Электронная библиотека Международного Центра Рерихов

В явлении «восхождение – нисхождение», в сложном энергетическом процессе, взаимодействуют дух и материя, тонкие и плотные миры, высшее и низшее, ноуменальное и феноменальное и, наконец, эволюция и инволюция. На фоне этого процесса разыгрывается драма энергоинформационного обмена в глубинах духа самого творца и проявляется тот механизм истинного творчества, который лучится и сверкает на тонкой, призрачной границе соприкосновения плотного мира с мирами более высоких состояний материи. Любой процесс восхождения связан с качеством духа самого человека и представляет собой важнейшее звено в совершенствовании этого человека. Энергетика плотного мира служит как бы стартовой площадкой для такого восхождения, дающей ему возможность соприкоснуться с иной реальностью, ощутить ее, а иногда увидеть ее особым духовным зрением. Восхождение повышает и расширяет сознание человека и ведет его по уходящим вверх спиралям эволюции. По этому пути идут высокие духи, святые и подвижники. По этому же пути идут и творцы красоты: художники, поэты, музыканты, зодчие. Но художник, творец земных форм и образов, восходит лишь до определенного уровня духовного пути и останавливается там, где в таинственной точке соприкасаются миры и где, по словам Флоренского, душа «питается созерцанием сущности горнего мира, осязает вечные ноумены вещей»Флоренский П.А. Иконостас. М., 1994. С. 47.. Для того, чтобы все это превратилось в плотные образы земной красоты, художник должен стать на путь нисхождения, ибо только там начинается процесс творения Красоты. «Когда могущество, – говорил Заратустра, – становится милостивым и нисходит в зримое, красотой зову я такое нисхождение»Иванов Вячеслав. Родное и вселенское. М., 1994. С. 205.. «В нашем искусстве, – писал Вячеслав Иванов, – восходит человек, а нисходит художник...»Там же. С. 216.. После встречи в той таинственной точке, где сошлись в творческом союзе восхождение и нисхождение, где художник напитывается ведением, духовным знанием и встречается с высшими сущностями, каждый удар его резца или кисти уже направляется не им самим, а «духами божественных иерархий, ведущими его руку»Там же.. Вот в этом и состоит глубочайший философский и энергетический смысл явления «восхождение – нисхождение». «В общем, – замечает Вячеслав Иванов, – восхождение есть накопление сил, нисхождение – их излучение»Там же. С. 203.. И это излучение, проходя через внутренний духовный мир художника, должно энергетически соответствовать напряжению плотных форм и образов. Если это соответствие не возникает, если силы художника, трансформирующие высшую энергетику, не срабатывают нужным образом, то феномен красоты не состоится, ибо последняя есть результат взаимопроникновения начал тонкого и плотного в земном пространстве. Иными словами, не каждому художнику или творцу удается пройти сложный путь нисхождения и получить на нем то, к чему он стремился – воплотить творческий идеал Красоты в земных образах. «Творчество в собственном смысле, – отмечает Вячеслав Иванов, – ...есть нисхождение; и только нисхождение, определяющее художество как действие, определяет и действенность художества»Там же. С. 212.. Эта «действенность художества» как явление имеет несомненно эволюционный характер для пространства плотного мира и тесно связана с проблемой нисхождения в его философском смысле. Если на пути восхождения восходящий набирает энергию, то при нисхождении он ее отдает. Таков энергетический обмен в феномене «восходить – нисходить». Отданная энергия заключена в произведениях художника, совершившего такой путь. То, что делает в этом случае художник, хорошо соотносится с энергетическим актом – «эволюция – инволюция», через который проходит высокий дух, несущий свою миссию на землю. Он нисходит из высшего состояния материи в плотное пространство, чтобы отдать последнему свою тонкую энергетику, ускорить эволюцию этого пространства. Инволюционное действие высокого духа есть его эволюционная жертва, поэтому подлинное искусство – всегда жертвенное. Великие произведения искусства своей энергетикой способствуют восхождению земного человечества, так же как и Учения, философские системы и деятельность великих Духов. Эти произведения, будь то картины, стихи, музыкальные творения, труды великих писателей и скульпторов, – все они как бы указывают стремящимся ту тропу, по которой идут на Вершины, к иной реальности. Вот в этом и заключается та «действенность художества», о которой пишет Вячеслав Иванов и которая через инволюцию собственную раскрывает врата в эволюцию другим, принося свою космическую жертву во имя земного человечества.
«Высшее искусство, – пишет один из крупнейших поэтов Латвии Юргис Балтрушайтис, – то искусство, которое одно служит чуду нашего преображения, мы определили как искусство-жертву. А это искусство осуществляется только тогда, когда душа создающего – в деянии творчества и через свое творческое деяние – вовлекается в жертвоприношение себя тайне мира, неизреченной воле вселенской, в жертвенное забвение себя и в жертвенное отречение от себя, целостно и слепо предавая свою одинокую отдельность Неведомому зодчему мира. Таково искусство в древнегреческой трагедии, таково оно у Шекспира и Данте, и во многом у Пушкина, и во многом у Достоевского, и еще больше у Тютчева, и еще больше у Скрябина»«Духовное созерцание». 1997, №1–2. С. 206..
Только жертвенное искусство несет в себе ту высшую реальность, энергетика которой необходима для эволюции плотного мира. Эта высшая реальность с особой силой проявляется в иконописном искусстве, особенно в ранних русских иконах. Иконы, созданные в активном взаимодействии с Высшим, играют как бы роль посредника между нашим миром и этим Высшим. Такие иконы посылали на смотрящего или молящегося энергетические, целенаправленные действия, возбуждающие видения. Или, иначе говоря, открывали окно, а иногда и двери в мир иной в полном смысле этого слова. «Ведь всегда мы общаемся с энергией сущности, – замечает Флоренский, – и через энергию – с самой сущностью, но не непосредственно с последней. И икона, будучи явлением, энергией, светом некоторой духовной сущности, а точнее сказать, благодатью Божией, есть больше, чем хочет считать ее мысль...»Флоренский П.А. Иконостас. М., 1994. С. 68. И еще: «При молитвенном цветении высоких подвижников иконы неоднократно бывали не только окном, сквозь которое виделись изображенные на них лица, но и дверью, которою эти лица входили в чувственный мир. Именно с икон чаще всего сходили святые, когда являлись молящимся»Там же.. Все это лишний раз доказывает, что нет храма без искусства, нет связи с Мирами Высшими без истинного художества и нет без последнего духовного роста самого человека и эволюционного его восхождения на предназначенные ему Космосом вершины. Понимая все это, мы можем себе представить, какой вред был нанесен целой стране, где уничтожались, бездумно и невежественно, иконы, а истинные произведения искусства заменялись подделкой и имитацией, Русский философ и религиозный деятель Сергей Булгаков писал: «Икона есть произведение искусства, которое знает и любит свои формы и краски, постигает их откровение, ими владеет и им послушно. Но она же есть и теургический акт, в котором свидетельствуется в образах мира откровение сверхмирного, в образах плоти – жизнь духовная. В ней Бог открывает себя в творчестве человека, совершается теургический акт соединения земного и небесного»Философия русского религиозного искусства XVI–XX вв. М., 1993. С. 286..
В иконе пересекаются образы двух миров, двух состояний материи – плотного и Тонкого, а нередко и Огненного. Здесь существуют два мироощущения, два миропонимания. Одно плоское – здешнее, отчужденное от мира иного, замкнутое в рамках плотной материи. Другое – многомерное, объемное, «которое видит в мире и над миром великое множество сфер, великое многообразие планов бытия и непосредственно ощущает возможность перехода из плана в план» Философия русского религиозного искусства XVI–XX вв. М., 1993. С. 237.. Столкновение этих двух мироощущений проходит через всю историю человечества и с особенной остротой проявляется в XX веке. Мироощущение нездешнего, безграничного, осязание запредельной тайны Мироздания, его высокой энергетики было свойственно русским философам Серебряного века, значительная часть которых являлась людьми чуткими, тонкими и глубокими. Мне хочется привести два примера такого многомерного миропонимания, которое возникает у Е.Н.Трубецкого при лицезрении русской храмовой архитектуры. «Когда смотришь издали, – пишет он, – при ярком солнечном освещении на старинный русский монастырь или город со множеством возвышающихся над ним храмов, кажется, что он горит многоцветными огнями. А когда эти огни мерцают издали среди необозримых снежных полей, они манят к себе, как дальнее потустороннее видение града Божьего»Там же. С 199.. Сквозь земные образы и формы храмовой архитектуры Трубецкой сумел почувствовать ту потустороннюю энергетику, которая присутствует в самом храме. Он сумел уловить то, что как бы просвечивало сквозь земные сооружения и делало их на какое-то мгновение неземными. В нем родилось то же ощущение тайны, которое испытал Леонид Андреев, когда смотрел на картины Рериха. И еще одно его впечатление, не менее значительное, чем первое. «Недавно в ясный зимний день мне пришлось побывать в окрестностях Новгорода. Со всех сторон я видел бесконечно снежную пустыню – наиболее яркое из всех возможных изображений здешней нищеты и скудости. А над нею, как отдаленные образы потустороннего богатства, жаром горели на темно-синем небе золотые главы белокаменных храмов. <...> Наша отечественная «луковица» воплощает в себе идею глубокого молитвенного горения к небесам, через которое наш земной мир становится причастным потустороннему богатству. Это завершение русского храма – как бы огненный язык, увенчанный крестом и к кресту завершающийся. При взгляде на наш московский Иван Великий кажется, что мы имеем перед собой как бы гигантскую свечу, горящую к небу над Москвою; а многоглавые кремлевские соборы и церкви суть как бы огромные многосвещники»Там же. С. 198–199.. Образы, в которых выражено потустороннее, если можно так сказать, мироощущение философа, несут в себе красоту мышления, красоту огненной устремленности к инобытию и несомненное понимание сути и смысла этого инобытия. Трубецкой был одним из блестящей и трагической плеяды русских философов, которые не только писали об эпохе нового космического мироощущения, но и сами духовно были в него вовлечены.