Светлый облик

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ О СВЯТОСЛАВЕ НИКОЛАЕВИЧЕ РЕРИХЕ

И.Р.Рудзите,
член художников России,
Барнаул

Мне посчастливилось встречаться не только с Юрием Николаевичем Рерихом, но и с его братом Святославом Николаевичем. Индивидуальных встреч было немного, больше коллективных. Я присутствовала почти на всех вернисажах выставок как Николая Константиновича, так и Святослава Николаевича, которые он открывал в разных городах России начиная с 1960 года; на многих конференциях, лекциях и выступлениях в различных учреждениях культуры, например, в Доме дружбы, в Доме кино, в Доме ученых, на юбилейных торжествах, посвященных 100-летию Николая Константиновича Рериха, проходивших в Большом театре. Теперь почти все выступления Святослава Николаевича опубликованы. В своих воспоминаниях коснусь лишь некоторых особенно запомнившихся моментов встреч, акцентируя внимание на мыслях, к которым он возвращался в разных беседах и имевших, по-моему, особую значимость в его жизни.
Самое незабываемое впечатление от встреч со Святославом Николаевичем – его нравственный облик: светлый, чистый, высоко духовный, целеустремленный. В 1960 году, во время встречи с ним в квартире Юрия Николаевича, мой отец, Рихард Яковлевич Рудзитис, задал вопрос о возможностях деятельности последователей Живой Этики сегодня (имелось в виду время крайнего атеизма, бездуховности). Святослав Николаевич ответил: «Главное – это личный пример. Это может быть в сотни и в тысячи раз больше, чем все остальное»*Здесь и дальше высказывания С.Н.рериха, отмеченные знаком *, из личного архива И.Р.Рудзите. - Ред..
Во всех беседах, когда речь заходила о самосовершенствовании, Святослав Николаевич рассказывал о своем отце: «Николай Константинович всегда ставил искусство жизни выше всякого другого искусства. Он был не только великим художником. Он был, прежде всего, великим художником жизни» [1, с. 65]. В год празднования 100-летнего юбилея Николая Константиновича, выступая со сцены Большого театра, Святослав Николаевич назвал своего отца примером совершенного человека: «Надо было знать Николая Константиновича, нужно было с ним жить, чтобы достойно оценить эту изумительную личность, замечательную во всех своих гранях и замечательную по своей человечности! Для меня он олицетворял как бы совершенного человека – того, о ком говорил в свое время Конфуций и другие великие люди, которые представляли себе, каким должен быть, каким может быть совершенный человек»*.
Касаясь пространного доклада академика В.С.Кеменова о деятельности Николая Константиновича, Святослав Николаевич добавил, что «он был замечательный человек, но он был не один! У него была верная сотрудница – моя матушка Елена Ивановна. Вместе они провели всю свою жизнь и с самого начала слились в прекрасный союз – единый общий подвиг»*. И еще: «Даже в очень трудные минуты жизни Николай Константинович всегда оставался самим собой, вполне уравновешенным, вполне гармоничным человеком. Он никогда не волновался и поэтому мог спокойно решать сложнейшие задачи в очень трудные моменты и находить самые лучшие решения»*.
Своих отца и мать Святослав Николаевич называл теми «неизменными проводниками», благодаря которым он «познал великие ценности жизни и имел контакты с личностями, которые давно прошли по великому и царственному пути самоосвобождения» [1, с. 63].
Несмотря на то что Святослав Николаевич покинул Россию еще ребенком, все по-настоящему русское, духовные основы – остались в его сердце на всю жизнь. В 1980 году, выступая по бангалорскому радио, Святослав Николаевич рассказал о происшедшем с ним в юности событии, оставившем неизгладимое впечатление на всю жизнь: «Среди тех многих впечатлений, которые стали моим источником вдохновения, ярко помню очень трогательный случай, который пережил четырнадцатилетним мальчиком. Это было богослужение памяти двух великих русских святых в подземном склепе, проводимое со всеми отшельниками и анахоретами, которые вышли для этого из мест своего уединения. Там, в этом склепе, вокруг гранитного саркофага стояли отрешившиеся от мира старцы в своих торжественных одеяниях. Они вышли в памятный день двух великих святых, чтобы помолиться во время особенно красивой службы. Их неподвижные, суровые и добрые лица были скрыты под покровами схимнических одеяний. Видны были только серые бороды. Худые пальцы держали длинные восковые свечи. Что может быть значительнее, чем то состояние, когда находишься среди святых и можешь присоединиться к их молитве во время богослужения! Вижу все это сегодня так же отчетливо, как и тогда, столько лет тому назад. Это воспоминание никогда не забывается, не тускнеет и вечно излучает на меня свою благодать. Когда незабвенное переживание вспоминается с особенной радостью и благоговением, его можно назвать вдохновением. Оно становится особым светом и неотъемлемой частью нашего существования» [1, с. 63].
Во время многочисленных встреч Святослав Николаевич часто говорил об основах жизни: «Когда человек стремится к прекрасному, к совершенствованию – это его поднимает, возвышает, выводит на новую ступень эволюции. Но это стремление должно быть сознательно, осознано должно быть каждое действие. Нет иных путей преобразить жизнь, кроме желания сделать каждый день лучше прежнего. И молитва есть стремление к Прекрасному. Внутренняя молитва сердца – это предстояние перед Вечностью, молитва как бы устремляет нас к Высшему. Но важно, чтобы молитвенное состояние воплощалось в жизни, я бы сказал, что нужно молиться всей жизнью, своими действиями и поступками»*.
В те годы, когда мы встречались со Святославом Николаевичем, в советском обществе вновь возник интерес к религии, в частности, к Православию, стали выпускать книги православной тематики, действующие храмы были переполнены верующими, потому так необходимо было нам узнать и мнение Святослава Николаевича о Православии. Для меня это было очень важно, потому что я не раз слышала, как много раз о Православии и о великом святителе Иоанне Кронштадтском, духовнике семьи Рерихов, рассказывал Юрий Николаевич Рерих. Воспитанный вместе с братом в православной семье, Святослав Николаевич не мог представить историю русской культуры без ее основы – Православия. Он говорил: «Православие выросло у нас в России. Оно впитало в себя все наши настроения, устремления на протяжении веков. Так что оно является как бы зеркалом столетий. И, конечно, оно впитало в себя все величественное и героическое, что было в нашей истории. Православие содержит самые прекрасные идеалы, но только мы должны этим идеалам следовать в жизни. Важно, чтобы в идущем был бы действительно мощный порыв к чему-то более совершенному и прекрасному. Живая Этика как раз говорит об этом, она является синтезом лучших путей и объясняет то многое и новое, что приближается к нам»*. Вот так очень просто и емко Святослав Николаевич дал свою оценку основной религии России – Православию и коротко определил главные направления Живой Этики.
В личности С.Н.Рериха мудрец, человек большой совести, и художник, творец цвета, слиты воедино. Художник-мыслитель утверждает бытие как труд, труд как творчество, а творчество как соединение с Высшим Миром.
Когда мы смотрим на многочисленные картины Святослава Николаевича, то входим в его «дом духа», знакомимся с его миром, его страной – державой, с теми людьми, с которыми он жил рядом, которых знал и любил или просто встретил на своем пути.
Многие картины С.Н.Рериха, на которых запечатлены взаимоотношения природы и человека, – свидетельства гражданского отношения к событиям в мире, проблемам технократизации, пагубно отражающейся на обществе. Целые серии и отдельные полотна, посвященные сюжетам из Библии и Евангелия, свидетельствуют о глубине религиозных переживаний художника. Многие произведения посвящены многогранной жизни Индии, легендам, образам, связанным с ее историей, а более всего – современникам Святослава Николаевича. Во всем этом многообразии сюжетов, в том, как написаны эти картины, весь нравственный облик художника.

* * *

Запомнилась первая встреча. Это было 25 мая 1960 года. В связи с экзаменационной сессией в Латвийской Академии художеств 11 мая на открытие первой выставки Святослава Николаевича в залах Государственного музея им. А.С.Пушкина я не попала. Приехала гораздо позже и с поезда сразу же пошла на выставку.
Первое впечатление: чистота и музыкальная звучность ярких цветосочетаний. После темных, серых полотен кажется, что шагнул из темного подвала в ослепительно яркий солнечный день… Природа и люди Индии… Новизна формы, цветовых сочетаний, ритмов и линий, открывающая необычные и новые мысли, чувства, новое содержание…
Портреты государственных деятелей, философов и мудрецов страны. Портреты удивительных, красивых женщин на фоне цветущих деревьев. Сельские пасторали и милые крестьянские дети. Тут же рядом – монументальные апокалиптические полотна: ужасы войны, разверзшиеся небеса, с которых огненным потоком изливается на людей Божья кара. И дальше сюжеты Библии: «Победа Давида над Голиафом», «Борьба Иакова с Ангелом», «Добрый самаритянин».
И снова сказочная Индия, ее удивительные цвета – красная земля и отливающая медью смуглая кожа полуобнаженных женщин, желтое небо и зелено-желтая земля, все цветет, играя в солнечных бликах. Как это все чуˆдно!
И такое же яркое впечатление произвел полный света облик художника. Стройный, подтянутый, в светло-бежевом восточном френче, удивительно легкой, величественной походкой Святослав Николаевич шел по залам выставки с супругой, знаменитой индийской киноактрисой Девикой Рани, одетой в ярко-алое индийское сари.
Отец зовет нас, и мы с сестрой входим в кабинет директора музея. Святослав Николаевич и Девика Рани обнимают отца и нас. Впервые тогда услышала и запомнила особого тембра, четкий, но очень музыкальный голос Святослава Николаевича: «Народу на выставку идет масса. С утра до вечера среди людей, иногда удивляюсь, как еще могу двигаться. И надо сказать, что еще выдерживаю напряжение»*. Наши друзья рассказывали, что не один раз Девика Рани была вынуждена выводить Святослава Николаевича из зала из-за болей в сердце, участившихся у него после ухода брата.

* * *

Незабываемая встреча состоялась в 1974 году в Третьяковской галерее на открытии выставки Святослава Николаевича. Приехали задолго до открытия, чтобы заодно пройти по некоторым залам Третьяковки и в надежде, что, может быть, смотрители нас пустят на выставку одних, иначе после открытия из-за множества людей посмотреть картины будет невозможно. Надежда оправдалась!
Прошли залы Серова, Репина, подольше постояли у особо любимого нами Врубеля и оказались на посмертной выставке современного художника Виктора Попкова… А дальше в открытые двери на нас хлынули ослепительно сверкающие рериховские краски. Увидели и самого Святослава Николаевича, одного, без сопровождающей свиты, и поспешили к нему. Не успели опомниться, как, едва поздоровавшись, он предложил провести нас по выставке. Нас одних! Какая честь! Да еще и перед открытием!
Идем потрясенные. Столько новых работ! Мастер ведет нас от картины к картине, подробно поясняя: «“И мы приближаемся” – трансгималайский сюжет… Лодка с путниками скользит по нефритовой глади высокогорного озера к сверкающим снежным вершинам, от темных скал и ущелий плывут к Свету»*. Так просто, но мы видим много больше…
Картина «Карма Дордже». Первый душевный отклик: какое чуˆдное произведение. Незабываемое лицо горного Учителя. На Дордже плащ сиренево-пурпуровых редкой чистоты тонов, удивительно красиво сочетающихся со снежными вершинами и сиреневыми тенями фона. «Это близкий друг нашей семьи, который жил в пещере недалеко от нашего дома в Кулу и часто приходил к нам в гости»*, – пояснил Святослав Николаевич. А мы напомнили, что в нашей квартире в Риге хранится его довольно большая картина «Карма Дордже», на которой знаменитый йог изображен в темно-розовой накидке сидящим в позе лотоса на фоне ярко-голубых гор. Поведали, как в трудные времена сталинских репрессий, когда арестовали обоих родителей и конфисковали большую библиотеку отца, наш родственник успел перенести картину в свою комнату, а когда чекист увидел ее и хотел забрать, дядя не растерялся и предложил бутылку вина, благодаря которой картину оставили.
«Скорбящая» («Пиета»). Оплакивание Спасителя Божией Матерью и Магдалиной. «Это общечеловеческая тема. Герой пожертвовал собой за идеал. Рядом его мать и любящая женщина, которые так или иначе принимали участие в его подвиге и таким образом тоже стали героями. Никто не может измерить чувство матери или чувство любящей женщины. <…> И мы должны помнить, что не только один какой-то человек, один герой совершал подвиг, но были и другие, которые его и поддерживали и остро переживали этот героический поступок. Розовый луч, который пронизывает тьму, – это луч надежды. Во всем, даже в страшной кромешной тьме, всегда есть что-то, что освещает глубину нашего горя и дает нам надежду» [1, с. 59].
«Воззри, человечество!» «Это апокалиптическое видение, где человечество в смятении около пропасти взирает на видение огня, который падает на город всечеловеческий. Всечеловеческий потому, что в нем строения, принадлежащие всем расам человечества. Это как бы служит предупреждением, что если человечество не одумается, не пойдет правильным путем, то придет момент, когда этот огонь падет и спалит города людей» [1, с. 59].
«Ближе к тебе, мать-земля!» «Современные хиппи, осколки пресыщенного общества, тоже ищущие иногда новых решений, новых подходов к жизни, исходные корни земли, противопоставлены в этой картине женщине земли, которая со своим ребенком и плодами в корзинке является олицетворением жизни. Она не ищет эти корни, потому что она сама является этим основным корнем» [1, с. 60].
«Глина приобретает форму». «Сельские гончары юга Индии. Жизнь богата разнообразием форм»*.
«Эти краски никогда не должны поблекнуть». «Идея картины заключается в том, чтобы эти яркие краски Индии никогда не ушли из ее обихода» [1, с. 60].
«Канченджанга». «Много картин написано с этой горы. Особо выразительна она в предрассветный час»*, – Мастер показывает на целый ряд сверкающих в цвете пейзажей. Потрясенные, мы задали вопрос: «Святослав Николаевич, то, что Ваши картины сверкают, явно заслуга не только превосходного качества темперы. Как Вы добиваетесь этого?» – «Если вы дадите правильный контраст цвета и тона, положите рядом цвета, которые друг друга выявляют и дополняют, цвета начнут сверкать», – ответил художник.
Отведенное нам время закончилось, и Святослав Николаевич спешно уходит, а мы остаемся наедине с картинами.
Во время выставки, когда мы с Леопольдом Романовичем Цесюлевичем рассматривали и анализировали картины, нас пригласили задать несколько вопросов Святославу Николаевичу перед телевизионной камерой. Леопольд Романович начал с символики цвета в жанровых картинах, указывая конкретно на одну из ближайших. Художник объяснил, что когда он работает над той или другой картиной, то не думает о том, чтобы какие-то цвета имели символическое значение, лишь конкретное сочетание цветов несет в себе определенный символ.
На вопрос о древнерусской живописи мастер ответил, что очень любит ее и считает великим искусством, у которого любой современный художник может многому поучиться, хотя бы в решении проблем композиции.
Из близких ему современных художников он отметил Корина и Коненкова.
Помню, как в Третьяковке во время перерыва мы спустились в подвальное гардеробное помещение и, проходя через неосвещенный коридор, неожиданно столкнулись со Святославом Николаевичем. Он взял наши руки обеими своими и особенно тепло пожал их. И в этом его пожатии мы ощутили всю его любовь к нам и желание общаться с нами подольше, но возможности для этого совсем не оставалось, так как его все больше и больше окружали официальные лица.

* * *

Одна из наших частных встреч со Святославом Николаевичем в 1981 году в Москве, на которой я присутствовала вместе с Л.Р.Цесюлевичем, была назначена в гостинице «Советская» на 12 июня в 9 часов утра. Когда мы вошли в номер и поздоровались, кроме Святослава Николаевича там находились сопровождавшие его Павел Федорович Беликов и Кира Алексеевна Молчанова. Леопольду Романовичу нездоровилось, поэтому он сел поодаль. Я устроилась на софе и поняла, что на этот раз Святослав Николаевич будет разговаривать в основном со мной. И действительно, он сел рядом и очень внимательно, проницательно и в то же время очень тепло посмотрел на меня. На мой единственный вопрос он ответил так подробно, проникновенно, что уже тогда у меня создалось впечатление, что Святослав Николаевич читает мысли собеседника, и впоследствии это подтверждалось не раз.
В то время с созданием музея Н.К.Рериха в Верхнем Уймоне на Алтае возникли большие сложности, и я хотела спросить, как быть с музеем и где найти надежных сотрудников.
«Всюду, во всем мире, – сказал Святослав Николаевич, – людей, на которых можно полностью положиться, очень мало, но они есть.
Мы не должны беспокоиться о том, чтобы сделать что-то к определенному сроку. Главное, чтобы само дело было жизненным. Тогда через некоторое время люди появятся. Я верю, что на Алтае все разовьется, но я не ставлю никаких рамок, никаких дат.
Вы можете следить за развитием дела, помогать советом, можете привлечь других, следить, чтобы были жизненность и ответственность. Нужно добиться такого положения, чтобы, с одной стороны, в организации была стабильность и вы были уверены в том, что прогнозы на будущее реальны. И, с другой стороны, чтобы были ответственные ячейки или ячейка, которой можно доверять, но при этом надо быть уверенным, что она будет действовать в правильном направлении.
Есть испытанные друзья, испытанные сообщества людей, которые могут одолеть препятствия и которым можно доверять. А есть и скороцвет, который быстро расцветает, но также быстро отцветает.
Каждая организация должна быть жизненной, тогда появляются новые возможности.
И за границей даже у Зинаиды Григорьевны Фосдик есть затруднения. Нет помощников, настоящих помощников. Они бедствуют. Это одно из испытаний. То есть число людей очень ограничено. Бывает, ячейки вспыхнут, но не умеют привлечь людей.
Пусть группа остается маленькой. Большой и не надо – это только затруднит работу. Чем больше группа, тем труднее ею управлять. Управляющая группа должна быть совсем маленькой. Но маленькая группа должна уметь управлять большой организацией. Говорится, если бы семь человек могли быть абсолютно спаяны, то они могли бы перевернуть весь свет»*.
Потом наступила пауза, и художник снова посмотрел на меня пронизывающим насквозь взглядом и, словно читая мои мысли, не дожидаясь вопроса, заговорил о самом главном, о чем мне тогда особенно хотелось поговорить, – о самосовершенствовании: «Жизнь – это сплошные испытания. Мы должны упражнять даже свою мускулатуру. Все время должны двигаться. Лягте в постель, и через несколько дней вы почувствуете, как ослабли ваши ноги. Если не будете в чем-то упражняться, то будет так же трудно. Это закон и нашей внутренней жизни. Мы растем препятствиями. Человек не может расти без препятствий. Если бы не почувствовал голод, не стал бы есть. Должен быть импульс, и вы должны сражаться. “На то и щука в море, чтобы карась не дремал”. И наша внутренняя сила должна превозмочь это. Она растет в преодолении препятствий. И не надо бояться.
Если мы будем продолжать свои искания, преодолевать трудности – дойдем. Должна быть устойчивость и сила не бояться. Мы все воины за добро, как говорил Будда»*.
Он остановился, тепло посмотрел на нас обоих, улыбнулся и продолжил: «Духовность заключается в том, чтобы жить в стремлении к большему и в свершении всего этого. И надо не замыкаться в себе. А я знаю, в Америке много людей “божественных”, которые сидят в расслабленном состоянии и думают, что приближаются. Но это не так. Никому они не помогут – ни себе, ни Богу. Они – ненужная пена жизни»*.
Потом, казалось, угадывая мой путь углубления в русское Православие, мою любовь к св. Сергию Радонежскому и особые симпатии к св. Серафиму Саровскому, он перешел на беседу о святителе: «Когда Серафима Саровского спросили, в чем заключается достижение, соискание Святого Духа, он ответил, что вся работа, все усилия должны быть направлены только на одно – приблизить себя к тому, что есть Святой Дух, то есть к Высшему Миру. Только тогда можно будет подняться на следующую ступень. Все это, говорил Серафим Саровский, просто и чрезвычайно сложно, но это усилие подняться необходимо. Без усилия ничего нет»*.
Всего четыре года спустя, совсем неожиданно, вместе со старинной иконой Казанской Богородицы в окладе начала XIX века судьба подарит мне и маленькую иконку Серафима Саровского в окладе из чистого серебра, которую позже я возила с собой для освящения на мощах Святителя в Дивеево. Этот монастырь и канавка Пресвятой Богородицы станут для меня вторым после Троице-Сергиевой Лавры самым дорогим местом в России. Очевидно, Святослав Николаевич угадывал мою особую привязанность к святому.
Годом позже на одной из встреч он снова заговорил об этом:
«Серафим Саровский никогда сам не писал. Записи бесед с ним делал Мотовилов, который был человеком умным, с университетским образованием. Он спросил Серафима Саровского, в чем заключается дисциплина нашей христианской веры и Церкви? Что это такое? Серафим Саровский ответил, что это так называемая евхаристия – стяжание Святого Духа, и тут же показал, из чего это состоит, что в себе заключает. Мотовилов описывает свои переживания. Серафим Саровский сказал: “Ты на меня смотри”. Мотовилов посмотрел и зажмурился, так как ему показалось, что смотрит на яркое солнце. И Серафим Саровский сказал: “Почему ты не смотришь на меня?” Мотовилов ответил: “У меня глаза болят, я не могу смотреть”. Серафим Саровский сказал, что “это есть то, что ты потом сам освоишь”, и провел его через ступени разных видений. То, что описывает Мотовилов, в Тибете называется тумо – развитие внутреннего жара. Это энергия, которая, с одной стороны, физическая, с другой стороны, не физическая, вернее – другая физическая, которой мы сейчас еще не можем измерить. Таких энергий еще много. Они существуют помимо нас, и мы не имеем возможности их измерить. Серафим Саровский провел Мотовилова через все это. И когда Мотовилов вдруг почувствовал, что все внутри горит, что он находится словно в самой горячей бане, Серафим Саровский сказал: “Это то, что ощущали отшельники во время зимнего холода. То, что ты сейчас ощущал и видел, – это маленькая доля того, что ты можешь обрести”.
У Серафима Саровского не было учения как такового. Это были случайные беседы с приходящими. Мне говорили, когда мы были в Швейцарии, что во Франции он стал популярен именно сейчас благодаря издаваемым о нем книгам. Вы видите, какой это был большой Святитель.
Серафим Саровский, как и все большие люди, имел широкий кругозор и знание жизни. Все советы были чрезвычайно жизненны.
У меня в Индии есть все эти издания Добротолюбия – все книги разных святителей, которые были напечатаны еще в русских скитах на Афоне в начале прошлого столетия. Они считаются первым изданием Добротолюбия, напечатанным непосредственно с рукописей. Оно состоит из семи-восьми больших томов, является описанием жизни всех святителей с самого начала христианства, и в него входят чрезвычайно интересные жизненные советы старцев своим монахам, советы, которым они следовали»*.
После этого я усердно искала «Добротолюбие» и, найдя, стала читать драгоценные тома с большим вниманием и интересом. Тогда я была преподавателем художественного училища и иногда обменивалась некоторыми томами с моими учениками – ведь в советское время не так легко было купить эти книги. Как педагогу, все это мне приходилось скрывать. С 1985 года я начала носить православный крест, освященный тем же старцем, у которого, как я позже узнала, во время приездов в Россию исповедовался и причащался Святослав Николаевич и который дарил ему православные иконы, книги и четки. Рассказывали, что, когда Святославу Николаевичу подарили икону святого Серафима Саровского, он, принимая дар, со слезами приложился к ней.

* * *

Встреча 9 мая 1987 года в гостинице «Советская» в Москве. Все труднее было попасть к Святославу Николаевичу лично, потому так обрадовалась, когда П.Ф.Беликов записал нас с Л.Р.Цесюлевичем как представителей Алтая в большую группу сибиряков.
Как обычно серьезные вопросы в большом коллективе мало кто осмеливался задавать, а те, которые задали, не имели существенного значения. Поэтому Святослав Николаевич сам стал говорить для всех и, казалось, для каждого лично о самом для нас необходимом. Было 9 мая, и именно с этого Святослав Николаевич начал беседу: «Сегодня День Победы. И пусть каждый день будет днем Победы. Это зависит от нас, от нашего отношения ко всему. Если мы действительно будем смотреть на все как на завоевание Победы, то увидим, как можно много сделать. Все зависит только от нас. И все это очень просто. Не нужно думать, что для духовных достижений нужны лишения или какие-то меры особые нужно принимать. Все очень просто, если мы будем каждый день делать что-то немного лучше, чем вчера. <…> И тогда увидите, как и обстоятельства меняются к лучшему. <…> Мы должны все время ощущать присутствие нашего устремления. Не только сегодня, но и завтра. Чтобы не было регресса. <…>
Об этом говорили и подвижники. Все зависит только от нас самих, если мы будем действительно устремляться. Эту энергию называли в разное время разными именами. Например, у нас – “умная молитва”. Так называли это внутреннее устремление в наших русских монастырях отшельники, схимники. И всюду, в других странах вы найдете то же самое. Поэтому сегодня, в этот День Победы мы будем думать о том, как каждый день для нас будет завершающим днем, в котором мы будем стараться что-то немного лучше сделать, чем вчера. И это очень просто. Только нужно действительно этим жить. Надо, чтобы мы переродились в этом...» [1, с. 99–100].
Мне показалось, что он посмотрел на меня и снова заговорил о том, что для меня было так важно и дорого: «Эти энергии всегда были известны подвижникам. У нас жил в начале прошлого века известный подвижник Серафим Саровский. И к нему приезжали люди советоваться. Как-то раз к нему приехали ученые, которые хотели узнать, что лежит в основе подвигов православной церкви, таких как бдение, столпничество, – к чему это приводит. Он сказал, что все это только для одного: низвести на себя святой дух» [1, с. 100].

* * *

Все очень ждали его нового приезда в Россию. Но он не приехал. Кто-то сообщил, что Святослав Николаевич сильно болеет…
Позже, зимой 1993 года, уже после ухода Мастера, те, кто смогли с ним повидаться в те печальные дни, рассказывали мне последние, полные трагизма впечатления. Много противоречивого, особенно в записанном на пленке длинном выступлении Девики Рани. Стараниями его секретаря Мэри Пунача было «утеряно» завещание. Не выполнена и последняя воля Святослава Николаевича – похоронить его на Родине, в Санкт-Петербурге, и отпеть по православному обряду во Владимирском соборе…
Вспоминая дорогой сердцу облик Святослава Николаевича Рериха, особенно последних лет его жизни, я вижу светлого старца, достигшего той степени святости, духовного совершенства, которой характерны прозорливость, мудрость, смирение и всецелая преданность Высшей Воле.

Литература

1. Рерих С.Н. Стремиться к Прекрасному. М.: МЦР, 1993.
2. Рерих С.Н. Свет искусства. М.: МЦР, 1994.