Page 9 - Мастер3

Тогда, в конце XIX века, экспериментальная наука ни о чем подобном не знала. Он не мог ни объяснить, ни сформулировать тот метод, кото-рым он постиг неведомую для него тайну иного состояния материи. Обо всем этом будет сказано и написано уже в другом веке, до которого он не доживет. Но это «бесконечно утонченное вещество» станет главным сюжетом его размышлений на вечерних прогулках. Привыкший чувс-твенно ощущать плотную земную материю, он тем не менее не сомне-вался в существовании другого ее вида, хотя и не называл ее материей. Для этого у него не хватало подлинно научной информации. Будучи ортодоксальным последователем экспериментальной науки, он не мог отнести то, что интуитивно чувствовал в себе, к ее пространству. Это былочто-тоиное,какбывнепределовэтойнауки,неподдававшеесяэкс перименту, которым он привык проверять истинность того или иного явления. От этого в нем возникал разлад, который и заставлял его тща-тельно скрывать эти тревожащие, но теперь уже неизбежные мысли. А они разрастались и уже начинали жить своей, независимой от него жизнью. Они как бы постепенно, порой даже незаметно, подводили его к идее одушевленного Космоса. И однажды он записал в дневнике: «Если же ум наш не может не найти целесообразности в проявлениях жизни и творчества различных типов по определенным формам, то этот же ум не может не видеть самого себя, т.е. видеть разумное; и вот наш ум по необходимости должен принять беспредельный и вечный разум, управляющий океаном жизни» 1 . И он уже не отрицал мысль о том, что его индивидуальный разумможет быть тесным образом связан с этим вселенским, непостижимым разумом. Он шел как бы от ступени к ступени какой-то гигантской и невидимой лестницы и начинал чем-то нематериальным в нем самом понимать, что мысли, пришедшие ему в голову, столь же истинны, как и результаты чистого эксперимента. Он столкнулся с каким-то иным, неведомым ему методом исследова-ния, где он сам, врач Пирогов, играл странную и неожиданную для него роль своеобразного инструмента этого исследования. И это было так ощутимо и убедительно, что спустя некоторое время он перестал сомневаться в этом инструменте и только жалел о том, что подобные мысли не пришли к нему раньше, в расцвете его научной работы. «…Ум мой не мог не усмотреть, что главные его проявления – мышление и творчество, согласны с законами целесообразности и при-чинности, ясно обнаруживаются и во всей мировой жизни без участия