КАМАР И БОГИНИ

Я уезжала из страны бондо во вторник. Был рыночный день, и многие жители Мудулипады и других деревень отправились с утра вниз, в Говиндапалли. Мне тоже хотелось там побывать. Милада (она приехала к бондо позже) присоединилась ко мне. Мы уложили в джип свое походное снаряжение, распрощались с Мудулипадой и Мисрой и двинулись в путь. Но на рынок мы все же опоздали. Нам опять пришлось тянуть джип на себе, и на это ушло больше времени, чем мы рассчитывали. В Говиндапалли мы застали опустевшие рыночные ряды, между которыми паслись козы. И тут я вспомнила, что Будамудули говорил мне как-то о кузнеце из Говиндапалли, который делал по заказам бондо наконечники для стрел, ножи, топоры и еще какую-то мелочь. Решено было разыскать этого кузнеца. Тем более что там наверху, в разбойной Димрипаде, мне так и не удалось поговорить с местным камаром. Мы отправились к кузнецу. Говиндапалли оказалась довольно большой деревней, и мы долго блуждали по ее извилистым узким улочкам, спрашивая, как найти дом камара. Наконец мы оказались на самой окраине деревни. Небольшой домик кузнеца, обнесенный глинобитным забором, стоял в тени нескольких манговых деревьев. Мы миновали невысокие деревянные ворота и оказались в чисто подметенном дворе. Там никого не было, и только несколько кур с рассеянным видом бродили по плотно утрамбованной земле.
— Камар, а камар! — позвала я. Но никто не отозвался.
— Идемте в дом, — предложила Милада.
Мы осторожно постучали в дверь, и глухой голос ответил:
— Войдите.
Мы вошли. То, что случилось в следующий момент, было настолько неожиданным и странным, что мы даже растерялись и обе на какое-то мгновение лишились дара речи. Посредине небольшой полутемной комнаты стоял немолодой сутулый человек в темно-синей домотканой рубашке и набедренной повязке. Вдруг при виде нас он вскрикнул и закрыл лицо руками, а затем упал ничком на пол и уткнул лицо в ладони. Плечи его вздрагивали, и изо рта вылетали какие-то неясные звуки. Мы бросились к нему.
— Что случилось? — спросили мы в один голос. — Встаньте, пожалуйста, нам надо с вами поговорить.
Но человек продолжал лежать, и только один глаз сквозь пальцы зорко и быстро глянул на нас и тотчас же в страхе закрылся. Мы в недоумении топтались около кузнеца и не знали, что делать. Вдруг он тонким, молящим голосом запричитал:
— О богини! Пощадите! Я ничего плохого не сделал. Я всю жизнь честно работал.
— О господи, — сказала Милада и тяжело опустилась на деревянную скамью, стоявшую у стены.
— Мы не богини, — робко стала оправдываться я. Но видимо, мои слова прозвучали неубедительно, и камар мне не поверил.
— Только у богинь такие светлые лица, — запричитал он снова. — Не трогайте меня. Я всегда вас почитал и приносил вам жертвы.
«Ну и кузнецы в этом краю, — подумала я, — один бандит, другой сумасшедший. Неизвестно, что хуже». И села, обессиленная, на скамью рядом с Миладой. Кузнец снова опасливо глянул сквозь пальцы в нашу сторону. Но видение не исчезло. Оно прочно сидело на скамье.
— Что будем делать? — спросила я Миладу.
— Может быть, внезапно исчезнуть, как положено всем порядочным богиням?
— Но ведь надо поговорить с ним...
И обе «богини» впали в безысходную тоску. День был явно неудачным. Сначала опоздали на рынок, теперь приходится выпутываться из этой скверной истории и доказывать, что ты не богиня. Как восстановить свою принадлежность к роду человеческому, я не знала. В моей жизни это был первый случай. Милада тяжело вздохнула.
— Придется смириться с положением богинь. Иначе он нам ничего не скажет.
— Слушай, камар, — сказала я мрачным голосом, — ты почитаешь своих богинь?
— Да, да, — залепетал бедняга.
— Встань.
Кузнец покорно встал, но оторвать рук от лица не посмел.
— Убери руки, — сказала в тон мне Милада. — И отвечай на наши вопросы.
Камар сложил руки в пранаме и, дрожа, стоял перед нами.
Я попробовала пошутить, но это произвело на камара удручающее впечатление, и он обнаружил явную тенденцию снова улечься на пол. Однако мы не позволили ему это сделать и больше не шутили.
Банальность наших вопросов почему-то не вызвала у него подозрений насчет нашего «божественного» происхождения. Он продолжал держать руки в почтительной пранаме и после каждого ответа «брал прах» от наших ног. Я почувствовала, что моя нервная система крайне расшатана и я не в состоянии вынести того напряжения, с которым настоящие богини справляются, очевидно, очень легко.
— Идемте, — шепнула я Миладе.
— Да, да, — согласилась она. — Надо уходить. Беднягу может хватить удар.
Мы встали и, стараясь опередить очередное падение камара на пол, выскочили за ворота. Оглянувшись, я увидела распростертое тело камара в пыли деревенской улицы. Тут самообладание окончательно покинуло обеих «богинь», и они малодушно, стараясь не сбивать прохожих, бросились вдоль улицы. Это был неплохой бег на длинную дистанцию, и мы финишировали уже у нашего джипа.
— Уф! — сказала, задохнувшись, Милада. — Представляете, если бы вся деревня восприняла нас как этот камар? Что было бы? А?
— Нас бы поместили в храм, — ответила я, вытирая полотенцем пот, обильно струившийся по лицу и шее. — Надели бы цветочные гирлянды, разрисовали бы сандаловой пастой и били бы кокосовые орехи о наши головы.
— Теперь я понимаю, мы отделались легко. Но все-таки, — серьезно заметила Милада, — быть богиней очень тяжело.
— Еще бы, — согласилась я.

*       *
*

В Корапуте, окружном центре, нас ждал комфортабельный, просторный и светлый Дом для приезжих. Это было самое подходящее место для богинь. Впервые за много дней я смогла принять ванну, привести в порядок свои записи, разобрать пленки. Поздно вечером, засыпая на мягкой с прохладными и чистыми простынями постели, я решила, что цивилизация все-таки неплохая вещь.
На следующее утро мы уехали в гости к племени гадаба. У нас оставалось еще три дня. Срок, правда, небольшой, но кое-что можно было увидеть. Тем более что деревни гадаба были разбросаны недалеко друг от друга по обширной холмистой долине, в центре которой стоял городишко Корапут.