ВАНУКУР - ДЕРЕВНЯ ЮЖНОЙ АНДХРЫ
...Раннее утро. Первые лучи солнца только что позолотили красные черепичные крыши домов Виджаявады, легли яркими бликами на купол храма богини Дурги, осветили, скалы из серого гранита, окружающие город, и отразились, в воде широкой и медленной Кришны. Подул прохладный утренний ветерок, который приносит облегчение после жаркого дня и душной ночи. Подметальщики поливают из ведер улицы, стараясь кое-как прибить городскую пыль. Похожий на старомодный дилижанс автобус, принадлежащий какой-то частной компании, забирает ранних пассажиров. Это в основном крестьяне, задержавшиеся по своим делам в городе, а теперь спешащие домой. Кондуктор в фуражке цвета хаки, видимо, неплохо знает своих пассажиров. Он возит их не один год. Как старый знакомый, он перебрасывается с ними короткими фразами, шутит. Тем временем на крыше автобуса на специальной площадке из железных прутьев укладывают мешки, корзины, ведра — нехитрую крестьянскую поклажу. Наконец автобус трогается и, пропылив по окраинным, еще безлюдным кривым улочкам, выезжает на дорогу, идущую параллельно широкому оросительному каналу. Вдоль дороги растут веерные пальмы, тянутся зеленеющие рисовые поля, мелькают придорожные харчевни. В автобусе напротив меня сидит немолодой крестьянин. Его голова тщательно обвязана алой чалмой. Большие натруженные руки лежат на худых коленях. Рядом с ним маленькая сухая женщина в лиловом сари, выцветшем и аккуратно зачиненном. Очевидно, его жена. Они пытаются завязать со мной разговор.
— Да, я еду в деревню. Почему? Мне бы хотелось посмотреть, как живут индийские крестьяне.
— Неужели это интересно? — искренне удивляется мой спутник. — А в какую деревню вы едете?
Выясняется, что он родом из той деревни, куда направляюсь я.
Автобус останавливается на берегу канала, в тени баньяновых деревьев. Несколько крестьян покидают машину. Деревня, куда мы направляемся, находится на противоположном берегу, и мы пересекаем канал на пароме... Паром медленно движется по застывшей воде. Паромщик, молодой крепкий парень, втыкает в дно шест и, почти повисая на нем, отталкивает неповоротливый корпус парома.
От переправы к деревне ведет извилистая тропинка через пальмовые заросли. Вот из-за поворота появились первые дома. Деревня называется Ванукур. Она расположена в талуке Безвада дистрикта Кришна, на орошаемых землях. Вода большого канала, вдоль которого мы ехали, питает сотни рисовых полей. Рис — основная культура этих краев. Земля здесь плодородная и дает несколько урожаев в год. В Ванукуре живет пять тысяч человек, 700 семей. Здесь, как и в любой индийской деревне, царит имущественное неравенство. Всего в деревне 2 тысячи акров земли. Пять семей имеют наделы по 40 акров, десять — по 25 акров, двадцать пять — по 10 акров. Таким образом, 40 семьям принадлежит 700 акров земли. Прослойка среднего крестьянства невелика. Участками в четыре-пять акров располагает только 50 семей, а остальные имеют наделы по одному-два акра. Большая часть семей, насчитывающая 3 тысячи человек, совсем лишена земли. Последние относятся к хариджанам, сельскохозяйственным рабочим, принадлежащим к бывшим «неприкасаемым» кастам.
Если вы пройдетесь по деревне, то увидите глинобитные домики с плоскими крышами, узкие и кривые улочки, или, вернее, проходы, образовавшиеся между глиняными заборами. На самой широкой улице селения, считающейся главной, расположены харчевня и несколько маленьких темных лавчонок, торгующих разной мелочью. В них вы можете найти пан и пряности, благовонные палочки для молитвы и пуговицы, керосин и картинки с изображением индусских богов. Лавочники сидят у входа на циновках и лениво жуют бетель. Покупатели, очевидно, беспокоят их редко.
Среди глинобитных хижин высятся добротные каменные дома, принадлежащие семьям местных помещиков. В первом этаже зданий обычно находится контора помещика, на втором этаже — жилые комнаты хозяев. Здесь вы часто встретите хорошую европейскую мебель. Широкие и светлые окна таких жилищ надежно защищены толстой железной решеткой, а двор — высоким забором. Хозяева домов не испытывают особенно дружеских чувств к остальным деревенским жителям. Последние платят им тем же. В этом проявляется вражда двух групп в деревне — эксплуататоров и эксплуатируемых.
После осмотра некоторых помещичьих домов, где нас принимали весьма сдержанно, мои спутники предложили пойти к богатому помещику. Мы подошли к одному из самых больших домов в деревне. На его пороге стоял хозяин, одетый в белоснежное дхоти. Располневший не по летам, он смотрел на нас недобрым и беспокойным взглядом из-под нависших бровей. На наше вежливое приветствие помещик что-то буркнул в ответ и, повернувшись к нам спиной, поставил ногу, обутую в новую сандалию, на ступеньку перед дверью. Уговоры не помогли. Короткое слово «нет» было единственным его ответом. Он хорошо знал моих спутников, людей, последовательно и смело отстаивавших интересы крестьян. Он знал также, из какой страны приехала я. Помещик, по-видимому, нас ждал и приготовился. Около его ног вертелся спущенный с цепи большой пес. «Не будем его беспокоить, — сказал один из членов панчаята деревни, сопровождавший нас, — он нас знает и ненавидит. Это, пожалуй, самый безжалостный в деревне ростовщик и помещик».
В районе центральной деревенской улицы расположились дома зажиточных крестьян. Их земельные наделы достигают десяти акров. Крытые красной черепицей жилые строения окружены чистыми двориками. Все в таком доме говорит о материальном достатке. В комнатах есть мебель, а в некоторых — даже стулья. Кухня обычно строится отдельно — неподалеку от жилых комнат.
К нам подошел пожилой мужчина с умным энергичным лицом. «Мне бы хотелось, — говорит он, — пригласить вас к себе. Если, конечно, вы располагаете временем». Это местный врач, имеющий частную практику в Ванукуре. Помимо этого, он еще и землевладелец, имеет десятиакровую плантацию пана, приносящую ему доход в 3 тысячи рупий в год. Дом его просторный, и служебные постройки во дворе расположены тут же на плантации. От дома к посадкам пана ведет аллея, обсаженная пальмовыми деревьями. По обочинам аллеи тянутся неглубокие оросительные канавки. Под высокими тонкими растениями пана лежит густая тень, и только верхние ветви пронизаны лучами солнца. На плантации работают поденщики. Они из среды безземельных крестьян этой же деревни.
Несколько рабочих стояло на высоких лестницах, приставленных к стволам растений. Ловким движением длинных пальцев поденщики срывали крупные сочные листья пана и складывали их в продолговатые корзины, висящие у них за спинами. Хозяин платит рабочему три рупии в день. Это самая высокая заработная плата для поденщиков в этом дистрикте. Работа по выращиванию пана и уходу за ним требует большого опыта и умения. Поэтому хозяин не скупится. Хорошо организованное капиталистическое хозяйство и постоянный спрос на листья пана на рынке дают возможность оплачивать труд рабочих более или менее сносно. В страдную пору поденщики работают на плантации с восхода до захода солнца. И все же эти люди не каждый день едят. Даже эта высокая заработная плата не дает возможности прокормить себя и свою семью. Работающие на плантации худы и измождены от непосильного труда. Грязные дхоти обернуты вокруг тонких, как палки, ног. На руках почти нет мускулов.
На окраине деревни находится колония бывших «неприкасаемых», безземельных поденщиков. Здесь около крестьянских жилищ нет удобных дворов и амбаров. Хижины стоят прямо на узких, затененных деревьями улицах. Тонкие стены хижин сделаны из обычной глины, а крыши покрыты пальмовыми листьями. В такой лачуге зачастую ютится до двадцати человек пять-шесть взрослых и десять-пятнадцать детей. Жизнь людей на этом конце деревни складывалась по-разному. Но общими в их судьбе были нищета, годы нужды и недоедания. Одни потеряли свои наделы, завязнув в долгах, другие отдали надел помещику в качестве арендной платы. Третьи родились уже в семье безземельного. А вот сельскохозяйственный рабочий, или, вернее, безработный, Рави Венкаташвара Рао. Темная кожа его лица изборождена морщинами, ладони худых рук покрыты огрубевшими мозолями. На плечи наброшено одеяло.
— У меня всего два акра земли, — говорит он. — Конечно, это почти что ничто. Я не могу прокормить своих четырех детей на доход с этого участка.
— Ну, а заработать в качестве поденщика вы что-нибудь можете?
— Нет. В нашей округе на поденщиков спрос небольшой. И берут обычно сильных и молодых. Посмотрите на меня, — он протягивает нам свои руки, — в них уже нет прежней силы. Все ушло. И молодость, и сила.
Рядом стоят его дети. Они истощены, в их больших, не по-детски серьезных глазах затаилась печальная покорность.
— Да, мы голодаем. Иногда большую часть года. Бывают дни, когда в доме нет ни горстки риса, даже для детей. Мой отец, — продолжает Рао, — имел шесть акров земли. Этого было достаточно, чтобы прокормить нашу семью. Но после женитьбы я выделился. Мне, как одному из старших сыновей, по закону о наследстве отошло два с половиной акра. Пол-акра пришлось продать, чтобы заплатить за образование сына.
Таким образом, вся система помещичьей эксплуатации и вековых традиций, бытующих в индийской деревне, ведет медленно, но неуклонно к дроблению крестьянских наделов, к обезземеливанию крестьян.
На одной из узких улиц колонии к нам подошла немолодая женщина. В ее черных волосах уже пробивалась седина.
— Меня зовут Коттама. Зайдите, посмотрите, как мы живем, — сказала она.
Мы вошли в тесную хижину. Пять детей Коттамы сидели в темной комнате на полу, на полуистертой циновке. Старшей из них было девять лет.
— У нас совсем нет земли, — начала женщина. — Мне и мужу приходится работать на полях помещика или богатых крестьян. Но и такую работу не всегда удается получить. Всего мы работаем два-три месяца в году. Я получаю 10-12 ан в день, мой муж — 1,5-2 рупии. Этого, конечно, не хватает семье, и мы часто голодаем. Нам приходится нередко обращаться к ростовщику. У меня 400 рупий долга. Это большая сумма, и я не знаю, когда сумею расплатиться.
Ростовщическая эксплуатация — большое зло индийской деревни. До сих пор, особенно в тех деревнях, где нет кооперативных банков, ростовщик — единственный, кто может предоставить крестьянину кредит. В Ванукуре, где подавляющее, большинство крестьян безземельные, ростовщики имеют богатое поле для жатвы. В деревне пять помещиков занимаются ростовщичеством. Кроме них, есть три человека, для которых доход от ростовщических операций является основным. Как правило, ростовщик взимает 12 процентов годовых, или одну рупию со ста в месяц. Обычно к помощи ростовщика прибегают все крестьяне, имеющие наделы менее пяти акров. Практически это означает, что только несколько семей в деревне свободны от долговой кабалы, а остальные зависят от ростовщиков.
Мне удалось посетить дом деревенского ростовщика. Каменное двухэтажное строение скрывалось в тени густого сада. За высоким забором залаяло несколько собак. Минуя служебные постройки, мы вошли в дом. Первый этаж, оборудованный под контору, был завален мешками с зерном. Сам хозяин, с лоснящимся одутловатым лицом, земледелием не занимался. На его взгляд, это ненужное занятие. Зерно и так текло в его дом, вырванное в виде процентов изо рта голодных крестьян. Зерна было более чем достаточно, а способ добычи его не смущал ростовщика.
Восемь акров — необходимый размер земельного надела в Ванукуре для сносного существования семьи. Однако владельцев таких участков в деревне немного. Сункару Веякату Субайе принадлежит такой надел. Земля приносит ему 1600 рупий ежегодно.
— Я бы мог иметь больше денег, — говорит Субайя.
— В чем же дело?
— Старая история. Моя земля расположена в четырех местах, и в каждом из этих кусочков по два акра. Ничего не поделаешь... Конечно, один надел в восемь акров доходнее четырех по два акра.
Как правило, большинство крестьянской земли в деревне разбито на мелкие полосы, которые разбросаны в самых разных местах. Некоторые полосы доходят до четверти, а то и шестой части акра. Естественно, что доходность участков значительно снижается из-за чересполосицы. Последняя препятствует также введению прогрессивных методов культивации. Зажиточный крестьянин Рави Венкатрама имеет двадцать акров земли. Надел приносит ему 5 тысяч рупий ежегодно. Добиваясь более высокого дохода, Венкатрама использовал искусственные удобрения, применял новые методы культивации. Однако решающий перелом не наступил.
— Все дело в машинах, — говорит он.— Я бы мог их арендовать. Но мой надел разбросан кусками по всему полю, и таких полос шесть. А машины не смогут работать на таких мелких участках.
Аграрные реформы, проводимые сейчас в штате, еще мало коснулись деревни Ванукур. Был издан закон о консолидации земельных владений, однако большинство крестьян в деревне о нем ничего не слыхало. Местные власти не спешат кончать с разбросанностью крестьянских наделов. До сих пор в Южной Андхре не решен вопрос об ограничении помещичьих участков. Помещики же, прослышав о том, что такое ограничение было принято в некоторых районах штата, в частности в Телингане, приняли свои контрмеры. Так, одни из них разделили формально свои земли между родственниками и детьми. Тем самым они застраховали себя на будущее от конфискации всякого рода излишков. Другие поступили иначе. В последние годы, согласно новому аграрному законодательству, многие бесправные арендаторы получили права защищенной аренды. Эта категория арендаторов могла выкупить у помещика арендуемый участок. Тем не менее такой возможностью в деревне смогли воспользоваться только несколько семей зажиточных крестьян. Остальных арендаторов помещики явочным порядком согнали с арендуемой земли. Эта часть помещиков использует сейчас только труд наемных поденщиков.
Однако в деревне Ванукур большая часть крестьянских семей — безземельные. Многие из них не могут существовать без арендуемых участков. В результате такого рода обстоятельств в деревне появился новый тип арендных отношений. Помещик официально не сдает крестьянину землю в аренду. Но первый настолько «добр», что предоставляет своему бывшему арендатору участок земли во временное пользование. Это — «взаимопомощь», говорит помещик. Разумеется, письменный договор не заключается. Существует только устная договоренность. Размер ренты в таких случаях устанавливается не согласно аграрному законодательству Республики, а в соответствии с желанием помещика или на основе обычаев и традиций, издревле бытовавших в деревне. В Ванукуре такая рента, как правило, составляет две трети урожая. Столь крупная доля урожая отбиралась у арендатора помещиком и в колониальный период. Практически крестьянин с правами защищенной аренды оказывается опять-таки в положении бесправного арендатора. Закон пока еще бессилен против такого рода помещичьего произвола. Вот, например, безземельный Аявара Суббайя. Он арендует таким образом у помещика треть акра. Участок приносит ему ежегодно 500 рупий. Из них он должен выплачивать землевладельцу 400 рупий. Яростное сопротивление помещиков сужает, а иногда и сводит на нет действие аграрных реформ в деревне.
Правда, экономические позиции некоторых крестьян в Ванукуре в последнее время улучшились. Это относится в первую очередь к той незначительной прослойке деревенских богатеев, которые смогли прикупить землю. Некоторые из них к тому же являются обладателями так называемого «коммерческого» урожая. Пан и перец пользуются повышенным спросом на рынке. Рост цен на эти культуры принес крестьянам значительное увеличение в годовом доходе.
За годы существования независимой республики в деревне произошли кое-какие социальные изменения. Свободнее и независимее стали держаться крестьяне. Бывшие «неприкасаемые» постепенно завоевывают свое человеческое место в деревенской жизни. Многие крестьяне присоединились к организованной борьбе и отстаивают свои права, смело выступая против помещичьего произвола. Среди них есть и руководители — деревенские коммунисты. Их в Ванукуре двадцать человек.
...Ранним утром в деревню из Виджаявады приезжает посыльный. Он привозит свежие номера газеты «Вишалаандхра». Это орган коммунистической партии штата Андхра Прадеш. Из этой газеты крестьяне узнают последние международные новости, получают сведения о борьбе крестьян штата. Есть в деревне и грамотные крестьяне, особенно среди молодежи. Еще десять лет назад в школах учились только дети помещиков и брахманов. Плата за обучение была высокой, да и школ в округе действовало мало. Теперь с каждым годом появляются новые школы. Одни из них строятся за счет средств самих крестьян, другие — на деньги правительства штата.
В Ванукуре работает начальная школа. Это невысокое просторное здание. В нем занимается около ста детей. Дети бывших «неприкасаемых» тоже получили возможность со всеми вместе посещать школу. Правительство республики старается обеспечить сельские районы и средними школами. Недалеко от Ванукура действует три таких школы. Теперь крестьяне могут посылать своих детей даже в колледжи. Среди жителей деревни уже есть первые студенты. Они учатся в колледжах Виджаявады. Некоторые из их родителей принадлежат к деревенской бедноте. Крестьяне, стараясь дать своим детям образование и помочь им выбраться из беспросветной нужды, зачастую продают последние клочки земли, идут в кабалу к ростовщику, надрываются на поденной работе. В колледжи посылают только мальчиков, девочкам уготована другая участь. Девочка — будущая мать, хозяйка в доме, а для этого дорогостоящее образование не так уж необходимо.
В дни мрачного колониального режима совсем была забыта такая форма местного деревенского самоуправления, как панчаяты. Теперь республика стремятся возродить эту старую форму на новой, демократической основе. Три года назад в деревне создали бюро панчаята. В него вошли девять крестьян. Некоторые из них — коммунисты. За время своего существования панчаят сделал немало. В деревне построена новая дорога, вырыто три колодца, улучшена оросительная система, освещены улицы, даже проведено радио. Правительство штата оказывает панчаяту регулярную финансовую помощь. В фонд деревенского панчаята ежегодно из общей суммы земельного налога, собранного в дистрикте, отчисляется 10 тысяч рупий. Эти деньги полностью идут на общественные и культурные нужды деревни. Ванукурский панчаят пользуется большим уважением среди односельчан. Добрая слава о нем идет по всей округе.
— Наш панчаят, — сообщил нам бедняк Анвара Суббайя, — работает хорошо. Он построил дорогу, и теперь мы тратим совсем немного времени, когда ездим на рынок. А вообще вы ведь все видели сами. Неплохо, а? Раньше такое было бы не под силу нашей деревне, — заключает он.
Недалеко от талука, где находится деревня Ванукур идет сейчас большая стройка. На озере Нагарджунасагар создается крупная энерго-ирригационная система. Она будет второй по величине после Бхакра-Нангальской. Стройка требует десятки тысяч рабочих рук. По дорогам, ведущим к Нагарджу-насагару, от зари до зари тянутся буйволиные упряжки, едут заполненные людьми грузовики, идут пешеходы. Все это крестьяне окрестных деревень. Безземелье, нужда, долги заставляют их покидать родные места. А здесь, на стройке, они имеют регулярный заработок, и постоянный голод уже не угрожает им. Крестьяне из Ванукура тоже работают на плотине озера Нагарджунасагар. Некоторые из них навсегда ушли из деревни. Они стали неплохими рабочими. А есть и такие, которые получили квалификацию.
Так новая жизнь страны захватывает индийскую деревню, меняет судьбы людей, раздвигает узкие традиционные границы деревенского мирка.
— Да, я еду в деревню. Почему? Мне бы хотелось посмотреть, как живут индийские крестьяне.
— Неужели это интересно? — искренне удивляется мой спутник. — А в какую деревню вы едете?
Выясняется, что он родом из той деревни, куда направляюсь я.
Автобус останавливается на берегу канала, в тени баньяновых деревьев. Несколько крестьян покидают машину. Деревня, куда мы направляемся, находится на противоположном берегу, и мы пересекаем канал на пароме... Паром медленно движется по застывшей воде. Паромщик, молодой крепкий парень, втыкает в дно шест и, почти повисая на нем, отталкивает неповоротливый корпус парома.
От переправы к деревне ведет извилистая тропинка через пальмовые заросли. Вот из-за поворота появились первые дома. Деревня называется Ванукур. Она расположена в талуке Безвада дистрикта Кришна, на орошаемых землях. Вода большого канала, вдоль которого мы ехали, питает сотни рисовых полей. Рис — основная культура этих краев. Земля здесь плодородная и дает несколько урожаев в год. В Ванукуре живет пять тысяч человек, 700 семей. Здесь, как и в любой индийской деревне, царит имущественное неравенство. Всего в деревне 2 тысячи акров земли. Пять семей имеют наделы по 40 акров, десять — по 25 акров, двадцать пять — по 10 акров. Таким образом, 40 семьям принадлежит 700 акров земли. Прослойка среднего крестьянства невелика. Участками в четыре-пять акров располагает только 50 семей, а остальные имеют наделы по одному-два акра. Большая часть семей, насчитывающая 3 тысячи человек, совсем лишена земли. Последние относятся к хариджанам, сельскохозяйственным рабочим, принадлежащим к бывшим «неприкасаемым» кастам.
Если вы пройдетесь по деревне, то увидите глинобитные домики с плоскими крышами, узкие и кривые улочки, или, вернее, проходы, образовавшиеся между глиняными заборами. На самой широкой улице селения, считающейся главной, расположены харчевня и несколько маленьких темных лавчонок, торгующих разной мелочью. В них вы можете найти пан и пряности, благовонные палочки для молитвы и пуговицы, керосин и картинки с изображением индусских богов. Лавочники сидят у входа на циновках и лениво жуют бетель. Покупатели, очевидно, беспокоят их редко.
Среди глинобитных хижин высятся добротные каменные дома, принадлежащие семьям местных помещиков. В первом этаже зданий обычно находится контора помещика, на втором этаже — жилые комнаты хозяев. Здесь вы часто встретите хорошую европейскую мебель. Широкие и светлые окна таких жилищ надежно защищены толстой железной решеткой, а двор — высоким забором. Хозяева домов не испытывают особенно дружеских чувств к остальным деревенским жителям. Последние платят им тем же. В этом проявляется вражда двух групп в деревне — эксплуататоров и эксплуатируемых.
После осмотра некоторых помещичьих домов, где нас принимали весьма сдержанно, мои спутники предложили пойти к богатому помещику. Мы подошли к одному из самых больших домов в деревне. На его пороге стоял хозяин, одетый в белоснежное дхоти. Располневший не по летам, он смотрел на нас недобрым и беспокойным взглядом из-под нависших бровей. На наше вежливое приветствие помещик что-то буркнул в ответ и, повернувшись к нам спиной, поставил ногу, обутую в новую сандалию, на ступеньку перед дверью. Уговоры не помогли. Короткое слово «нет» было единственным его ответом. Он хорошо знал моих спутников, людей, последовательно и смело отстаивавших интересы крестьян. Он знал также, из какой страны приехала я. Помещик, по-видимому, нас ждал и приготовился. Около его ног вертелся спущенный с цепи большой пес. «Не будем его беспокоить, — сказал один из членов панчаята деревни, сопровождавший нас, — он нас знает и ненавидит. Это, пожалуй, самый безжалостный в деревне ростовщик и помещик».
В районе центральной деревенской улицы расположились дома зажиточных крестьян. Их земельные наделы достигают десяти акров. Крытые красной черепицей жилые строения окружены чистыми двориками. Все в таком доме говорит о материальном достатке. В комнатах есть мебель, а в некоторых — даже стулья. Кухня обычно строится отдельно — неподалеку от жилых комнат.
К нам подошел пожилой мужчина с умным энергичным лицом. «Мне бы хотелось, — говорит он, — пригласить вас к себе. Если, конечно, вы располагаете временем». Это местный врач, имеющий частную практику в Ванукуре. Помимо этого, он еще и землевладелец, имеет десятиакровую плантацию пана, приносящую ему доход в 3 тысячи рупий в год. Дом его просторный, и служебные постройки во дворе расположены тут же на плантации. От дома к посадкам пана ведет аллея, обсаженная пальмовыми деревьями. По обочинам аллеи тянутся неглубокие оросительные канавки. Под высокими тонкими растениями пана лежит густая тень, и только верхние ветви пронизаны лучами солнца. На плантации работают поденщики. Они из среды безземельных крестьян этой же деревни.
Несколько рабочих стояло на высоких лестницах, приставленных к стволам растений. Ловким движением длинных пальцев поденщики срывали крупные сочные листья пана и складывали их в продолговатые корзины, висящие у них за спинами. Хозяин платит рабочему три рупии в день. Это самая высокая заработная плата для поденщиков в этом дистрикте. Работа по выращиванию пана и уходу за ним требует большого опыта и умения. Поэтому хозяин не скупится. Хорошо организованное капиталистическое хозяйство и постоянный спрос на листья пана на рынке дают возможность оплачивать труд рабочих более или менее сносно. В страдную пору поденщики работают на плантации с восхода до захода солнца. И все же эти люди не каждый день едят. Даже эта высокая заработная плата не дает возможности прокормить себя и свою семью. Работающие на плантации худы и измождены от непосильного труда. Грязные дхоти обернуты вокруг тонких, как палки, ног. На руках почти нет мускулов.
На окраине деревни находится колония бывших «неприкасаемых», безземельных поденщиков. Здесь около крестьянских жилищ нет удобных дворов и амбаров. Хижины стоят прямо на узких, затененных деревьями улицах. Тонкие стены хижин сделаны из обычной глины, а крыши покрыты пальмовыми листьями. В такой лачуге зачастую ютится до двадцати человек пять-шесть взрослых и десять-пятнадцать детей. Жизнь людей на этом конце деревни складывалась по-разному. Но общими в их судьбе были нищета, годы нужды и недоедания. Одни потеряли свои наделы, завязнув в долгах, другие отдали надел помещику в качестве арендной платы. Третьи родились уже в семье безземельного. А вот сельскохозяйственный рабочий, или, вернее, безработный, Рави Венкаташвара Рао. Темная кожа его лица изборождена морщинами, ладони худых рук покрыты огрубевшими мозолями. На плечи наброшено одеяло.
— У меня всего два акра земли, — говорит он. — Конечно, это почти что ничто. Я не могу прокормить своих четырех детей на доход с этого участка.
— Ну, а заработать в качестве поденщика вы что-нибудь можете?
— Нет. В нашей округе на поденщиков спрос небольшой. И берут обычно сильных и молодых. Посмотрите на меня, — он протягивает нам свои руки, — в них уже нет прежней силы. Все ушло. И молодость, и сила.
Рядом стоят его дети. Они истощены, в их больших, не по-детски серьезных глазах затаилась печальная покорность.
— Да, мы голодаем. Иногда большую часть года. Бывают дни, когда в доме нет ни горстки риса, даже для детей. Мой отец, — продолжает Рао, — имел шесть акров земли. Этого было достаточно, чтобы прокормить нашу семью. Но после женитьбы я выделился. Мне, как одному из старших сыновей, по закону о наследстве отошло два с половиной акра. Пол-акра пришлось продать, чтобы заплатить за образование сына.
Таким образом, вся система помещичьей эксплуатации и вековых традиций, бытующих в индийской деревне, ведет медленно, но неуклонно к дроблению крестьянских наделов, к обезземеливанию крестьян.
На одной из узких улиц колонии к нам подошла немолодая женщина. В ее черных волосах уже пробивалась седина.
— Меня зовут Коттама. Зайдите, посмотрите, как мы живем, — сказала она.
Мы вошли в тесную хижину. Пять детей Коттамы сидели в темной комнате на полу, на полуистертой циновке. Старшей из них было девять лет.
— У нас совсем нет земли, — начала женщина. — Мне и мужу приходится работать на полях помещика или богатых крестьян. Но и такую работу не всегда удается получить. Всего мы работаем два-три месяца в году. Я получаю 10-12 ан в день, мой муж — 1,5-2 рупии. Этого, конечно, не хватает семье, и мы часто голодаем. Нам приходится нередко обращаться к ростовщику. У меня 400 рупий долга. Это большая сумма, и я не знаю, когда сумею расплатиться.
Ростовщическая эксплуатация — большое зло индийской деревни. До сих пор, особенно в тех деревнях, где нет кооперативных банков, ростовщик — единственный, кто может предоставить крестьянину кредит. В Ванукуре, где подавляющее, большинство крестьян безземельные, ростовщики имеют богатое поле для жатвы. В деревне пять помещиков занимаются ростовщичеством. Кроме них, есть три человека, для которых доход от ростовщических операций является основным. Как правило, ростовщик взимает 12 процентов годовых, или одну рупию со ста в месяц. Обычно к помощи ростовщика прибегают все крестьяне, имеющие наделы менее пяти акров. Практически это означает, что только несколько семей в деревне свободны от долговой кабалы, а остальные зависят от ростовщиков.
Мне удалось посетить дом деревенского ростовщика. Каменное двухэтажное строение скрывалось в тени густого сада. За высоким забором залаяло несколько собак. Минуя служебные постройки, мы вошли в дом. Первый этаж, оборудованный под контору, был завален мешками с зерном. Сам хозяин, с лоснящимся одутловатым лицом, земледелием не занимался. На его взгляд, это ненужное занятие. Зерно и так текло в его дом, вырванное в виде процентов изо рта голодных крестьян. Зерна было более чем достаточно, а способ добычи его не смущал ростовщика.
Восемь акров — необходимый размер земельного надела в Ванукуре для сносного существования семьи. Однако владельцев таких участков в деревне немного. Сункару Веякату Субайе принадлежит такой надел. Земля приносит ему 1600 рупий ежегодно.
— Я бы мог иметь больше денег, — говорит Субайя.
— В чем же дело?
— Старая история. Моя земля расположена в четырех местах, и в каждом из этих кусочков по два акра. Ничего не поделаешь... Конечно, один надел в восемь акров доходнее четырех по два акра.
Как правило, большинство крестьянской земли в деревне разбито на мелкие полосы, которые разбросаны в самых разных местах. Некоторые полосы доходят до четверти, а то и шестой части акра. Естественно, что доходность участков значительно снижается из-за чересполосицы. Последняя препятствует также введению прогрессивных методов культивации. Зажиточный крестьянин Рави Венкатрама имеет двадцать акров земли. Надел приносит ему 5 тысяч рупий ежегодно. Добиваясь более высокого дохода, Венкатрама использовал искусственные удобрения, применял новые методы культивации. Однако решающий перелом не наступил.
— Все дело в машинах, — говорит он.— Я бы мог их арендовать. Но мой надел разбросан кусками по всему полю, и таких полос шесть. А машины не смогут работать на таких мелких участках.
Аграрные реформы, проводимые сейчас в штате, еще мало коснулись деревни Ванукур. Был издан закон о консолидации земельных владений, однако большинство крестьян в деревне о нем ничего не слыхало. Местные власти не спешат кончать с разбросанностью крестьянских наделов. До сих пор в Южной Андхре не решен вопрос об ограничении помещичьих участков. Помещики же, прослышав о том, что такое ограничение было принято в некоторых районах штата, в частности в Телингане, приняли свои контрмеры. Так, одни из них разделили формально свои земли между родственниками и детьми. Тем самым они застраховали себя на будущее от конфискации всякого рода излишков. Другие поступили иначе. В последние годы, согласно новому аграрному законодательству, многие бесправные арендаторы получили права защищенной аренды. Эта категория арендаторов могла выкупить у помещика арендуемый участок. Тем не менее такой возможностью в деревне смогли воспользоваться только несколько семей зажиточных крестьян. Остальных арендаторов помещики явочным порядком согнали с арендуемой земли. Эта часть помещиков использует сейчас только труд наемных поденщиков.
Однако в деревне Ванукур большая часть крестьянских семей — безземельные. Многие из них не могут существовать без арендуемых участков. В результате такого рода обстоятельств в деревне появился новый тип арендных отношений. Помещик официально не сдает крестьянину землю в аренду. Но первый настолько «добр», что предоставляет своему бывшему арендатору участок земли во временное пользование. Это — «взаимопомощь», говорит помещик. Разумеется, письменный договор не заключается. Существует только устная договоренность. Размер ренты в таких случаях устанавливается не согласно аграрному законодательству Республики, а в соответствии с желанием помещика или на основе обычаев и традиций, издревле бытовавших в деревне. В Ванукуре такая рента, как правило, составляет две трети урожая. Столь крупная доля урожая отбиралась у арендатора помещиком и в колониальный период. Практически крестьянин с правами защищенной аренды оказывается опять-таки в положении бесправного арендатора. Закон пока еще бессилен против такого рода помещичьего произвола. Вот, например, безземельный Аявара Суббайя. Он арендует таким образом у помещика треть акра. Участок приносит ему ежегодно 500 рупий. Из них он должен выплачивать землевладельцу 400 рупий. Яростное сопротивление помещиков сужает, а иногда и сводит на нет действие аграрных реформ в деревне.
Правда, экономические позиции некоторых крестьян в Ванукуре в последнее время улучшились. Это относится в первую очередь к той незначительной прослойке деревенских богатеев, которые смогли прикупить землю. Некоторые из них к тому же являются обладателями так называемого «коммерческого» урожая. Пан и перец пользуются повышенным спросом на рынке. Рост цен на эти культуры принес крестьянам значительное увеличение в годовом доходе.
За годы существования независимой республики в деревне произошли кое-какие социальные изменения. Свободнее и независимее стали держаться крестьяне. Бывшие «неприкасаемые» постепенно завоевывают свое человеческое место в деревенской жизни. Многие крестьяне присоединились к организованной борьбе и отстаивают свои права, смело выступая против помещичьего произвола. Среди них есть и руководители — деревенские коммунисты. Их в Ванукуре двадцать человек.
...Ранним утром в деревню из Виджаявады приезжает посыльный. Он привозит свежие номера газеты «Вишалаандхра». Это орган коммунистической партии штата Андхра Прадеш. Из этой газеты крестьяне узнают последние международные новости, получают сведения о борьбе крестьян штата. Есть в деревне и грамотные крестьяне, особенно среди молодежи. Еще десять лет назад в школах учились только дети помещиков и брахманов. Плата за обучение была высокой, да и школ в округе действовало мало. Теперь с каждым годом появляются новые школы. Одни из них строятся за счет средств самих крестьян, другие — на деньги правительства штата.
В Ванукуре работает начальная школа. Это невысокое просторное здание. В нем занимается около ста детей. Дети бывших «неприкасаемых» тоже получили возможность со всеми вместе посещать школу. Правительство республики старается обеспечить сельские районы и средними школами. Недалеко от Ванукура действует три таких школы. Теперь крестьяне могут посылать своих детей даже в колледжи. Среди жителей деревни уже есть первые студенты. Они учатся в колледжах Виджаявады. Некоторые из их родителей принадлежат к деревенской бедноте. Крестьяне, стараясь дать своим детям образование и помочь им выбраться из беспросветной нужды, зачастую продают последние клочки земли, идут в кабалу к ростовщику, надрываются на поденной работе. В колледжи посылают только мальчиков, девочкам уготована другая участь. Девочка — будущая мать, хозяйка в доме, а для этого дорогостоящее образование не так уж необходимо.
В дни мрачного колониального режима совсем была забыта такая форма местного деревенского самоуправления, как панчаяты. Теперь республика стремятся возродить эту старую форму на новой, демократической основе. Три года назад в деревне создали бюро панчаята. В него вошли девять крестьян. Некоторые из них — коммунисты. За время своего существования панчаят сделал немало. В деревне построена новая дорога, вырыто три колодца, улучшена оросительная система, освещены улицы, даже проведено радио. Правительство штата оказывает панчаяту регулярную финансовую помощь. В фонд деревенского панчаята ежегодно из общей суммы земельного налога, собранного в дистрикте, отчисляется 10 тысяч рупий. Эти деньги полностью идут на общественные и культурные нужды деревни. Ванукурский панчаят пользуется большим уважением среди односельчан. Добрая слава о нем идет по всей округе.
— Наш панчаят, — сообщил нам бедняк Анвара Суббайя, — работает хорошо. Он построил дорогу, и теперь мы тратим совсем немного времени, когда ездим на рынок. А вообще вы ведь все видели сами. Неплохо, а? Раньше такое было бы не под силу нашей деревне, — заключает он.
Недалеко от талука, где находится деревня Ванукур идет сейчас большая стройка. На озере Нагарджунасагар создается крупная энерго-ирригационная система. Она будет второй по величине после Бхакра-Нангальской. Стройка требует десятки тысяч рабочих рук. По дорогам, ведущим к Нагарджу-насагару, от зари до зари тянутся буйволиные упряжки, едут заполненные людьми грузовики, идут пешеходы. Все это крестьяне окрестных деревень. Безземелье, нужда, долги заставляют их покидать родные места. А здесь, на стройке, они имеют регулярный заработок, и постоянный голод уже не угрожает им. Крестьяне из Ванукура тоже работают на плотине озера Нагарджунасагар. Некоторые из них навсегда ушли из деревни. Они стали неплохими рабочими. А есть и такие, которые получили квалификацию.
Так новая жизнь страны захватывает индийскую деревню, меняет судьбы людей, раздвигает узкие традиционные границы деревенского мирка.