вторичный» характер проявленного материального мира по сравнению с трансцендентальной (мыслительной) реальностью, «брамины» видели в мире материи ту область, которая может и должна просветить и возвысить человека, создав условия для пробуждения духовности. Представители этой школы ужасались современному состоянию сознания человечества. Так, Эмерсон говорил, что сам человек на данном отрезке времени являет собой символ деградированного божественного начала («man is God in ruins»). По мнению трансценденталистов, такое состояние цивилизованного человека чрезвычайно затрудняет для него обнаружение божественного духа в своей натуре; легче найти этот источник во внешней природе – источнике очищения и обновления. Для того чтобы сохранить духовное начало, человек должен сконцентрировать свои усилия на чтении, расшифровке и переживании божественной сути в тайнописи природы, которая проявляется во всех своих неоскверненных цивилизацией феноменах.

По мнению Г.Торо, основу бытия природы составляют процессы «обновления» и «возрождения». Торо стал участником эксперимента, навсегда прославившего его имя. 4 июля 1845 года, в День Независимости Америки, Торо поселился в хижине, которую построил сам на берегу Уолденского озера, стремясь на практике осуществить принципы упрощения жизни и продемонстрировать свое личное презрение к системе чуждого ему общественного уклада. Торо прожил на Уолдене два года и два месяца. Итогом этих лет стала книга «Уолден, или Жизнь в лесу» – шедевр мировой литературы, который был опубликован только в 1854 году. «Уолден» – это не сухой протокол его отшельнической жизни – здесь в художественно-философской форме изложено мировоззрение автора, его космогонические представления, концепция природы и человека, видение общества и отношение к прогрессу цивилизации. В «Уолдене» Торо высказывает истины, которые во многом перекликаются с мнениями Учителей. Так, «Грани Агни Йоги» гласят: «Храни молчание и наружное и внутреннее на волнах внешних воздействий. Молчание и равновесие связаны тесно» [8, с. 97]. У Торо: «Звук – лишь пузырек на поверхности молчания. Он мгновенно лопается, в то время как течение его (молчания) – мощно и вечно» [9, с. 36]. Торо, как и других трансценденталистов, волновали вопросы мыслительной деятельности человека. Так, в частности, он писал: «Поверхность земли мягка и легко принимает отпечатки человеческих ног, так обстоит и с путями, которыми движется человеческий ум. Как заезжены и пыльны должны быть столбовые дороги мира – как глубоки на них колеи традиций и привычных условий!» [9, с. 72]. По поводу чувства собственности он замечал: «<...> Богатство человека измеряется числом вещей, от которых ему легко отказаться» [9, с. 74].

Деятельность таких мыслителей, как Одоевский, Эмерсон, Торо особенно ценна своей кажущейся обыденностью. Их жизнь – это героика повседневности. Они смогли доказать возможность оставаться верными своей идее в быту, в мелочах повседневной жизни. Их мысли и стремление к прекрасному, что звучали острым диссонансом мыслям окружающих их людей, удерживали равновесие общества, не давая ему погрузиться в абсолютный мрак усредненности и серости. Эти люди были теми субъектами эволюции, которые прокладывали путь к новому мышлению, новому человеку, новому миру.

Литература

1. Грани Агни Йоги. 1963. Новосибирск, 1994.
2. Учение Живой Этики. Знаки Агни Йоги. М.: МЦР, 1994.
3. Одоевский В.Ф. Русские ночи. Л., 1975.
4. Цит. по: Манн Ю.В. Книги исканий (В.Ф.Одоевский и его «Русские ночи») // Проблемы романтизма. М., 1967.
5. Виргинский В.С. В.С.Одоевский.
6. Учение Живой Этики. Аум. М.: МЦР, 1996.
7. Покровский Н. Р.У.Эмерсон: В поисках своей Вселенной. Центр американских исследований в Конкорде, 1996.
8. Грани Агни Йоги. 1961 г. Новосибирск, 1996.
9. Осипова Э.Ф. Генри Торо. Л., 1985.